оловые взаимоотношения в животном мире.
— Мы-то не животные, — вновь лукавство в ее глазах.
— Мы хуже животных, — твердо констатирует старичок. — Просто люди утратили животный инстинкт. Но только не в похоти. Мужчина — как петух, его надо обольстить, покорить, привязать своим запахом и обаянием.
— Что-то я ничего не пойму, — с иронией. — Я должна «выделять запах»?
— Каждая женщина в месяц раз «выделяет запах». Нам нужны вши с нижнего белья, которые этим питаются, ну и еще кое-что в том же роде.
— Как это мерзко! — задрожала Шадома.
— А здесь быть не мерзко? — грубо надвинулся старичок. Более месяца прошло после этого разговора. Каждый день было одно и то же: старичок откармливал ее и еще доставлял всякие снадобья. Шадома не только ожила, а посвежела, похорошела. К ней клиентов и теперь не допускали, и она понимала, что старичок проплачивает полные сутки, оттого сам совсем исхудал. А потом он пропал, предупредив, что уходит в горы за каким-то цветком. Вернувшись, объяснил сорт, место произрастания и роль цветка, который распускается лишь на рассвете, в определенное время года.
Наконец они приступили к изготовлению снадобья. Шадома морщилась, отворачивая лицо, а он все в поту корпел, заставлял ее все запомнить.
— А это не вредно, вдруг кто другой съест? — волнуется Шадома.
— Абсолютно безвредно, даже полезно, пусть едят все, и сама ешь — будут и тебя любить, и сама будешь любить.
— Тогда, может, весь мир вскормить, пусть подобреет.
— На всех не хватит.
— Но женщин много.
— То, к чему ты стремишься, многим не надо. И слава Богу!
Шадома задумалась и, помолчав, спросила:
— Кого мы им вскормим?
— Только первое лицо. Управляющего «Сказкой Востока».
— А как ему в рот положу?
— Ты с ним была? — Она смутилась. — Конечно, была, этот пес никого не пропустит. А ты готовить умеешь?
— Умею, но у нас прислуга была.
— Хорошо, и я подскажу пару рецептов, — не унывает старичок. — А кстати, я заметил, кухня богата там, где процветают гаремы.
— Почему? — удивилась Шадома.
— Каждая наложница, а они со всех концов, ищет путь к ложу хозяина через желудок. Вот кухня и процветает. Станешь кухаркой?
— Кухаркой?! — недовольна она.
— Это рост, — поднял он палец. — С чего-то надо начинать. И помни — денег у мужчины не проси. Сделай так, чтобы сам умолял взять. И еще — мужчине о своих заботах не рассказывай, только о кайфе, мол, ты богатырь, добродетель, чуть ли не бог! — он тяжело вздохнул. — Все, что мог, я сделал. Теперь сама дерзай, да посмелее. С Богом! И помни — все-таки человек там, куда себя поставит.
На следующий день, помня, что «Сказка Востока» — сугубо коммерческое заведение, а управляющий — чревоугодник, Шадома добилась встречи с ним и, ссылаясь на свободное время, предложила свои завидные кулинарные способности в общей столовой за умеренное вознаграждение.
— А ты что, вкусно готовишь? — из-под пышных бровей тяжелый взгляд управляющего.
— Можете проверить, — полное откровение и кокетство в жестах Шадомы.
Все получилось не как в сказке, сразу, а как предрекал старик. Первый день был самым тяжелым. Она приготовила блюдо по рецепту своего наставника: ничего особенного — заливная баранина с острым соусом. Поела сама, управляющий попробовал, скривил лицо, ушел. Остальные кухарки — толстые чернокожие рабыни — пригрозили ей: занимайся проституцией и не отбивай наш хлеб. Шадома им тем же ответила. Началась драка, она здорово получила, но не проиграла, тем более не сдалась.
В иерархии публичного дома кухарки чуть ли не на последнем месте, но Шадома поняла, что это действительно рост, и, все за ночь обдумав, она наутро вновь у управляющего:
— В столовой антисанитария, беспорядок, много отходов и слабое меню, отчего клиентов мало, дохода нет.
У управляющего одна пышная бровь пошла вверх: Шадома — ответственная по столовой. В полдень на шикарном подносе она сама доставляет в кабинет управляющего ароматный обед. Управляющий — мужлан, да отличить грубость рабыни-простолюдинки от манер прирожденной аристократки и он может. Подражая ей, даже благодарит. А она и тут дальше пошла:
— Ваша светлость, какой вкус! Вы играете на арфе? Ой, это всего лишь декорация? Какая жалость! А то я с удовольствием сыграла бы вам для лучшего аппетита.
В «Сказке Востока» все есть. Тотчас доставили арфу.
— О-о! — восторгается Шадома. — Это хороший инструмент, я постараюсь сыграть, но он годится для танца живота, а ваш уровень — персидская арфа.
Вечером управляющий ужинал под чарующие звуки персидской арфы, а в ночи его слух услаждал другой звук:
— Вы очень музыкальны, что редкость. А брови изящны, как линии арфы, в них гордость орла!
Это все ночью, а до зари она все в трудах, искренне радеет за дело, с нее ответственности никто не снимал. Она так четко наладила производство, что все довольны, а кухарки, что дрались с ней, просто благоволят. И лишь она знает, что это действие эликсира-снадобья. И оно так сильно, что через некоторое время случилось неожиданное: управляющий предложил ей стать первой женой. Вновь гарем? Она деликатно отказалась, объяснив, что он нуждается не в очередной жене, а в верной помощнице. Тогда ей выделили апартаменты и предложили днем предаться кайфу ничегонеделания, от чего тоже отказалась. И лишь в конец, не выдержав, она обратилась с единственной просьбой:
— Мне самой хоть раз надо сделать закупки продуктов на базаре, а то блюда страдают.
