А потом он вдруг вспоминал фрейлину Её Величества, мадам Вамп — почти совсем безгрудую, но все равно чрезвычайно для него притягательную. И тут же заливался краской и зажмуривался, вспоминая маленькую принцессу Мюриэл — её жалкие, худенькие, бледные бедрышки, округлившийся живот, на шестом месяце, и её прекрасные серые глаза — прекрасные, несмотря на уродливые темные круги под ними, — глаза, сияющие, вопреки здравому смыслу, ангельской невинностью. Короля Грегора охватывало желание, — когда он медленно бродил по дворцу, правой рукой задумчиво теребя бороду, а левой загребая, как пловец, и кивал своим благородным доблестным рыцарям, проплывающим мимо под руку с элегантными дамами, или подбадривал какого-нибудь престарелого министра, который, отдуваясь, едва дотягивал до спасительной лестницы, — короля Грегора охватывало желание обнять их всех — и красивых и безобразных, — прижаться к ним, как ласковый непосредственный ребенок порывисто прижимается к родителям. «Хороший вы все народ, — мысленно повторял он. — Вы все мой народ. Мой народ!» Он едва сдерживался, чтобы не разрыдаться от умиления.
Что касается белокурого короля Джона, то он едва ли обращал на свою армию больше внимания, чем король Грегор — на свою. Слова чернявого короля произвели на него неизгладимое впечатление. Король Джон всегда считал своего противника человеком, прочно стоящим на земле, который знает, чего хочет, и умеет этого добиваться. То и дело неожиданно для себя король Джон фыркал от смеха.
— Старый чертяка, — повторял он.
Но тут же невыразимая печаль охватывала его, и ему приходилось смахивать рукавом слезу.
Армии, неуклюже тыкаясь туда-сюда безо всякой системы и надзора, с налета сшибались, опрокидывали лошадей и, теряя ориентировку, оказывались в лесу в миле от равнины, где они должны были бы находиться. Нервы у всех сдавали, о рыцарском благородстве никто и не вспоминал. Лошади, неуправляемые, такие же раздраженные и сбитые с толку, как их седоки, жестоко кусали и лягали друг друга. Один бывалый рыцарь, покрывший себя неувядаемой славой в сражениях, сидел в грязи на спутанной траве и плакал, как дитя.
Именно на этом этапе битвы верный трубач короля Грегора похлопал его по плечу, показывая на дорогу. С упавшим сердцем король Грегор перевел печальный взгляд вдаль и увидел сверкающие на солнце стяги свиты королевы Луизы.
Посмотрев на холм короля Джона, он понял, что его противник тоже заметил приближение королевы. Белокурый король в отчаянии мотал головой, не в силах созерцать отвратительную пародию на битву.
Король Грегор, объятый внезапной яростью, забегал взад-вперед по своему холму. Теперь ему стало совершенно ясно: во всем виновата королева Луиза. Что касается её милого пресловутого безумия, то король ни на грош в него не верил. Она специально все это подстроила, чтобы сделать из него шута. Наверняка она тайно договорилась обо всем с Шутом, таким же здравомыслящим и расчетливым, как и она сама. То-то будет для них потеха! Король Грегор двумя руками вцепился себе в бороду и рванул изо всех сил, но, хотя было очень больно, ему не удалось выдрать ни единого волоска.
— Прекратить сражение! — неожиданно гаркнул он на трубача, как будто тот был также причастен к заговору.
Трубач испуганно вскинул свой инструмент и протрубил отбой сначала для армии короля Грегора, а потом для армии короля Джона. Армии в замешательстве посмотрели вверх и затем с озадаченным видом начали пятиться в разные стороны.
— Убрать эту свалку! — крикнул король Грегор, приложив ко рту сложенные рупором ладони.
Король Джон, оценив мудрость такого хода, стал кричать то же самое.
Рыцари, неуклюже слезая с лошадей, громыхая доспехами, направлялись вслед за своими оруженосцами в глубь равнины и, подхватывая на ходу убитых за руки и за ноги, поспешно оттаскивали их в лес. Привязывая веревки одним концом к ногам павших лошадей, а другим — к седлам своих боевых коней, рыцари волокли трупы лошадей прочь.
— Приготовиться к наступлению! — крикнули король Грегор и король Джон одновременно.
Оруженосцы помогли рыцарям снова забраться в седло, и обе армии построились в противоположных концах равнины, взволнованные и оживленные, готовые вновь ринуться в бой. Знаменосцы как могли привели в порядок штандарты и поспешно заняли свои места перед строем. Лошади дрожали от нетерпеливого возбуждения, так что броня их звенела, а блестящие попоны колыхались, как вода в ручье.
Король Грегор едва мог стоять на месте. Он ударял кулаком по ладони и недобро улыбался, обнажая крупные зубы.
— Вот так-то лучше! — приговаривал он.
На противоположном холме его соперник подпрыгивал на месте, как ненормальный. Король Грегор оскалился, как волк перед прыжком.
— Храбрый король Грегор готов помериться с тобой силами! — выкрикнул он.
Королева и её свита уже достигли вершины холма. Лошади в строю на поле боя, повернув головы, провожали королеву взглядом; они улыбались, совсем как король Грегор и король Джон. Рыцари сидели в седле с поднятыми забралами и тоже улыбались. Медленно, устрашающе они подняли вверх копья, оперев их на обтянутые войлоком подставки.
