— Да ну её, — сказал я. — В душ пойдешь?
— Ага, — отозвалась Джеки.
«Фрррррррр», — донеслось из клетки. Только это были не крылья. — «Бум!»
На следующий день я сказал:
— Корма-то он, может, и достаточно оставил, но вода небось уже кончается.
— Эдди! — остановила меня Джеки.
— Ну да, меня разбирает любопытство, но не это главное. Птичкам, может, нечего пить…
— Но ведь мистер Хенчард сказал…
— Ну ладно, ладно. Пойдем к Терри, выясним, как там обстоят дела с бараньими котлетками.
А на следующий вечер… Ну, в общем, мы подняли накидку. Я и по сей день считаю, что мы сделали это не столько из любопытства, сколько от беспокойства. Джеки сказала, что когда-то знала человека, который бил свою канарейку.
— А вдруг окажется, что бедняжка закована в цепи, — предположила она, смахивая пыль с подоконника за клеткой. Я выключил пылесос. «Пшш-топ-топ-топ», — раздалось из-под кретона.
— Да-а… — сказал я. — Вот что, Джеки. У мистера Хенчарда не все дома, хотя по нему этого и не скажешь. Птичка В. или птички, — наверное, хочет пить. Я посмотрю, что там.
— Не надо!.. Ладно, давай. Давай вместе, Эдди. Вместе и отвечать будем.
Я взялся за кретон, а Джеки, поднырнув мне под локоть, положила руку поверх моей.
И мы приподняли край ткани. Там, внутри, что-то все время шуршало, но едва мы дотронулись до кретона, шум прекратился. Я хотел только взглянуть — и всё. Но почему-то никак не мог остановиться. Моя рука стаскивала накидку, и я ничего не мог поделать. Я весь обратился в зрение.
А в клетке… в клетке стоял домик. Он был совсем как настоящий. Крошечный белый домик с зелеными ставнями — они не закрывались, а просто были приделаны для украшения, потому что домик был вполне современный. Он напоминал те уютные, добротные коттеджи, каких полно в пригородах. На окнах висели ситцевые занавески; на первом этаже горел свет. Но едва мы подняли накидку, все окна разом потемнели. Нет, не свет погас; кто-то рывком опустил шторы. Это произошло так быстро, и мы не успели рассмотреть — кто.
Я отпустил накидку и попятился, потянув за собой Джеки.
— К-кукольный домик, Эдди!
— С куклами?
Я смотрел мимо неё, на клетку, полуприкрытую кретоном.
— А можно, как ты думаешь, наверное, научить канарейку опускать шторы?
— Ой! Эдди, слышишь?
Из клетки доносились какие-то невнятные звуки. Шуршание, едва слышный хлопок. Потом царапанье.
Я подошел и совсем сдернул накидку. На этот раз я не сводил глаз с окон. Но шторы опустились, как раз когда я моргнул.
Вдруг Джеки дернула меня за рукав и указала на двускатную крышу. Там торчала крошечная кирпичная труба, а из неё поднималась сизая струйка дыма. Впрочем, струйка была такой тоненькой, что я даже не чувствовал запаха.
— У п-птичек п-печка, — пролепетала Джеки.
Мы стояли, готовые почти ко всему. Если бы из дверей высунулся бородатый карлик и предложил выполнить три любых наших желания, мы не очень бы удивились. Только ничего такого не произошло.
Больше из загадочного домика в клетке не доносилось ни звука.
Шторы были по-прежнему опущены. Я рассмотрел домик поближе: просто непостижимо, как тщательно он был сделан. На крылечке лежал крошечный коврик. Был даже электрический звонок.
Обычно клетки бывают разборными. Но эта клетка не разбиралась. Днище было припаяно, о чём говорили пятна канифоли и какого-то тускло-серого металла. Дверца тоже была заделана намертво. Я мог просунуть между прутьями указательный палец, но большой не пролезал.
— Хорошенький домик, правда? — спросила Джеки дрожащим голосом. — Они, должно быть, совсем крошечные…
— Они?
— Птички. Эдди, кто живет в этом домике?
— Посмотрим, — сказал я.
Я достал свой автоматический карандаш, осторожно просунул его между прутьями клетки и ткнул в открытое окно. На нем тут же рывком подняли штору. Из глубины дома, прямо мне в глаза, ударил тонкий, как игла, луч миниатюрного фонарика, ослепив меня своим блеском. Я, охнув, отшатнулся и услышал, как захлопнули окно и опустили штору.
— Ты видела?…
— Нет, твоя голова мешала. Но…
Тут все огни в домике погасли. Только струйка дыма, которая все вилась над трубой, говорила о том, что там кто-то есть.
— Мистер Хенчард — сумасшедший ученый[89], — пробормотала Джеки, — он уменьшает людей.
— А где же его расщепитель атомов? — засомневался я. — У каждого сумасшедшего ученого должен быть расщепитель атомов, чтобы вызывать искусственную молнию.
Я снова просунул карандаш между прутьями клетки, нацелился, надавил на кнопку и позвонил. Раздалось тихое пронзительное дребезжание.
Штору на окне у дверей торопливо отдернули, и, кажется, кто-то посмотрел на меня. Не могу сказать точно. Все произошло слишком быстро. Штору опустили на место, и все в домике опять замерло. Я звонил, пока не надоело. Потом бросил.
— Можно разобрать клетку, — предложил я.
