ЗВЕРИНЫЙ ЦАРЬ
У соседа за печкой жил мужичок с локоток.
Помогал соседу кое-чем, понемножку. Плохое житье на чужих хлебах.
Взяла мужика тоска, пошел в клеть; сидит, плачет. Вдруг видит - из норы в углу высунулась мордочка и повела поросячьим носом.
"Анчутка беспятый", - подумал мужичок и обмер.
Вылез анчутка, ухо наставил и говорит:
- Здравствуй, кум!
"Какой я ему кум", - подумал мужичок и на случай поклонился.
- Окажи, кум, услугу, - говорит анчутка, - достань золы из-под печки; мне через порог перейти нельзя, а золы надо - тещу лечить, - плоха, объелась мышами.
Мужичок сбегал, принес золы, анчутка его благодарит:
- За службу всыплю я тебе казны, сколько в шапку влезет.
- На что мне казна, - отвечает мужичок, - вот бы силой поправиться!
- Это дело пустое, попроси звериного царя...
И научил анчутка, как к звериному царю попасть и что говорить нужно.
Мужичок подумал - все равно так-то пропадать, и полез в крысиную нору, как его учили.
Там темно, сыро, мышами пахнет. Полз, полз - конца не видно, и вдруг полетел вниз, в тартарары. Встал, почесался и видит: вода бежит, и привязана у берега лодочка, - с малое корытце.
Сел мужичок в лодочку, отпихнулся, и завертелся, помчался - держи шапку.
Над головой совы и мыши летают, из воды высовываются такие хари - во сне не увидишь.
Наконец загорелся свет, мужичок пригреб к берегу, выпрыгнул на траву и пошел на ясное место. Видит - высоченное дерево шумит, и под ним, на семи шкурах, сидит звериный царь.
Вместо рук у царя - лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде тысяча глаз.
А кругом - звери, птицы и все, что есть на земле живого - сидят и на царя посматривают. Увидал мужичка звериный царь и закричал:
- Ты кто такой? Тебе чего надо?
Подошел мужичок, кланяется:
- Силешки бы мне, батюшка, звериный царь...
- Силу или половину?
- Осьмухи хватит.
- Полезай ко мне в брюхо!
И разинул царь рот, без малого - с лукошко. Влез мужичок в звериный живот, притулился, пуповину нашел, посасывает.
Три дня сосал.
- Теперь вылезай, - зовет зверь, - чай, уж насосался.
Вылез мужичок, да уж не с локоток, а косая сажень в плечах, собольи брови, черная борода.
- Доволен? - спрашивает царь. - Выйдешь на волю, поклонись чистому полю, солнцу красному, всякому жуку и скотине.
И дунул. И подхватили мужика четыре ветра, вынесли к мосту, что у родного села.
Солнце за горку садится, стадо гонят, идут девки... Подбоченился мужик и крикнул:
- Эй, Дунька, Акулина, Марья, Василиса, аль не признали?
Девки переглядываются. А мужик тряхнул кудрями.
- Теперь, - говорит, - пир горой, посылай за свахой. Я теперь самого звериного царя меньшой сын.
Девки так и сели. А мужик выбрал из них самую румяную да на ней и женился.
ХОЗЯИН
В конюшне темно и тепло, жуют сено лошади, стукнет по дереву подкова, цепь недоуздка зазвенит или скрипнет перегородка - караковый почесался.
В узкое окно влезает круглый месяц. Лошади беспокоятся.
- Опять подглядывает месяц-то, - ржет негромко вороной, - хоть бы козел пришел, - все не так страшно.
- Козла "хозяин" боится, - сказал караковый, - а месяц сам по себе, его не напугаешь.
- Куда это козел ушел? - спросила рыжая кобыла.
- На плотину, в воду глядеть.
Кобыла храпнула:
- К чему в воду глядеть? Одни страсти.
- Страшно мне, - зашептал вороной, - месяц в окно лезет. Схватить его разве зубами?
- Не трогай, - ответил караковый, - захромаешь.
Кобыла жалобно заржала. В конюшне - опять тихо. На сеновале возятся мыши.
Захрапел вдруг, шарахнулся вороной, копытами затопал.
- Смотрите, смотрите, месяц-то, - зашептал он, - и рога у него, и глаза.
Дрогнул караковый.
- А борода есть?
- И борода веником.
Караковый захрапел:
- "Хозяин" это, берегись.
Вдруг клубком из окошка скатился в стойло вороному старичок и засмеялся, заскрипел.
Вороной стал как вкопанный, мелкой дрожью дрожит.
Рыжая кобыла легла со страха, вытянула шею. Караковый забился в угол.
- Вороненький, соколик, - заскрипел "хозяин", - гривку тебе заплету, - боишься меня? А зачем козла звал?.. Не зови козла, не пугай меня... и, с вывертом, с выщипом, ухватил вороного.
Вороной застонал.
- Стонешь? Не нравится? А мне козлиный дух нравится!.. Идем за мной.
Старичок отворил дверь и вывел за гриву вороного на двор.
- Голову-то не прячь, - скрипнул он и ущипнул за губу.
Вспрыгнул на холку, и помчались в поле. Караковый подбежал к окну.
- Ну и лупят... пыль столбом... под горку закатились. Смотри-ка. На горку вскакнули, стали; "хозяин" шею ему грызет; лягается вороной; поскакали к пруду.
В конюшню вошел козел и почесался.
- Гуляешь, - крикнул козлу караковый, - а вороного "хозяин" гоняет.