Старичок теперь к ней проникнуть не может, вовсе пропал. А Шадома истосковалась по нему, сама двинулась на поиски. Попрошайки у мечети за умеренную мзду сразу старика признали, сказали, что и раньше был дурачком, а теперь и вовсе испортился — к труду приобщился: водовозом стал. А вот где искать — по всему городу.
Время у Шадомы ограничено. Все базары объездила, все обыскала. Полдень, жара. Она опаздывала и подгоняла извозчика, когда услышала родной старческо-писклявый голос.
— Вода, свежая, холодная, — ее старичок скрючился, совсем иссох, почернел. Одиноко стоял под сенью такого же старого дерева — в такой зной покупателей нет.
Она была скрыта под чадрой, только сошла с брички и сделала пару шагов, как старик бросился навстречу:
— Шадома! Дочь моя! Я тебя узнал, узнал! Никакая мешковина не скроет твою грацию, твою царственную стать, — он плакал, уткнувшись лицом в ее грудь. — Я знал, я верил в тебя. Молодец!
Они отошли в тень дерева. Она раскрыла лицо, тоже плакала.
— Не плачь. Как ты похорошела! А глаза!
— Бедный, — сжимает его руки Шадома, — ты ведь всю жизнь налегке шел, а не с тяжелой ношей. К этому ли ты стремился, туда ли ты себя поставил?
— Да-да, к этому шел, к этому стремился. Наконец-то нашел свое место, нашел тебя! Теперь я счастлив!
— Возьми, — смущаясь, она кладет ему в руки увесистый мешочек.
— Да ты что! — смеется он. — Это я для тебя денег накопил. Ведь я должен тебе что-нибудь дать.
— Ты мне жизнь дал.
Они бы вечность говорили и никогда бы не расстались, но он торопит ее:
— Будь осторожнее, не выдай себя, никогда не расслабляйся. Больше не ищи. Я знаю, будешь помнить, а большего счастья не надо.
Она уже схватилась за поручни, но не поднималась, сквозь слезы вглядывалась в него. Он подошел, хотел было подтолкнуть, а сам обнял, как бы навсегда прощаясь, и вдруг сказал:
— Шадома, дочь моя, хочу признаться: это снадобье-эликсир — моя выдумка, ложь.
— Что? — изумилась Шадома, сразу посуровело ее лицо. — Зачем ты это сделал?
— Старый трюк, — развел старичок виновато руками. — Надо было вселить в тебя уверенность, внушить силу магии.
Она уже села в бричку, ткнула извозчика.
— Постой, — закричал старичок. — Что-то такое я где-то слышал. Может, доля правды в этом и есть, во всяком случае, моя трава чудодейственна.
Его откровение Шадому расстроило. Она почувствовала себя обезоруженной, слабой, беззащитной. Сознавая это, подвергая ее риску, старичок как-то умудрился извне прислать ей записку на староперсидском: «Дочь моя! Всевышний, хвала Ему, сказал: «Тот, кто просыпается со спокойным сердцем, здоровый телом и у кого есть еда на предстоящий день, — тот имеет все в земной жизни». Так что не торопись, не расслабляйся, терпи. Ты достигнешь своего».
Она терпела. У нее была мечта выкупить себя из этого рабства. Перспектива была далекая: когда она утратит «товарный» вид или только за выслугу лет — по возрасту. Правда, был у нее еще один расчет, он тесно связан с мужланом-управляющим, и, как советовал старичок, она не просит ничего. Ее цель — в один миг куш снять, объегорить его еще больше, вскружив голову. Она была почти у цели, но управляющий неожиданно исчез. Ходил слух, что он проворовался, а более то, что в «Сказке Востока» останавливались люди, засланные Тамерланом, заклятые враги турок-османов. Последнее обвинение больше касалось купца Бочека, как хозяина «Сказки Востока». Однако, как обычно, нашли крайнего — управляющего.
Шадоме не до политики — свою шкуру спасать надо. Но как? Ее выкидывают из столовой и апартаментов, она вновь в узкой келье, вновь выставлена для клиентов и ее старичок — первый.
— Дочь моя, все знаю. Тебя оценили в золотой, — жалостливо говорит он, — я столько в месяц не наскребу. Что мне делать?
— Ничего, успокойся, — хочет выглядеть хладнокровной Шадома. — Это даже к лучшему. То я, как местная королева-рабыня, хоть сутки горбатила, а теперь — в той же роли. Зато время поспать и подумать есть.
— Это правильно — думать надо, думать и. э-э, эликсир приготовь.
— Что-о? Ты ведь сам сказал, что это ложь!
— Ну, раз сработало, почему бы не повторить.
— Бесполезно, этот только мальчишками увлекается, да постоянно жрет, в эту дверь не пролезет.
— Понятно, — озабочен старик. — Кто думает лишь о том, чем наполнить свой живот, стоит лишь того, что из него выходит.
— Вновь меня будут насиловать и я буду стоить не больше, — грустно вздохнула Шадома, в печали задумалась, вдруг бросилась под кровать. — На, все мои деньги — за вход, доставь мне еще той травки.