С этими словами он схватил под уздцы коня принцессы и провалился вместе с нею под землю, тут же посредине барбакана.
И в том месте, где разверзлась земля и они провалились, не осталось ни малейших следов.
От изумления Абен Абус на некоторое время утратил дар речи. Придя в себя, он велел, чтобы тысячи рабочих били кирками и рыли лопатами в том месте, где исчез астролог. Они долго рыли, но все было тщетно; каменные недра горы сопротивлялись бесплодным усилиям; если им удавалось врыться поглубже, недра снова смыкались по мере того, как они вынимали землю из ямы. Абен Абус стал разыскивать вход в пещеру, который находился когда-то у подножия горы и вел в подземный дворец астролога, но его так и не смогли отыскать. Там, где некогда было отверстие, теперь виднелась мощная гладь девственной горной породы. Вместе с исчезновением Ибрагима ибн Абу Аюба прекратилось и благодетельное действие талисманов. Бронзовый всадник пребывал неподвижным, его лицо было обращено к горе, копье указывало на то место, где исчез астролог, словно там скрывался злейший враг султана Абен Абуса.
Время от времени откуда-то из-под земли доносились глухие звуки музыки и женского голоса; один крестьянин сообщил султану, что минувшей ночью он нашел в скале небольшое отверстие, сквозь которое заглянул внутрь и увидел подземные палаты и астролога, сидевшего на роскошном диване и дремавшего под звуки серебряной лиры; ему показалось, будто эта лира имеет над старым философом какую-то чудесную власть.
Абен Абус принялся за поиски этой щели в скале, но она бесследно закрылась; её не нашли. Он снова и снова возобновлял попытки извлечь соперника из-под земли — все было напрасно. Чары руки и ключа были слишком могущественны; никакая человеческая власть не была в силах их одолеть. Что же касается вершины горы — месторасположения обещанного дворца и сада, — то она оставалась пустынной и голой; очевидно, этот обетованный элизий благодаря волшебству был скрыт от человеческих глаз, либо он вообще существовал лишь как выдумка астролога. Все благодушно пришли к последнему выводу, так что некоторые стали называть это место «Султанская блажь», а другие — «Рай дурака».
В довершение несчастий Абен Абуса соседи, которых он, пребывая под защитою волшебного всадника, задирал, презирал и истреблял в своё удовольствие, узнав, что он лишился своих магических чар, стали со всех сторон нападать на его земли, и остаток жизни миролюбивейшего из монархов прошел в непрерывных тревогах и беспокойстве.
Наконец Абен Абус умер и удостоился погребения. Миновали многие годы. На месте достопамятной горы высится Альгамбра, в которой до некоторой степени воплотились волшебные чудеса сада Ирем. Впрочем, очарованные ворота существуют доныне; до сих пор они, несомненно, пребывают под покровительством мистической руки и ключа, называются Вратами Правосудия и служат главным крепостным входом. Под этими вратами, говорят, в своем подземном жилище все ещё обитает астролог, по-прежнему дремлющий на своем ложе, убаюкиваемый серебряной лирой принцессы.
Старые инвалиды, стоящие тут на часах и несущие охрану ворот, слышат иной раз какое-то пение и музыку, особенно в летние ночи, и, уступая их убаюкивающему действию, мирно почивают на своих постах. Мало того, клонящие долу флюиды здесь настолько могущественны, что даже те, кто несет службу в дневные часы, обыкновенно дремлют на каменных скамьях барбакана или спят где-нибудь в тени соседних деревьев, так что, говоря по правде, это — самый сонный пост среди всех постов христианского мира. Все это, как утверждают старинные легенды, продолжится много-много веков. Принцесса по-прежнему будет пленницей астролога, астролог по-прежнему будет впадать в магический сон, пока не наступит день, когда мистическая рука схватит наконец недоступный для неё ключ. И в этот день волшебная гора освободится от своих чар.
ЛЕГЕНДА О ЗАВЕЩАНИИ МАВРА
В Альгамбре, внутри крепости, перед самым королевским дворцом, расположена открытая эспланада, называемая площадью Водоемов (la Plaza de los Algibes), — название, данное ей по причине устроенных под нею и скрытых от взоров водохранилищ, которые существуют ещё со времен мавров.
В одном конце этой эспланады находится мавританский колодец, пробитый в голой скале и чрезвычайно глубокий, вода которого холодна, как лед, и прозрачна, как хрусталь. Колодцы мавров, вообще говоря, пользуются доброй славой, ибо отлично известно, сколько неимоверного труда затрачивали они, чтобы добраться до чистых источников и ключей. Тот, о котором мы сейчас говорим, знаменит во всей Гранаде, так что водоносы от утренней зари и до поздней ночи — одни с кувшинами на плече, другие в сопровождении ослов, навьюченных глиняными сосудами, — непрерывно снуют взад и вперед по крутым, густо обсаженным, деревьями аллеям Альгамбры.
