Хотя, если честно, тушенка у меня тоже особого аппетита не вызывала.
И в этот момент к озеру вышел волк…
Я обомлел. Волк был крупным – сантиметров так 70-80 в холке. Здоровенная такая зверюга, вышедшая на водопой метрах в сорока от меня. Зверь не видел меня, не реагировал на запах дыма от моего костра – весь лес пропах дымом, забивая его обоняние… И тогда я понял, чего мне хотелось. Мяса. Сырого мяса! Я видел перед собой не волка, время от времени расплывавшегося, превращавшегося в желто-оранжевое пятно на светло-зеленом фоне, я видел кусок мяса, бифштекс с кровью…
Волк увидел меня и замер, нагнув голову к земле, рассматривая меня своими блестящими глазами. Я потянулся за арбалетом… Медленно-медленно, стараясь не двигаться, а перетекать по воздуху одним плавным движением…
Волк заворчал.
Я взял в руки арбалет и достал из рюкзака стрелы… У меня были хорошие стрелы, алюминиевые двадцатидюймовки, и мой "Скорпион" бил ими так, что при выстреле с пятидесяти метров стрелу, порой, тяжело было вытащить из дерева.
Самым сложным было взвести арбалет, натянуть тугую и неподатливую тетиву. Чтобы сделать это, нужно наступить ногой на стремя арбалета и двумя руками потянуть тетиву вверх, к спусковому механизму. Это не сделаешь плавно и грациозно, не нервируя волка… Но у меня не было выбора!
На то, чтобы перезарядить арбалет, уходит 4-5 секунд. Я уложился в три… И сделал это как раз в тот момент, когда волк прыгнул! У меня не было времени целиться, я выстрелил рефлекторно, едва успевая вскинуть арбалет, и мне повезло в третий раз за день. Я мог погибнуть под небесным ядерным огнем, но меня прикрыла от него упавшая сосна. Я мог погибнуть под этой самой сосной, но меня спас мой джип, приняв на себя ее удар. Я мог погибнуть от клыков того волка, но мой арбалет, похоже, поймал грудную клетку этого зверя в прицел совершенно без моего участия!
Волк обрушился на меня всем своим весом, я успел отшвырнуть арбалет в сторону и вытянул руки вперед, защищаясь, но волк не нападал. Уже не нападал! В его груди торчала стрела, пронзившая его сердце… И он умер, в последний раз обдав меня своим горячим дыханием, придавив меня к земле. Его клыки были так близко от моего лица, что еще секунда и он, даже умирая, успел бы вонзить их мне в горло…
Мне повезло. Мне вообще везло с самого начала и до сегодняшнего дня. Я ведь мог вообще не поехать в тот день на охоту… Мог остаться в городе, с друзьями! Ведь звали же меня в клуб… Но я предпочел одиночество! Общество моего арбалета, ножа и автомобиля! И именно благодаря этому я выжил.
Я вырезал сердце волка и впился в него зубами. Да, прямо в сырое! Я же говорил, что сказка будет страшной? Вот и не морщитесь, не прячьте головы под одеяла. Мне было противно положить сырое сердце себе в рот, но я испытывал очень странное чувство: желание и отвращение одновременно! Вы не поймете, а я не смогу доходчиво объяснить. Я не хотел есть сырое мясо, но в то же время очень хотел это сделать. Какие-то особые свойства моего организма, пробудившиеся благодаря радиации, давали мне понять, что мне нужно, чтобы выжить.
– Вы всегда были такими? – спрашивает Коля. – И ты, и мама? Или вас такими сделало Безмолвие?
– Я не знаю, – отвечаю я, – но думаю, что всегда. Мы были бегунами от рождения. Это было заложено в нас, но как ты знаешь, наши способности проявляются только под действием радиации. Здесь, в бункере, я вижу и слышу немногим больше тебя. Но есть кое что, что наводит меня на мысль о другом. Что мы могли всю жизнь быть обычными людьми, но в день первой атаки в нас что-то изменилось… Но к этому я еще приду.
В общем, я съел сердце волка. Немного подумал, прислушиваясь к своим ощущениям, и отрезал немного филейной части. Видели бы вы меня… Весь в крови, в одних трусах, сидящий на корточках посреди опаленного ядерным огнем леса! Думаю, если бы мимо проходили другие волки – увидев меня, они бы испугались и сбежали! И правильно бы сделали…
Наевшись, я завалился спать. Практически там же, возле своей добычи. Почувствовал такую усталость, что сил бороться с ней просто не было. Я улегся прямо на хвою, спиной к костру и уснул…
Я не знаю, сколько я проспал. У меня были часы, но порожденные ядерными взрывами магнитные поля свели их с ума, как и всю электронику на планете. Когда я проснулся, костер давно потух, но угли были еще теплыми, самую малость.
Вокруг было темно – тучи пепла и пыли накрыли мир плотным колпаком, скрыв от меня голубой небосвод. Наступала ядерная ночь, которая длится и по сей день. А я был жив, хотя по логике вещей я уже должен был умереть. Я подкрепился мясом убитого мной волка, пытавшегося меня убить, но, как я понял впоследствии, спасшего мне жизнь. На этот раз мой голод не был таким острым, поэтому я развел костер и немного поджарил мясо над огнем. Ощущения были странными. Я не чувствовал усталости, не был разбитым, меня не рвало кровью, как это произошло бы с любым, проведшим ночь под открытым небом после массированного ядерного удара. Но общий подъем тонуса не просто сохранился, а стал даже больше. Я слышал и видел лучше, я чувствовал, что стал быстрее и сильнее.