— Нет, не смей! Мистер Хенчард…
— Ладно, — сказал я. — Но когда он вернется, я ещё выясню, что здесь, черт возьми, происходит. Кто ему позволил держать дома каких-то гномиков? Мы так не договаривались.
— Мы вообще никак не договаривались, — возразила Джеки.
Я ещё раз осмотрел домик в клетке. Ни звука, ни движения. Из трубы идет дым.
В конце концов, какое мы имели право лезть в клетку? Это была бы настоящая кража со взломом. Я представил себе, как крошечный человечек с крыльями, размахивая дубинкой, задерживает меня на месте преступления. Интересно, у гномов бывают полицейские? И какие преступления?…
Я натянул кретон на место. Через некоторое время из-под него опять послышались звуки. «Чирк». «Бум». «Скрип-скрип-скрип». «Хлоп». И не похожая на птичью трель, которая оборвалась на середине.
— Ужас какой, — сказала Джеки. — Давай-ка поскорее уйдем.
Мы сразу же легли спать. Мне всю ночь снились полчища зеленых карликов, одетых в полицейскую форму, которые плясали на противного цвета радуге и горланили веселые песни.
Утром прозвенел будильник. Я умылся, побрился, оделся, думая о том же, о чём и Джеки. Когда мы уже застегнули пальто, я поймал её взгляд.
— А может»…
— Давай, Эдди. Т-ты думаешь, они тоже уходят на работу?
— На какую это, интересно, работу? — проворчал я. — Лютики красить?
Мы на цыпочках прокрались в комнату мистера Хенчарда. Из-под кретона не доносилось ни звука. В окно ярко светило утреннее солнце. Я сдернул накидку. Домик стоял на прежнем месте. Одно окно было открыто, остальные плотно зашторены. Я прижался лицом к прутьям клетки и попытался заглянуть в открытое окно, на котором ветер шевелил ситцевые занавески.
Я увидел огромный-преогромный глаз, который смотрел на меня из глубины дома.
На сей раз Джеки, верно, решила, что мне нанесли смертельную рану. Она только сдавленно пискнула, когда я буквально отлетел от клетки, крича, что там жуткий воспаленный глаз — у людей таких не бывает! Несколько минут мы стояли, прижавшись друг к другу, а потом я глянул снова.
— А-а, — голос мой звучал довольно слабо, — да это зеркало!
— Зеркало? — выдохнула Джеки.
— Ну да, большое зеркало на противоположной стене. Кроме него, я ничего не вижу. Окно слишком далеко.
— Посмотри-ка на крыльцо, — вдруг сказала Джеки.
Я посмотрел. У дверей стояла бутылка молока — можете себе представить, какого размера. Она была ярко-красная. Рядом лежал пакет величиной с почтовую марку.
— Красное молоко? — удивился я. — Небось от красной коровы. Или бутылка красного стекла. А это что, газета?
Да, это была газета. Я напряг зрение, чтобы прочитать заголовки. Поперек страницы было напечатано огромными красными буквами, высотой почти в полтора миллиметра: «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС! ФОТЦПА ДОГОНЯЕТ ТУРА!» Больше мы ничего не смогли разобрать.
Я аккуратно накрыл клетку кретоном. Мы отправились к Терри, чтобы успеть позавтракать до прихода автобуса.
Вечером, возвращаясь с работы, мы заранее знали, что сделаем прежде всего. Мы открыли дверь, убедились, что мистер Хенчард ещё не вернулся, зажгли свет в его комнате и прислушались к звукам, долетавшим из клетки.
— Музыка, — сказала Джеки.
Она была совсем тихой, я едва мог расслышать; и вообще это была необычная музыка. Не берусь вам её описать. Кроме того, она почти сразу же смолкла. «Бум, скрип, шлеп, вззззз». Потом наступила тишина, и я сдернул кретон.
В домике было темно, окна закрыты, шторы опущены. Газету и бутылку молока с крыльца забрали. На входной двери виднелась табличка; воспользовавшись лупой, я сумел прочитать: «КАРАНТИН. КЛОПИЧЕСКАЯ ЛИХОРАДКА».
— Вот лгунишки, — сказал я. — Спорим, что нет у них никакой клопической лихорадки.
Джеки нервно захихикала.
— Ведь клопическая лихорадка бывает только в апреле, да?
— В апреле и под Новый год. Как раз в это время её переносят лихорадочные клопы. Где мой карандаш?
Я позвонил. Кто-то приоткрыл и снова задернул штору. Но мы не видели — руку? — которая это сделала. Тишина. Даже дым не идет из трубы.
— Боишься? — спросил я.
— Нет. Как это ни смешно, не боюсь. Но какие они, однако, высокомерные, эти малявки! Кэботы беседуют лишь[90]…
— А гномы, ты хочешь сказать, беседуют лишь с домовыми. Но они, между прочим, не имеют никакого права задирать перед нами нос. Ведь их дом стоит в нашем доме… понимаешь, что я хочу сказать?
— Да, но что мы можем поделать?
Осторожно водя карандашом, я нацарапал на белой входной двери: «ВПУСТИТЕ НАС». На большее не хватило места. Джеки хмыкнула.
— Зря ты это написал. Мы ведь не хотим, чтобы нас впустили. Мы просто хотим на них посмотреть.
— Ну, теперь уже не исправишь. Да они и так поймут, чего нам надо.
Мы стояли, глядя на домик в птичьей клетке, а домик насупленно и слегка враждебно смотрел на нас. Клопическая лихорадка! Вот врать-то!