— Однако я вижу, — сказал Кеаве, — что вы все время вздыхаете, как влюбленная девица; кроме того, очень уж дешево вы продаете бутылку.
— Почему я вздыхаю, я тебе объяснил, — ответил человек. — Силы мои слабеют, и, как ты сам сказал, отправиться после смерти в преисподнюю не хочется никому. А дешево я продаю оттого, что у этой бутылки есть еще одна особенность, и сейчас я тебе о ней расскажу. Давным-давно, когда дьявол впервые принес её на землю, она стоила очень дорого, и пресвитер Иоанн[70], который первым купил её, заплатил за нее много миллионов долларов [71], но продавать её можно только себе в убыток. Если возьмешь за нее столько, сколько отдал, она тут же вернется к тебе снова, как почтовый голубь. Поэтому из века в век цена все падала, и теперь бутылка стоит совсем дешево. Я сам купил её у одного из моих богатых соседей на этой горе и заплатил ему всего девяносто долларов. И теперь, чтобы навсегда от нее избавиться, могу взять за нее лишь восемьдесят девять долларов девяносто девять центов и ни на пенни дороже. Ну и это неудобно по двум причинам: прежде всего, когда предлагаешь продать такую необыкновенную бутылку за какие-нибудь восемьдесят долларов, люди думают, что ты шутишь. А затем… но это не к спеху, и мне незачем вдаваться в подробности; только помни, платить за нее надо звонкой монетой.
— А как я узнаю, правда ли все это? — спросил Кеаве.
— Кое-что ты можешь проверить не сходя с места, — ответил человек. — Дай мне твои пятьдесят долларов, возьми бутылку и пожелай, чтобы деньги снова очутились у тебя в кармане. Если их там не окажется, даю тебе слово, я буду считать нашу сделку недействительной и верну тебе деньги.
— Вы меня не обманываете? — спросил Кеаве. Человек поклялся великой клятвой.
— Что ж, можно попробовать, — сказал Кеаве, — от этого особого вреда не будет. — И он дал человеку деньги, а тот передал ему бутылку.
— Дух в бутылке, — произнес Кеаве, — я хочу получить обратно свои пятьдесят долларов.
И что вы думаете? Не успели эти слова слететь с его уст, как в кармане у него снова зазвенели деньги.
— Спору нет, удивительная бутылка, — согласился Кеаве.
— А теперь прощай, приятель, — сказал человек, — и пусть дьявол уберется с тобой вместе.
— Погоди! — закричал Кеаве. — Брось-ка эти шутки. На, бери обратно свою бутылку.
— Ты купил её дешевле, чем она мне стоила, — возразил человек, потирая руки. — Теперь она твоя, и я хочу только одного: поскорее увидеть твою спину. — И, позвонив слуге-китайцу, он приказал выпроводить Кеаве.
Оказавшись на улице с бутылкой под мышкой. Кеаве призадумался: «Если все, что он сказал про бутылку, — правда, я совершил невыгодную сделку. Но, может быть, старик меня только дурачил?» Прежде всего он пересчитал свои деньги, их оказалось точь-в-точь столько, сколько было: сорок девять американских долларов и один чилийский.
— Похоже на правду, — сказал Кеаве. — Ну что ж, проверим еще раз.
Улицы в той части города чистые, как палуба корабля, и, хотя стоял полдень, прохожих совсем не было видно. Кеаве бросил свою покупку в канаву и пошёл прочь. Дважды он оглядывался и видел молочно-белую пузатую бутылку там, где её оставил. Оглянулся в третий раз и только свернул за угол, как что-то стукнуло его по руке. Смотрите-ка! Под самым локтем Кеаве снова торчало длинное горлышко, а круглое брюшко уютно устроилось в кармане его куртки.
«Выходит, и тут старик сказал правду!» — подумал Кеаве.
Он зашел в лавку, купил штопор и отправился в поле, где его никто не мог увидеть. Там он попытался вытащить пробку, но, сколько ни ввинчивал штопор, тот сразу же выскакивал обратно, а пробка оставалась целехонька.
— Видно, какой-то новый сорт пробок! — сказал Кеаве, и тут от страха его стала бить дрожь, и он весь покрылся холодным потом.
На пути в порт Кеаве увидел лавку, где продавались раковины, дубинки дикарей, древние языческие божки, старые монеты, китайские и японские картинки и прочие диковины, которые моряки привозят в своих сундучках. Это навело Кеаве на новую мысль. Он вошел в лавку и предложил купить у него бутылку за сто долларов. Сперва хозяин только засмеялся и сказал, что не даст больше пяти; но бутылка и впрямь была удивительная — ни одному стеклодуву еще не удавалось сделать подобной: так красиво переливались краски под молочно-белой поверхностью стекла, так удивительно плясала внутри какая-то тень! Поторговавшись немного, как принято у их брата, торговец отдал Кеаве шестьдесят долларов серебром и поставил бутылку на полочку посредине витрины.
«Ну вот, — сказал себе Кеаве, — я продал за шестьдесят долларов то, что купил за пятьдесят… даже чуть дешевле, ведь один из моих долларов был чилийский. Теперь я еще раз проверю, правду ли говорил старик».
Он отправился на корабль, а когда открыл свой сундучок, бутылка была уже там — раньше его поспела.
У Кеаве был на корабле друг, которого звали Лопака.
— Что с тобой? — спросил Лопака. — Чего это ты уставился на сундучок?