Собственно, тогда я и сделал вывод, оказавшийся впоследствии верным, с малыми лишь оговорками. Радиация что-то изменила или пробудила во мне. Я оказался приспособлен к жизни в новом мире. Так я осознал, что я – бегун, хотя само это слово я услышал только год спустя, когда примкнул к команде завода.
А тогда… тогда я просто обрадовался! Моя мечта сбылась. Мир – погиб, а я – остался жить! И новый мир, возродившийся из пепла предыдущего, принадлежал мне и только мне!
– Ты правда радовался тому, что мира, который ты знал, не стало? – спрашивает Коля.
– Да. Искренне и от всей души.
– А люди? Неужели тебе их не было жаль? Друзей, родных? Мы, вот, по каждому погибшему служим молебен…
– Как бы это тебе объяснить-то… Мир раньше был другим. Это сейчас вы все живете плотной кучкой, даже спите в непосредственной близости друг от друга. Настолько близко, что можете слышать дыхание соседа. Комнаты для взрослых выделяются по тому же принципу – по 4-6 человек на комнату, ведь пространство, пригодное для жизни, ничтожно мало, бункеры перенаселены. Война вытащила людей из скорлупы, в которой они прятались друг от друга, заставила сблизиться и спрятаться в одну большую скорлупу! Всем вместе спрятаться от внешнего мира. От Черного Безмолвия.
Вы – вместе. И мы, бегуны, тоже вместе, пусть и держимся немного особнячком от людей, в силу наших особых свойств. Потому мы все и чувствуем потерю каждого. Нет, не так. Чувствуем, что смерть каждого из нас – это потеря.
А пять лет назад все было по-другому. Каждый – сам за себя. Я не мог скорбеть по умершим и по разрушенному миру. Все, что я любил, умещалось у меня в автомобиле – мой охотничий нож и мой арбалет с двумя десятками стрел. И эти вещи были по-прежнему со мной. А люди… Да, в тот день погибли миллиарды, но что мне было до них? Я не знал их. Я не знал даже соседей по лестничной клетке. По-настоящему я не знал даже своих родителей, настолько мы все отдалились друг от друга!
– Я совсем не помню этого… – вставляет Коля, когда я прерываюсь, чтобы перевести дыхание. – Неужели и правда все жили именно так?
– Не все, – подумав, отвечаю я, – но очень многие. Слишком многие. И я был одним из них, одним из этих людей в скорлупе. Только моя скорлупа была больше, чем у многих. Она не заканчивалась автомобилем, на котором я, кстати, успел поездить всего полгода. В нее включались леса и горы… Все места, где я мог побыть один, без людей. Поэтому когда я осознал, кем я стал, когда понял, что могу бежать быстрее автомобиля, могу контролировать температуру своего тела и выходить с одним лишь арбалетом против самых опасных хищников нового мира – я возликовал. Я с легкостью забыл свой страх, пережитый в момент взрыва первой бомбы над моей головой, я забыл, как готовился к смерти на берегу того озера, так и оставшегося для меня безымянным, забыл и обо всем мире, который существовал еще сутки назад.
Я слушал тишину черного леса, в котором все живое спряталось под землю, надеясь пережить там первые и самые опасные часы после ядерных взрывов, и тогда я впервые произнес эти слова… Название нового мира… "Черное Безмолвие". Мой новый мир. Мир, для которого я и мои новые способности подходили идеально.
Я беру паузу, жестом прося у Руслана подать мне стакан воды. Горло пересохло. Моя сказка давно уже перестала быть сказкой… не об этом я хотел рассказать этим детям. Исчез Толя-дурак, вместо него в сказке прочно поселился Толя-арбалетчик, как звали меня в старших классах и в институте за мое необычное хобби. А теперь пришла пора прийти Толе-бегуну…
– Я прожил в лесах около года, – продолжаю я, – кочевал с места на место, не имея ни конкретной цели, ни направления. Шел туда, где было больше дичи. Прочь от города, обходя деревни и места, где прошлись лесные пожары. Первые несколько недель – заново знакомясь со своим телом, учась контролировать свое зрение, поначалу непроизвольно соскакивающее в инфракрасный диапазон, находя закономерности между количеством съеденного мяса и временем, в течение которого я чувствую себя больше, чем человеком. Я бросил все вещи, кроме ножа, арбалета и зажигалки. Палатка и спальный мешок, оставшиеся в покореженной машине, больше не были мне нужны…
Первые две недели было особенно тяжело. Животный мир пострадал от ядерной атаки не меньше, чем мир людей, многие звери и птицы умерли или в первый день войны, или в течение пары дней после начала ее перехода в пассивный режим. Радиация убивает и делает это быстро… А первые недели, когда радиационный фон наиболее высок, я прогорал гораздо быстрее, чем в последующие годы, а значит мне как раз и нужно было мясо. Много мяса… А добыть его было трудно.
Я делаю еще одну короткую паузу для того, чтобы мысленно проскочить через воспоминания, в которых я впервые убиваю человека, чтобы восполнить свои силы. Об этом я не буду рассказывать детям. У него был автомат, у меня – арбалет. Он начал стрелять без предупреждения. Может, испугался, может, был не в себе… А может, хотел отнять у меня то, что у меня было… А я был без пищи уже часов шесть…