- Где? - спросил козел басом.
- У пруда.
Опустил козел рога и помчался... Перебежал плотину, стал - кудластый, и пошел от козла смрад - в пруду вода зашевелилась, и отовсюду, из камышей, из-под ветел, повылезла вся нечисть болотная, поползла по полю, где вороной под "хозяином" бился.
Заблеял козел. И от этого "хозяин" на лошади, как лист, забился, ноги поджал.
Подползает нечисть, блеет козел. Побился, покружился "хозяин" и завял, свалился с коня. Ухватили его лапы, потащили в пруд. А вороной, оттопырив хвост, помчался в конюшню. Прибежал в мыле, закрапал, ухватил сено зубами, бросил и заржал на всю конюшню:
- И как только я жив остался!
А спустя время пришел козел и лег в сено.
- Ноги у меня отнялись, - стонала рыжая кобыла.
Караковый положил морду на шею вороному, а козел чесался - донимали его блохи.
СИНИЦА
Утром рано, на заре, до птиц, пробудилась княгиня Наталья. Не прибираясь, - только накинула белый опашень, - отомкнула дверь из светлицы и вышла на мокрое от росы крыльцо.
Ничего не жалел для Натальи, для милой своей хоти, князь Чурил: выстроил терем посреди городища, на бугре между старых кленов; поставил на витых столбах высокое крыльцо, где сидеть было не скучно, украсил его золотой маковкой, чтобы издалека горела она, как звезда, над княгининой светлицей.
В тереме зачала Наталья и родила хозяину сына Заряслава. Было ему ныне три зимы и три лунных месяца. Любил князь жену и сына и шумного слова им не сказал во всю бытность.
Городище стояло на речном берегу, обнесенное тыном, рвом и раскатами. Внутри, дым к дыму - срублены высокие избы. И выше всех - восьмишатровый красный княгинин терем. Бывало, плывут по реке в дубах торговые люди, или так - молодцы пограбить, завалятся у гребцов колпаки, глядят: город не город - диво, - пестро и красно, и терем, и шатры, и башни отражаются в зеленой воде днепровской, - и начнут пригребаться поближе, покуда не выйдет на раскат князь Чурил, погрозит кулаком. Ему кричат:
- Ты, рвана шкура, слезай с раската, давай биться!
- И пошлют смеха ради стрелу или две.
Далеко шла слава про князя: сорок воинов стоит у его стремени; одни сивые, в рубцах, вислоусые руссы, северные наемники, побывавшие не раз и под Цареградом; другие - свои, поднепровские, молодец к молодцу, охотники и зверобои. Богат, хорошо нагорожен город его Крутояр.
Ныне князь отъехал по зверя. В городище бабы остались с ребятами да старики. Шуму нет, тихо. Княгиня Наталья прислонилась непокрытой головой к столбу, сидит и слушает. Внизу журавель заскрипел - сонная девка тянет из колодца воду; собрались воробьи на огороде, зачирикали - собираются по ягоду; идет поперек улицы собака с мочалой на шее, стала и давай зевать; птицы и птички пробуждаются, не смеют еще петь до солнца, голоса пробуют, голос подают; заиграл рожок у северных ворот, замычали коровы, потянуло дымком. И заря за речкой обозначилась сквозь речные туманы бледными, алыми, водянистыми полосами. Сильная сегодня роса! А уж кукушка из лесу - ку-ку.
Княгине охоты нет пошевельнуться, точно сон оковал ее. Поднялась рано, сама не знает зачем, и все ей грустно - и глядеть и слушать. Так бы вот и заплакала. А с чего? Князя ли заждалась? Третий день по лесам скачет. Сына ли жалко - уж очень беленький мальчик. Мило ей все и жалко.
Княгиня в углу крыльца нагнула каменный рукомойник, омыла лицо, взглянула еще раз на кровли и башенки Крутояра, на реку, проступающую синей, синей водой из-под тумана, и вошла назад в сонную, теплую светелку.
В колыбели спал княжич, выпростал руки поверх одеяла, дышал ровно, хорошо, так весь и заливался румянцем.
Княгиня присела на лавку, опустила голову, на колыбель, и слезы полились у нее. Плачет, и сама шепчет:
- Вот уж с большого-то ума.
И такою жалостью залюбила сына, что душа ее поднялась, окутала колыбель, прильнула к спящему, а тело оцепенело. На молодую княгиню напал глубокий, непробудный сон.
И не услышала она, как вдруг начали кричать птицы, садясь на крышу: "Проснись, проснись", как завыли, заскулили собаки по всему городищу, захлопали ставни, побежал куда-то народ, как у всех четырех ворот забили в медные доски, и пошла тревога: "На стены, на стены!"
Большое тусклое, красное солнце поднялось в клубах тумана, и народ со стен, дети, старики, - увидали великую силу людей, малых ростом, с рыжими космами, в шкурах: Чудь белоглазую. Пробиралась Чудь от дерева к дереву, окружала городище, махала дубинками и с того берега плыла через реку, как собаки.
- На стены, на стены! - звали старики, тащили на раскаты бревна, камни, в колодах горячую воду.
- Чудь идет, Чудь идет! - выли бабы, мечась, хороня ребят в клети, в погреба, зарывали в солому.
А Чудь уже лезла через тын, карабкалась на раскаты, визжала. В замковую башню-детинец кидала стрелы, камни, паклю горящую. И задымился угол у башни, и закричали: