– Чижов, чтоб тебя через колено! – возопил кто-то громче остальных.
Чиж узнал голос главного «кротовьего» прихлебателя, секретаря Антона, за глаза зовущегося Истеричкой.
Охотин шарахнул по столу кулаком, так, что жестянка подпрыгнула и огонек замигал. Галдеж мгновенно прекратился.
– Было что-то странное? Поведение, разговоры?
Чиж не знал, что отвечать. По правде, каждый из присутствующих видел этого ребенка и поболее раз, чем он сам. Каждый день смотрели и на сына, и на мать. Мутантов – это да, видели не все. И еще меньше после того остались живы. Чиж с ними встречался редко, однажды чуть не подрали в клочья. И как сравнить их с маленьким ребенком? Да почему вообще спрос с него, поселкового?
– Не знаю.
– А ты подумай, Чижов, подумай…
Сосредоточиться было сложно. Вонь, обозленные люди вокруг. Некстати стало чесаться запястье под протезом. Чиж закрыл глаза и принялся усердно думать.
– …Красная Шапочка ответила: «Никуда я не пойду с тобой! Мне страшно!» А Волк рассмеялся: «Смотри-ка, что запела! Я тебе, сударыня, в спутники не навязывался. Иди куда хочешь, хоть в самую чащу. Только учти – там покруче зверюшки водятся. Враз передумаешь, а поздно будет…» Сказал так и пнул останки твари, что недавно пыталась скушать девочку. Хотела Красная Шапочка уйти, да после блужданий по лесу ноги ее и так едва держали. Села она на землю и расплакалась. «Ну чего же ты? – сказал Волк. – Вот я, поди, страшней всех этих зверей буду, а плохого тебе ничего не сделал. Так почему ты боишься?»
Тихий голос убаюкивал.
– Пять минут!
Чиж открыл глаза, перевернулся на бок.
– Чего?
– Долго валяешься, говорю. Пять минут на сборы и выметайся.
Сквозь полуопущенные веки Чиж смотрел, как Анечка собирает его вещи с пола и кидает на кровать. В отгороженной фанерой каморке было тесно, и свет падал только из щели в занавешенной старым брезентом двери. У порога сидел мальчик, возюкал по полу бесколесую машинку.
– Я устал сегодня.
– Смена скоро.
– Мне не надо никуда, – попытался спорить Чиж.
– Не мое дело, – огрызнулась Анечка.
С потолка капнуло. Чиж вытер мокрый след со лба, взглянул на заплесневелый бетон и подумал, что никогда не сумел бы так жить. В темноте и сырости, среди крыс и мокриц. «Кроты» все были бледные и чахлые, часто кашляли кровью. Чиж считал, что лучше уж на поверхности окочуриться. Потолок давил на голову.
Чиж сел на койке, одной рукой выволок из вороха одежды штаны.
– Мам, а что дальше было?
– Далеко ушла Красная Шапочка вслед за Волком…
– Как отсюда до Краснодара?
– Нет, конечно. Что тут – по берегу немного, да мост перейти. Видал горы на горизонте? Как от города до тех гор. Нора Волка была глубоко под землей. Огромная, за тяжелыми железными дверями. Внутри было чисто и просторно, и столько света, что аж глаза резало. «Что это за место?» – спросила Красная Шапочка, а Волк только рассмеялся.
Чиж тоже хохотнул, и Анечка обернулась к нему:
– Ты еще здесь?
– Нет, уже ушел, – ответил он, застегивая куртку. – Слушай, я тут подумал. Может, я как-нибудь тебя…
– Нет, – прервала его Анечка. – Не ты, не меня и никогда. Давай, пошевеливайся.
И снова отвернулась к сыну.
– Мам, а Волк обманул Красную Шапочку?
– Нет. Он сказал, что будет не страшно и не больно, и так оно и было.
Свет за занавеской мигнул несколько раз и погас.
В темноте Чиж расшнуровал рюкзак, на ощупь отыскал край стола и принялся выставлять на него консервные банки.
– А что дальше было? – спросил детский голос.
– Иди спать.
– Ну мам!
– О чем мы с тобой договаривались?
– Не помню, – ответил мальчик.
– Пока горит свет, я рассказываю сказку. Свет выключили – сказка закончилась, лежи и спи.
Анечке было не до Чижова. «Раз, два, три», – пересчитал тот, касаясь рукой выстроившихся на столе банок с консервированной кашей. Подумал, достал со дна рюкзака еще одну, поставил рядом и выскользнул за занавеску. В конце коридора горела лампа на посту дежурного, Чиж двинулся на свет.
За спиной прошелестела занавеска, метко брошенная банка консервов ударила Чижа в спину, грохнула об пол и покатилась.
– Не нужны мне подачки ваши! – крикнула Анечка и снова скрылась в каморке.
– Дура! – рявкнул Чиж.
Он подобрал банку и пошел обратно, злым рывком отдернул занавеску.
– Ну, чего еще?
– Возьми, это ребенку.
– Иди.
– Пойду. Возьми уже.
Она замахнулась, будто хотела его ударить. Чиж перехватил летящую ему в лицо руку. Анечка зашипела, попыталась вывернуться из захвата. Рукава не по размеру широкого свитера съехали к локтям, обнажая тощие, покрытые синяками запястья. В тусклом свете стали видны мелкие темные точки на коже.
– Иди!
– Мам!
Мальчик стоял у койки, завернувшись в засаленное лоскутное одеяло. Чиж взглянул на него мельком – бледная кожа, прозрачные бесцветные глаза. Ребенок коротко оскалился.