Источники и колодцы в странах жаркого климата испокон веков служат местом сборищ окрестных кумушек и вестовщиков; при нашем колодце существует тоже своеобразный, на протяжении долгого дня непрерывно заседающий клуб, членами которого являются инвалиды, старухи и прочий любопытный и праздный люд из числа обитателей крепости. Они сидят тут на каменных скамьях, под навесом, построенным над колодцем, чтобы защищать от палящих лучей солнца сборщика платы, — пережевывают сплетни крепости, расспрашивают всякого приходящего сюда водоноса о городских новостях и пространно обсуждают все, что видят и слышат. Кроме них здесь можно встретить также нерадивых хозяек и ленивых служанок, — с кувшином на голове или в руках они часами слушают бесконечную болтовню этих почтенных людей.
Среди водоносов, постоянно посещавших колодец, особенно выделялся крепкий и широкоплечий, но колченогий и низкорослый человек по имени Педро Хиль, а короче сказать — Перехиль. Как всякий водонос, он был, конечно, гальего, то есть уроженец Галисии.
Природа, видимо, создала различные типы как людей, так и животных, для разных видов черной работы. Во Франции, например, все чистильщики сапог — савояры, все привратники в гостиницах — швейцарцы, а во времена фижм и париков никто в Англии не умел так плавно носить портшезы, как обитатели страны болот — ирландцы. Так и в Испании: все водоносы и носильщики — уроженцы Галисии[28], и никто не говорит: «Позовите носильщика», но обязательно — «Позовите гальего».
Но довольно отступлений. Гальего Перехиль начал своё дело с большим глиняным кувшином, который он таскал на собственных плечах; однако со временем он настолько преуспел, что смог раздобыть себе помощника из соответствующего разряда животных, иначе говоря, крепкого, поросшего косматою шерстью осла. По обеим сторонам спины его длинноухого приятеля в особых корзинах висели кувшины, покрытые фиговыми листьями, защищавшими их от палящего солнца. Во всей Гранаде не было более трудолюбивого и веселого водоноса, чем Перехиль, и когда он бежал за ослом, улицы оглашались его бодрым голосом, напевавшим свою неизменную летнюю песню, которую можно услышать во всех городах Испании: «Quien quiere agua-agua mas fría, que ia nieve?» — «Кто желает воды — воды более холодной, чем снег? Кто желает воды из колодца Альгамбры, холодной, как лед, и чистой, как хрусталь?» Подавая покупателям искрящийся на солнце стакан, он сопровождал его обязательной шуткой, а если это была миловидная женщина или девушка с ямочками на щеках, он тут же лукаво подмигивал и отпускал комплимент по поводу её прямо-таки неотразимой красоты. Благодаря этому гальего Перехиль слыл во всей Гранаде за одного из самых любезных, веселых и счастливых смертных. Впрочем, если кто-нибудь поет громче всех и громче всех шутит, это ещё вовсе не означает, что у него легко на сердце. Хотя он и был похож на счастливого человека, но добрый Перехиль терзался заботами и горестями. Ему приходилось содержать многочисленную семью; его вечно оборванные дети были голодны и крикливы, как птенцы ласточки, и, когда он вечерами возвращался домой, настойчиво требовали еды.
А кроме того, его жена была чем угодно, но только не помощницей в его трудовой жизни. До замужества она слыла деревенской красавицей и славилась умением плясать болеро и щелкать кастаньетами. Эти склонности она сохранила и после брака, тратя скудные заработки бедняги Перехиля на тряпки и безделушки, а по воскресеньям и бесчисленным праздникам, которых в Испании больше, чем дней в неделе, отбирала у него осла для поездок за город и всевозможных увеселений.
К тому же она была неряха, лежебока и, сверх того, сплетница чистейшей воды, готовая бросить дом, детей и все на свете, лишь бы вволю поболтать с кем-нибудь из соседок.
Однако тот, «кто посылает теплый ветер свежевыстриженной овце», облегчает также бремя супружества для покорно согнутой шеи[29]. Перехиль нес свой весьма нелегкий крест столь же кротко, как его осел — кувшины с водой, и хотя порою он и почесывал у себя за ухом, тем не менее не дерзал подвергнуть сомнению хозяйственные добродетели своей дражайшей половины.
Видя, что дети — это его собственный умноженный и увековеченный образ (они и в самом деле представляли собою коренастое, широкоплечее и колченогое племя), Перехиль любил их на редкость пылкой любовью: примерно так, как совы своих совят. Величайшее наслаждение доставлял Перехилю тот счастливый день, когда он мог себе позволить маленький отдых и располагал пригоршней мараведи[30]. В такой день он забирал с собой весь выводок — кто сидел у него на руках, кто цеплялся за платье, а кто и самостоятельно тащился за ним по пятам — и отправлялся за город погулять, в то время как его жена плясала со своими веселыми друзьями на скалистых берегах Дарро[31].
Был поздний час летней ночи. День выдался исключительно знойный, зато ночь была одною из тех чудесных лунных ночей, когда обитатели юга, вознаграждая себя за дневную жару и вынужденное безделье, выходят подышать воздухом и наслаждаются свежестью и прохладой далеко за полночь. Покупателей воды по этой причине было более чем достаточно. Перехиль, как рассудительный и трудолюбивый отец, подумал о своих голодных детишках. «Еще одна прогулка к колодцу, — сказал он себе, — и я заработаю на воскресный пучеро