Королева со свитой уже подъехала к площадке, на которой стоял король Грегор. Паж принял лилейную руку её величества и осторожно помог королеве сойти с её серого в яблоках. Другой паж помог спешиться принцессе. Шут слез с лошади сам. Седобородое лицо карлика подрагивало и подергивалось, казалось, от злобного презрения.
— Мы не опоздали? — спросила королева Луиза взволнованным шепотом. Её роскошные рыжие волосы красиво развевались по ветру.
— Тише, мама! — воскликнула принцесса.
У короля Грегора от волнения бешено колотилось сердце, губы возбужденно дрожали.
— Вы как раз вовремя, моя королева!
Он величественно поднял и опустил руку. Трубачи с блеском торжественно протрубили атаку. В обоих концах поля рыцари захлопнули забрала, подобно тысяче железных дверей; их скакуны, встав на дыбы, выгнули шеи, как драконы, бросающие вызов вселенной. Справа прогремел ликующий крик рыцарей: «За храброго короля Грегора!», а слева, как мощное эхо в горах, прокатилось: «За справедливого короля Джона!»
И вот, словно гул землетрясения или грохот бурного темного потока, раздался оглушительный топот копыт — это армии ринулись вперед, чтобы вонзить сверкающие копья в горло друг другу. Лошади с демоническим ржанием, далеко выбрасывая сильные ноги, помчались во весь опор; копья согласованно опустились из вертикального положения в смертоносное горизонтальное, изготовившись к удару. Неудержимо, бесстрашно армии с ревом неслись по полю, бешено трепались на ветру знамена — и вдруг, громче извержения вулкана, королева Луиза крикнула:
— Прекратить!
Кони в смятении осадили на всем скаку. Копья всадников уперлись в землю, вонзились в неё, подняв рыцарей в воздух, как прыгунов с шестом, и те повисли на вертикально торчащих древках, дрыгая ногами и пытаясь освободиться.
— Что вы наделали! — взревел король Грегор.
— Какая нелепость! — завопил король Джон, колотя кулаками по земле.
Белые пальцы королевы Луизы дрожали, она пробормотала растерянно:
— Послушайте, они же могли друг друга убить!
— Так в том-то и весь смысл! — взревел король Грегор. Королева Луиза коснулась лба, казалось обдумывая услышанное. Она медленно повернула своё прекрасное лицо и всмотрелась в лицо мужа, искаженное яростью от страшного унижения.
— Грегор, — Сказала она, — но это же безумие!
Король Грегор лежал один в своей отдельной спальне и плакал, сжимая и разжимая кулаки.
— Будь она проклята, проклята! — всхлипывая, повторял он.
Он разведется с ней. Он решил это окончательно и бесповоротно. Сначала он хотел заточить её в темницу, но он прекрасно понимал, что на самом деле не сможет на это пойти. Ну почему бы ей не быть такой же сумасшедшей, как другие королевы, — поджигать занавески во дворце, например, или, заламывая руки, выть, как ведьма? Король Джон, конечно, теперь перестанет с ним разговаривать, и другие соседи-короли — тоже. Он будет, как последний болван, как бородатый крестьянин, тащиться мимо них, не смея глаз поднять, — руки в карманах, корона нахлобучена на глаза, как шапчонка у какого-нибудь пропойцы. Собаки будут мочиться ему на башмаки, и у него не хватит духу протестовать. Король горько расхохотался, и его мрачный смех перешел во всхлипывания. «Лучше жить по старинке, не умничать», — вспомнилось ему. А теперь он стал всеобщим посмешищем. Его собственные рыцари начнут его презирать. И все из-за его гордыни, из-за того, что ему втемяшилось в голову жениться на прекраснейшей в мире королеве, будь она хоть трижды сумасшедшая. Он вспомнил, какие у неё нежные плечи, стиснул и разжал кулаки.
Уж не хотел ли он в глубине души, чтобы она пришла просить у него прощения?
Он резко сел в кровати, негодуя на самого себя, сорвал с головы ночной колпак и швырнул на пол.
— Вовсе я этого не хочу! — произнес он. — Я хочу… — Он вскочил с кровати и начал расхаживать по спальне.
За дверью послышались шаги. Король чуть не выкрикнул обрадованно: «Войдите!»’- но вовремя сдержался. Он ждал, вытирая прижатые по бокам руки о ночную рубашку и сердито сопя.
— Ваше величество! — сказал чей-то голос за дверью. Это была не королева.
— Оставьте меня, — сказал король Грегор.
Но дверь со скрипом отворилась и вошла принцесса.
— Ваше величество, — повторила она.
— Оставьте меня, — повторил король, но уже не так решительно.
— Ваше величество, — сказала принцесса, — если бы вы только с ней поговорили. Она лежит и рыдает, рыдает, рыдает. Все просто в отчаянии. Даже Шут говорит…
— Не произносите при мне имя этого чудовища! — завопил король Грегор.
— Но я даже не знаю его имени, — сказала принцесса. — Все зовут его просто Шут.
И тут короля Грегора осенила догадка. Он перестал мерить шагами спальню и, наставив палец на принцессу, произнес: