В ту же минуту над его ухом раздался насмешливый хохот кобольдов.
Помощь кобольдов при постройке была очень кстати, так как в противном случае замок не был бы готов и через шесть лет.
К концу третьего года, когда ласточки улетели на юг, новый замок был уже построен, но не совсем еще отделан, и вот графиня Берта обратилась к рабочим с просьбой ускорить окончание постройки, так чтобы хоть через месяц можно было уже там поселиться, потому что на хуторе ей и графу жить было очень неудобно. В награду она обещала рабочим угостить их медовой кашей, и не только один раз, после окончания постройки, а так, чтобы ежегодно и они сами, и будущие их поколения получали то же угощение от нее самой, ее детей, внуков и правнуков.
Приглашение на медовую кашу в средние века не было пустяком, как может показаться с первого взгляда. Под этим подразумевалось приглашение на самый роскошный обед, в конце которого подавалась медовая каша.
Обещание графини Берты возбудило усердие рабочих, и замок был окончен первого октября.
Графиня Берта исполнила свое обещание и устроила роскошный пир для всех принимающих участие в постройке. Пир происходил под открытым небом, потому что приглашенных было очень много, и они не могли поместиться в зале. Сначала погода была благоприятна, но в конце, когда в пятидесяти громадных салатницах принесли медовую кашу, пошел снег, который испортил празднество. Графиня Берта была этим опечалена и решила устраивать этот пир первого мая.
Затем Берта увековечила этот обычай, обязавши письменно себя, своих потомков и вообще всякого, кто будет владеть замком, угощать первого мая всех своих вассалов медовой кашей, и прибавила, что она не будет иметь покоя в своей могиле, если это постановление не будет исполнено.
Документ этот, написанный на пергаменте нотариусом, был подписан графиней и графом и спрятан в семейном архиве.
Привидение
В продолжение двадцати лет графиня Берта председательствовала на этих пирах, всегда одинаково роскошных. Но на двадцать первом году она скончалась, к величайшей печали своего супруга и всех ее знавших, и была похоронена в своем семейном склепе.
Через два года умер и граф Осмонд, свято исполнявший обычай, введенный его супругой. Единственным наследником его остался сын Ульрих Розенберг, который, унаследовав мужество отца и добродетели матери, старался, насколько было возможно, еще более улучшить положение своих крестьян.
Вдруг вспыхнула война между императором и бургграфами. Многочисленные отряды неприятельского войска появились на берегах Рейна и овладели находившимися там замками.
Ульрих не в силах был сопротивляться. Будучи очень храбр, он охотно предпочел бы бороться до последней возможности и погибнуть под развалинами своего замка, но он не хотел подвергать гибели и разорению весь край и своих вассалов. Поэтому он удалился в Эльзас, предоставив своему управителю, старому Фрицу, надзор за своими поместьями, очутившимися в руках врагов.
Генерал, командовавший войсками, расположенными в этой местности, назывался Домиником.
Он поселился в замке, а солдат расставил по квартирам в окрестности. Этот генерал был человек низкого происхождения, начавший службу простым солдатом и достигнувший звания генерала скорее благодаря милости своего государя, чем собственными заслугами.
Я упоминаю об этом обстоятельстве, милые дети, с целью дать вам понять, что не нападаю на тех, кто возвысился из низкого звания. Напротив, я глубоко уважаю тех, кто возвысился благодаря истинным своим заслугам. Но генерал был только простым и грубым выскочкой. Выросши в нищете, питаясь часто в молодости только хлебом и водой, он теперь предавался всяческим излишествам. Самые изысканные блюда, самые дорогие вина постоянно должны были быть у него за столом. Остатки блюд своих пиров он отдавал не окружающим его бедным людям, а собакам. Сейчас же по прибытии в замок генерал призвал Фрица и подал ему список контрибуции, которую должны были внести окрестные жители. Сумма была настолько велика, что управитель пал на колени, умоляя генерала не обременять так бедных крестьян. Но в ответ генерал заявил, что он терпеть не может жалоб и что при первом протесте он удвоит свои требования. Пришлось покориться: на стороне генерала было право сильного.
Зная характер Доминика, легко можно понять, с какой презрительной насмешкой принял он сообщение об обычае, введенном графиней Бертой, устраивать первого мая пиршество для вассалов. Он категорически заявил, что подобной глупости делать не намерен.
Фриц сообщил об этом крестьянам, которым генерал внушал такой страх, что они даже не осмеливались роптать, и этот торжественный день первый раз в течение двадцати пяти лет не был весело отпразднован вассалами графов Розенбергов.
Между тем Доминик, поужинав, как всегда, обильно и поставив повсюду часовых, удалился в свою комнату, лег и вскоре уснул.
Против обыкновения он проснулся вдруг ночью в страхе, весь покрытый холодным потом. Под окном раздавался вой его любимой собаки.