– Пошел прочь!
Чиж решил, что взбешенная женщина сейчас кинется на него и вцепится ногтями в лицо. Он видал такое, и самому попробовать не хотелось.
– Да и пошла ты, – бросил он и развернулся в коридор.
Наркота стоила дорого, у Анечки никогда не водилось таких денег. Это Чиж знал точно.
– Да у вас тут все дети одинаковые!
«Кроты» снова загомонили. Чиж услышал, как кто-то предлагает оторвать ему башку.
– Да объясните мне, что здесь произошло? Я в походе был, вернулся, решил к Анечке сходить. Все! Ничего больше не знаю.
– Все? – спросил главный «крот» откуда-то из-за спины. – Ну идем, покажу тебе, что значит действительно «все».
Он тряхнул Чижа за капюшон куртки и потащил за собой, сквозь нехотя расступающуюся толпу. Замелькал «кротовий» туннель, вонючий и прокопченный жирным дымом светильников. Всюду были самодельные ширмы и занавески, из-за них выглядывали бледные перепуганные лица женщин и детей. Чиж обернулся. Толпа «кротовьих» и поселковых мужиков валила следом, с немым неодобрением посматривая ему вслед. Столько внимания к себе он отродясь не привлекал, а потому стало совсем неприятно.
– Вот, знакомься. Этот тоже к Анечке сходил.
«Крот» толкнул Чижа, и тот влетел в уже знакомую каморку. Впотьмах не удержал равновесия, завалился и уперся рукой в койку. Под пальцами оказалось что-то сырое и липкое.
– Черт!
За спиной отодвинули занавеску, Чиж резко отпрянул, снова не устоял на ногах, плюхнулся на пол.
На Анечкиной койке в одних портках валялся мертвец. Мужчина, Чиж видел его раньше, но имени не знал. Глаза покойника были широко открыты, вместо горла – рваная рана. На свисающей к полу руке остались следы укусов.
Чиж ошалело заморгал, повернулся к столпившимся в дверях людям:
– А где Аня с малым?
– Самим интересно, – хмыкнул Охотин.
– Это она сотворила?
Поселенцы молчали, но Чиж уже и сам додумался, что спросил глупость. Отпечатки зубов подсказывали совсем иное.
Ребенок проснулся, поднял ор. Чиж вскочил, словно на побудку, выругался, снова рухнул на скрипнувшую кровать. Под боком заворошилась придавленная Анечка.
– Ох, ма-ать…
Женщина поднялась, чуть отдернула занавеску, впуская коридорный свет. Обошла кровать и присела там, где в изножье кричал сын. Зарывшись лицом в подушку, Чижов некоторое время пытался разобрать Анечкин приглушенный шепот. Правое ухо мало что слышало, а лечь на спину было лень. После суток в карауле лишний раз даже пальцем шевелить не хотелось.
– Ну, чего? – спросил он, устав от ожидания.
Ему что-то ответили, не повышая голоса.
– А?
– Кошмарик приснился.
И опять шепот. Наверное, снова рассказывала ту бесконечную сказку про Волка и Красную Шапочку.
За занавеской выключился свет, и мир погас. Остались лишь тихие шорохи, приглушенные звуки, ритм падающих капель и запах плесени. В другой день Чижу пришлось бы наскоро одеваться, бежать на сбор. Но сегодня он был свободен и никому не нужен. Кроме, разве что, Анечки, но то был слишком спорный вопрос.
Чиж успел задремать, когда она вновь улеглась рядом. Потянулась под одеялом, хотела взять за руку. Схватилась за правую. Чиж почувствовал, как Анечка вздрогнула, напряглась. Мягко перехватил ее руку левой, сжал пальцы.
– Извини, – прошептал он.
– Никак не привыкну. Ужасно.
– Могло быть и хуже.
Бороться со сном было все сложней. Анечка лежала молча, только чуть крепче держала его руку. Чиж еще считался пришлым в поселке и не всех здешних жителей знал. Но из знакомых лишь Анечку он считал близким человеком – она никогда не задавала вопросов, а потому не приходилось ей лгать.
– В дежурство за реку ходили. Вид с моста красивый, когда луна светит.
– Я знаю. Особенно где дом, в воду упавший. Некоторые называют его «мавка», не знаю, что это означает.
Откуда Анечка могла знать, какой открывается вид с моста в лунную ночь, Чижов не знал. И диковинное название «мавка» слышал впервые. Но тем и были они настолько близки – он тоже не задавал ей вопросов.
Антон-Истеричка догнал Чижа уже на проходной, протянул какую-то бумажку.
– Протокол-то подпиши.
– Чего? – опешил Чиж. – Да иди ты!
– Такой порядок, – пожал плечами Антон.
Вид у него при том был настолько счастливый, будто он ухитрился пнуть под зад давнего неприятеля.
– Ну, как пожелаешь.
Чиж прижал лист к стене правой рукой – из-под длинного рукава виднелся затянутый в перчатку протез. Если не знать, не отличишь от настоящей кисти. Карандашом в левой размашисто провел по бумаге, перечеркнув все написанное несколько раз.
– Так пойдет?
– Конечно же. Благодарю!
Антон склонился в шуточном поклоне и исчез за фанерными перегородками.
Чиж тут же выкинул из головы самодовольную Истеричкину физиономию. Он не раз видал подобных странных людей, которые с какой-то стати решили, что если у них все конечности на месте, то это уже повод для чувства превосходства. Потому и жить предпочитал где-нибудь на отшибе, чтоб лишний раз не встречаться.