Долго ли, коротко ли шел Жучка, но рано или поздно заканчивается даже самый длинный и темный туннель. Вот и Кузнецкий мост, знакомые арки между грязно-рыжими колоннами, запах машинного масла и металла, лязг из мастерских… Дотопал Иван кое-как до «Универмага», глядь – на двери табличка: «Закрыто! Не беспокоить!». Жучка, понятное дело, на Дедовы запрещения чихать хотел. Тем более, раз на двери замка навесного нет, стало быть, хозяева внутри.
Вошел он в лавку и с порога услышал, что из глубин подсобки, где жилые апартаменты Дедовы, голоса доносятся, громкие да возбужденные. Судя по всему, ругаются Дед с Алёнкой, и ругаются не на шутку. Хотел было Жучка вмешаться, но как раз в этот момент…
ЧЕГО-ООО ты сделала?!! – рычит Дед, судя по голосу, успевший еще и за воротник залить.
Что слышал! – заходится Алёнка. – Да, это я, я у тебя из кармана бумажку с паролем от сейфа вытащила! Когда ты, пьяная скотина, избив меня, в отключке валялся!
Ах ты, дрянь! Тварь неблагодарная! А ну давай ее сюда! Слышишь? Немедленно давай сюда шифр, а то…
А то что?! – звенит торжествующий голосок девчонки. – Ну-ка руки! Руки, сказала, при себе держи! Не указ ты мне теперь! Вот Илья вернется, все ему расскажу! Он тебе…
Слышится звук смачной оплеухи, падения чего-то тяжелого и крик: Дура!!! Не вернется твой Илья! Его, поди, уже падальщики доедают!.. Куда?!
Звуки борьбы, сопение, а потом слышит Жучка, у которого от возмущения пополам с волнением дух захватило, как идиот Макарыч, явно севший на Алёнку верхом и зажавший ей рот, выдает… да практически все как было и выдает. То ли испугать строптивую внучку решил, то ли убедить, что ей теперь только одна дорога – смириться, а может, просто у старого козла от злости пополам с алкоголем мозг замкнуло. Да только эффект вышел прямо обратный.
Когда Алёнка вновь говорить смогла, выдала она, давясь слезами, что, если правда все это, то не видать Деду своих патронов вовеки. Сам же сказал – мастер с «Бауманки» только руками развел: не вскрыть сейф без шифра. Бумажку же, на которой тот шифр записан, она как раз на сохранение Репке передала. Лично видела, как тот ее в кармашек разгрузки убирал. А замуж за Жучку Алёнка все равно не пойдет. Сегодня же уйдет со станции… к красным, на Лубянку. Но сначала людям тут, на Кузнецком мосту, все расскажет. Конечно, вряд ли поверят девчонке без доказательств, а даже если поверят, то Жучка, гад, наверняка выкрутится. Но уж нервы обоим подлецам, молодому и старому, все равно помотают изрядно, будьте покойны. Да и безупречной репутации Дедовой конец придет. Так что еще неизвестно, кто последним посмеё…
Тут слова Алёнки сменились хрипом, а потом и тишиной.
Хана! Придушил старый девку, думает Жучка, выпуская рукоятку пистолета, которую все это время в кармане ледяными от волнения пальцами стискивал. Поначалу-то хотел он в комнатку ворваться, да самолично обоих на месте и положить, но вовремя остановился: ствол-то без глушака, а на дворе вечер. Скоро работяги со смен потянутся, вдруг кто услышит? А если и обойдется, то могут просто увидеть его, Жучку, из магазина выходящим, в котором рано или поздно двух жмуров найдут с огнестрелами. Тут уж не отмоешься. Лучше делать отсюда ноги, да поживее.
Только повернулся благоразумный Иван к выходу, как слышит за стеной сперва какую-то возню, а потом Дедово бормотание: Убил бы дрянь, да нельзя – все-таки я тебя Жучке обещал, а мне с ним сейчас ругаться никак нельзя. Так что полежи-ка ты тут, голубушка, подумай о своем поведении, покуда я до Китай-города сбегаю. Ты у нас без пяти минут мадам Жукова, вот пусть жених и решает, что с тобой, стерва малолетняя, делать. Захочет – пусть сам додушит, лишь бы подальше отсюда. Разве что роток я тебе на всякий случай заткну… вот так… да еще…
Но дальше Жучка слушать не стал – на цыпочках, не дыша из магазина выскользнул и дверь за собой прикрыл, как была. Сам же неподалеку замер, носом к стенке, чувствуя, как бешено сердце колотится, вот-вот из груди выпрыгнет, а к горлу тошнота подступает. Вовремя успел-вылетел из «Универмага» Дед. Потоптался немного на пороге, коротко выматерился, поправил на двери табличку и потрусил в сторону туннеля к Китай-городу.
Выждав еще немного, Жучка повернулся обратно к лавке и, невзирая на всю серьезность момента, не смог сдержать усмешки: судя по всему, Деда крепко пробрало. Никогда раньше, уходя со станции, не оставлял он свой драгоценный магазин незапертым, и вот вам пожалуйста! Видно, не захотел старый терять время на поиски замка снятого, да на возню с ключами. Оно, конечно, риск минимален: все местные знают, что означает табличка на двери, поэтому беспокоить раздражительного и злопамятного Макарыча не станут. В лучшем случае постучат и, не получив ответа, отправятся восвояси.
А потом Жучка машинально сунул руку в карман, но не в тот, где пистолет лежал, в другой, и тут его озарило!
Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись в отсутствии посторонних глаз, Иван приоткрыл дверь магазина только чтобы протиснуться внутрь и тут же захлопнул ее за собой. И не просто захлопнул, а даже шпингалет с той стороны задвинул. После чего, привалившись к двери спиной, сполз по ней, усевшись на пол, тяжело дыша и обливаясь потом. В голове «бугра» со щелчками вставали на места элементы мозаики.
Дед будет искать его, Жучку, на Китай-городе. Пока он доберется до станции, пока выяснит, что с «бугром» разминулся. Опять же, до чего удачно Жучка обмолвился, будто с Китая на Третьяковскую собрался! В идеале, Макарыч или туда рванет, или на Китае будет дожидаться. Но даже если с ходу в обратку намылится, времени пройдет уйма. Тем паче, что ночь на носу, и дрезин до утра не будет. А тело Репки лежит совсем рядом от входа на Кузнецкий мост. Даже повод выйти через местную герму есть, лучше не придумаешь. Только бы успеть! Только бы…
Щелкнул Иван выключателем, засветилась тусклая лампочка, и начал «бугор» торопливо подбирать снаряжение для выхода на поверхность.
Примерно через полчаса, уже облаченный в «химзу» и противогаз с панорамной маской, вооруженный самым мощным фонарем и противопехотной гранатой в пару к своему пистолету, Жучка на минутку заглянул в жилой отсек. Алёнка лежала на раскладушке, лицом к стене, укрытая по самые уши. Посмотришь со стороны – спит девчонка, умаявшись за день. А то, что во рту плотный кляп из какой-то тряпки, руки за спиной наручниками скованы, а ноги ремнем связаны, под одеялом не видно. Особенно если его вернуть на место и даже подоткнуть заботливо… вот так.
Обнаружили Алёнку только через несколько дней, когда та уже стала ощутимо попахивать…
У «гермы», закрывающей станционный эскалатор, конечно, была охрана. Один из постовых, сопливый совсем пацан, даже ствол на подходящего Ивана наставил. Стой, мол, кто идет! За какой надобностью? А вот второй, мужик постарше, Жукова сразу признал. Ой, блажит, кто же это к нам пришел? Такой важный, такой грозный! Уж не сам ли Мельник пожаловал? Или Хантер? Или даже… да нет, быть того не может! Неужто сама Нюта, Победительница Зверя?!
Привет, Зуев, скрипнув зубами, кивает Жучка. Мне бы на поверхность. И патроны заранее приготовленные постовому протягивает – стандартная плата за проход.
Только Зуев, язык без костей, тех патронов в упор не видит. Явно скучно балаболу у «гермы» куковать, вот и отводит душеньку, форсит перед сопляком своим. Вот теперь признал, лыбится. Никакая то не Победительница. Наше вам с кисточкой, Жученька, сосед дорогой! Квалификацию сменили? В сталкеры подались? Чую, скоро всем добытчикам окрестным туго придется! За рейд-другой весь хабар в пригоршне вынесете, ничего не оставите. Гля, покраснел, покраснел-то как! Угадал я, значит! Гы-гы-гы!
У Жучки и впрямь от ярости к лицу и шее кровь прихлынула. Так бы и приласкал сейчас говорливого постового фонариком по темени, да нельзя. И время уходит. Собрал Иван всю волю в кулак и отвечает ровным голосом: очень смешно. Садись, Зуев, «пять». А теперь, может, возьмешь патроны и пропустишь меня? Я, в отличие от тебя, бездельника, тороплюсь. Или мне к твоему старшому сходить, поинтересоваться, с какого ты, юморист, человека зря на пороге в «химзе» паришь?
Только и Зуев не лыком шит. Сходи, сходи, Жученька, отвечает, сделай милость. Старшой-то ведь тебя о том же спросит, что и мне сугубо интересно.
Это о чем же? – цедит Иван.
А о том, с чего ты, товарищ дорогой, на поверхность через нашу «герму» намылился? Аль на вашем Китае штурвал заклинило или петли проржавели? Может, послать малого в мастерскую за масленкой? Или лучше сразу за начальником безопасности, как считаешь?
Понял Жучка, что шутки кончились: услышав последние слова напарника, молокосос весь подобрался, ствол опущенный вновь поднимать начал. Не хватало и впрямь с безопасниками тутошними разбираться. Цапнул Иван Зуева под локоток и говорит: слушай, Вася…
Ну, положим, Витя, поправляет его Зуев.
Витя, покорно соглашается Жучка. Ты, вот что… отойдем-ка на два слова. Нечего твоему малому уши греть. Дело у меня на поверхности конфиденциальное. Интимное, можно сказать.
Интииимное, тянет тот с усмешкой. Никак не успокоишься, что Макарыч внучку не за тебя, а за Илюшку нашего отдает? Наверху решил невестушку сыскать?
Но все же отошел, не стал артачиться. Жучка же, изо всех сил изображая смущение и голос понизив, продолжает: не совсем. Хотя без Репки вашего, будь он неладен, тут и впрямь не обошлось. Черт меня дернул с ним «на интерес» поспорить!
Зуев заржал, ровно конь-людоед, которые, говорят, в районе Беговой водятся, где раньше ипподром был. Зажигалка? – спрашивает, вытирая слезы.
Она, проклятая, отвечает Жучка, старательно тупя глаза.
Была у Репки-покойника омерзительная привычка: спорить, как он выражался, «на интерес». Выиграешь – получай честь по чести патроны или товар какой, уж как вы там договаривались. А проиграешь – не обессудь: в недельный срок обязуешься выйти на поверхность – один, вооруженный только пистолетом («чтоб застрелиться было сподручнее, если что! гы-гы!»). И не просто выйти, а в условленном месте забрать из тайника и