Пробило полночь. Генерал, не бывший никогда трусом, почувствовал такой ужас, что хотел вскочить с постели и позвать часового, как вдруг дверь, которую он раньше сам запер на ключ, открылась неслышно, комната наполнилась слабым светом, и раздались легкие шаги.
Возле постели появилась женщина, одетая в саван; в одной руке она держала медную лампу, какую зажигают обычно в гробницах, а в другой — исписанный пергамент. Приблизившись к генералу и направив свет лампы так, чтобы пергамент был освещен, эта женщина сказала: «Исполни то, что здесь написано».
И все это время, пока Доминик читал документ, устанавливающий обычай, который он отказался исполнить, привидение держало лампу так, чтобы он ясно мог все прочесть.
Затем, когда было закончено, привидение исчезло так же незаметно, как и появилось. Доминик провел всю ночь дрожа от страха и не в силах будучи двинуться с места.
Солдатский хлеб и чистая вода
Но при первых лучах солнца чары исчезли. Доменик встал в ярости за испытанный им страх и призвал всех часовых, стоявших в полночь в коридорах и у дверей.
Часовые дрожали от страха, так как ровно в полночь их до того одолел сон, что они не могли противостоять и заснули, а когда они проснулись, то сами не могли определить, сколько времени они спали. Но, к их счастью, они одновременно сошлись все у дверей комнаты генерала и условились между собой сказать, что все бодрствовали. Они надеялись, что никто не узнает о нарушении ими дисциплины, так как когда пришли их сменить, то они уже не спали. На все вопросы генерала они согласно отвечали, что не видели никакой женщины.
Присутствовавший при допросе управитель заявил Доминику, что это была не обыкновенная женщина, а призрак графини Берты. Генерал поморщился, но когда узнал от Фрица, что в архиве находится документ, которым всякий владелец обязывается исполнить обычай, установленный графиней Бертой, то велел принести себе этот документ. Взглянув на него, он сейчас же узнал пергамент, показанный ему привидением.
Однако Доминик, несмотря на все это, не уступил настояниям Фрица и не согласился исполнить постановление графини Берты. Вечером того же дня он устроил роскошный пир для своего штаба. В назначенный час приглашенные уселись за стол, уставленный блюдами и дорогими винами. Генерал, усевшись на обычное свое место, вдруг побледнел от гнева и вскричал:
— Какой это осел положил возле меня солдатский хлеб?
Действительно, возле прибора генерала лежал солдатский хлеб, каким он питался в своей юности.
Все взглянули друг на друга в изумлении, не понимая, как мог найтись смельчак, решивший так подшутить над гордым, мстительным и вспыльчивым генералом.
— Убери, дурак, этот хлеб! — закричал Доминик слуге, находившемуся возле него.
Слуга хотел поскорее исполнить это приказание, но никоим образом не мог снять хлеб со стола. После долгих и напрасных усилий слуга заявил, что хлеб как будто пригвожден к столу.
Тогда генерал, славившийся своей необыкновенной физической силой, сам попытался снять хлеб, но и ему это не удалось. Через пять минут он в утомлении опустился на свое место.
— Я узнаю, кто устроил эту штуку, и он получит достойную награду, — пробормотал генерал. — Обедайте, господа! Пью за ваше здоровье, — и он поднес свой стакан ко рту, но тотчас же сплюнул, крича гневно слуге: — Какую гадость ты налил мне в стакан?
— Самого лучшего токайского, — возразил слуга.
— Врешь, у меня в стакане вода! — вскричал генерал.
— В таком случае, — заявил слуга, — вино превратилось в воду, уже находясь в стакане Вашего Превосходительства, так как из той же бутылки я налил еще двум господам, и они могут засвидетельствовать, что это токайское.
Действительно, соседи генерала подтвердили слова слуги.
Доминик понял, что всю эту шутку устроили ему мертвецы. Чтобы вполне убедиться, он взял бутылку из рук слуги, налил вина в стакан соседа, и оно оказалось настоящим токайским, затем из той же бутылки он налил в свой собственный стакан, где вино сейчас же превратилось в воду.
Поняв, что это намек на его низкое происхождение, и чувствуя себя как бы униженным от соседства солдатского хлеба, Доминик предложил своему адъютанту поменяться местами и уселся на противоположном конце стола.
Но и на новом месте было не лучше. В то время, как черный хлеб, лежавший теперь возле адъютанта, легко был снят со стола и превратился в обыкновенный хлеб, всякий кусок хлеба в руках Доминика превращался в солдатский хлеб, а всякое вино в его стакане превращалось в воду.
Тогда Доминик, вне себя от гнева и желая чего-либо поесть, протянул руку к вертелу, на котором находились жареные жаворонки, но, как только генерал к ним притронулся, жаворонки поднялись, вылетели в окно и попали прямо в разинутые рты крестьян, издали глядевших на пиршество. Можно себе представить, как сильно они были этим изумлены.