Они были на баке одни, и, взяв с друга слово, что он будет молчать, Кеаве все ему рассказал.
— Странная история, — сказал Лопака, — боюсь, втянет тебя бутылка в беду! Но одно ясно — ты знаешь, что тебе грозит, так постарайся повернуть это дело себе на пользу. Подумай, чего бы ты хотел от духа, прикажи ему, и, если все сойдет хорошо, я потом сам куплю у тебя бутылку: у меня давно есть мечта обзавестись торговой шхуной и плавать между островами.
— А я хочу другого, — сказал Кеаве. — Я хочу, чтобы у меня был красивый дом и сад на побережье Коны, где я родился и где всегда светит солнце, и чтобы в саду цвели цветы, в окнах сверкали прозрачные стекла, на стенах висели картины, на столах лежали расшитые скатерти и стояли безделушки, и чтобы был этот дом точь-в-точь как тот, где я купил бутылку, только на этаж выше и с балконами вокруг, как во дворце короля, и я хочу там жить без забот и веселиться с друзьями и родичами.
— Ну что же, — сказал Лопака, — давай возьмем бутылку с собой на Гавайи, и, если все сбудется по твоему желанию, я куплю её, как обещал, и попрошу у духа шхуну.
Так они и порешили, и в скором времени Кеаве с бутылкой и Лопака вернулись на корабле в Гонолулу. Не успели они высадиться на берег, как встретили приятеля, и тот сразу же стал соболезновать Кеаве.
— Да разве у меня случилось что худое? — спросил Кеаве.
— Быть не может, чтобы ты не слышал! — удивился приятель. — Твой дядя, такой достойный старик, умер, а твой двоюродный брат, этот красавец юноша, утонул в море.
Сердце Кеаве исполнилось печали, он принялся плакать и стенать и совсем забыл про бутылку. Но Лопака призадумался, и, когда горе Кеаве немного утихло, Лопака сказал:
— Послушай, не было ли у твоего дяди земель на Гавайях, в Kay?
— Нет, — ответил Кеаве, — его земли не в Kay, а в горной части острова, немного южнее Хоокены.
— Теперь они будут твои? — спросил Лопака.
— Да, мои, — ответил Кеаве и снова принялся оплакивать своих родичей.
— Постой, — сказал Лопака, — погоди плакать. Мне пришла в голову вот какая мысль: а что, если все это — штуки духа в бутылке? Ведь теперь тебе есть где построить дом.
— Если это так, — воскликнул Кеаве, — то он сослужил мне плохую службу, убив моего дядю и брата! Однако ты, может быть, и прав, потому что я представлял себе свой дом как раз в таком месте.
— Но дома-то еще нет, — заметил Лопака.
— Нет, и вряд ли будет, — подтвердил Кеаве. — У дяди, правда, были небольшие плантации кофе, а вы и бананов, но этого едва хватит на то, чтобы жить в достатке, а остальная его земля — черная лава.
— Давай пойдем к нотариусу, — сказал Лопака, — эта бутылка все-таки у меня из головы нейдет.
И вот, когда они пришли к нотариусу, оказалось, что совсем незадолго до смерти дядя Кеаве неслыханно разбогател и после него осталось большое состояние.
— Вот тебе и деньги для дома! — вскричал Лопака.
— Если вы думаете строить дом, — сказал нотариус, — то вам, пожалуй, стоит поговорить с нашим новым архитектором, все очень его хвалят.
— Отлично! — воскликнул Лопака. — Все идет как по писаному. Что еще приготовил нам дух?
— Вы хотите что-нибудь необычное? — спросил архитектор. — Как вам нравится вот это? — И он протянул Кеаве один из рисунков.
Едва Кеаве взглянул на рисунок, как с губ его сорвался громкий возглас, потому что это был точь-в-точь такой дом, какой он видел в своих мечтах.
«Что ж, нет худа без добра, — подумал Кеаве. — Отступать некуда, придется взять этот дом. Хоть и недобрым путем он мне достался, а другого выхода нет».
Он рассказал архитектору, каким бы хотел видеть свой дом и как бы ему захотелось его обставить, и о картинах на стенах, и о безделушках на столах, а затем прямо спросил, во что все это обойдется.
Архитектор задал ему много вопросов, потом взял перо и стал считать, а когда кончил, назвал сумму — точь-в-точь такую, какую Кеаве получил в наследство.
Лопака и Кеаве переглянулись и закивали головами.
«Дело ясное, — подумал Кеаве, — быть у меня этому дому, хочу я того или нет. Он достался мне от дьявола и, боюсь, доведет меня до беды. Одно я знаю твердо: пока я не избавлюсь от этой бутылки, я не задумаю больше ни одного желания. Но раз дом все равно уже у меня на руках, так отчего ж не извлечь добра из худа?»
Поэтому он обо всем договорился с архитектором, и они подписали контракт; Кеаве с Лопакой снова сели на корабль и отплыли в Австралию, порешив между собой ни во что не вмешиваться и предоставить архитектору и злому духу строить и украшать дом, как им будет угодно.
Плавание их было удачно, только Кеаве приходилось следить за каждым своим словом, ведь он дал обет, что не выскажет больше ни одного желания и не станет одолжаться у дьявола. Они вернулись в тот самый день, когда истекал срок контракта. Архитектор сообщил им, что все готово, и Кеаве с Лопакой сели на «Чертог» — пароход, ходивший вдоль побережья Коны, — чтобы осмотреть дом и убедиться, что он точно такой, о каком мечтал Кеаве.