Я не просто бежал, я улепетывал сломя голову, легко сдав титул хозяина Безмолвия этому чудовищу. Шутки кончились. Животный мир адаптировался к новым условиям жизни.
Знаете, что любопытно? Ученые прошлого были уверены, что под действием радиации и изменившихся окружающих условий, у животных появятся мутации, но они считали, что мутации эти проявятся поколении так в десятом, если не позже. И когда спустя менее года после начала войны в Безмолвии стали замечать мутантов, это повергло людей в шок. Как и этот медведь шокировал меня. Понимаете, он не был медвежонком, родившимся уже после первой атаки, это был огромный матерый зверь с шестью мощными развитыми лапами, каждой из которых он мог с одного удара повалить дерево. Как будто он вырастил себе две дополнительные конечности сам, а не родился таким…
Впрочем, может так оно и было? Безмолвие преподнесло нам слишком много сюрпризов, чтобы чему-то удивляться. Дорогого стоит уже только наше инфракрасное зрение, которое тоже всегда считалось невозможным у теплокровных существ.
Коля, ты несколько минут назад спрашивал меня, всегда ли мы были бегунами, или стали ими только в момент первого взрыва? Я почему-то уверен, что до начала войны этот медведь был вполне обычным медведем, а потом – стал меняться.
Но это только мои мысли, не более того. Может быть, он родился уже после начала войны, родился уже с шестью лапами, и будучи страшным и свирепым хищником – быстро набрал вес.
В общем, в тот момент я об этом не задумывался. Я думал только об одном: как бы выжить, и летел, едва касаясь ногами черного снега, оставляя клочья одежды, а иногда и кожи на кустах и ветках деревьев. А позади меня гулко топал медведь, вспарывающий своим огромным телом слежавшийся наст, втаптывая в землю кусты и с грохотом обрушивая небольшие деревья.
Я никогда в своей жизни так не бегал. Ни до той встречи, ни после. Никто, кроме бегуна, не смог бы спастись от этого чудовища. Снегоход смог бы тягаться с ним в скорости на открытом пространстве, но в лесу он неминуемо разбился бы о стволы деревьев. Мне кажется, что даже броня БТР не была бы достаточной защитой от моего преследователя. Он был воплощенной яростью и мощью, настоящим чудовищем Черного Безмолвия и его полноправным хозяином. Он смял бы броню, разрывая своими гигантскими когтями, он перекусил бы ствол пулемета, он вырвал бы колеса вместе с мостами… Ничто не остановило бы этого монстра в его стремлении добраться до выбранной цели.
Я спасался бегством по черной пустыне, а медведь преследовал меня.
Когда я достаточно вырвался вперед и охвативший меня панический ужас перешел в сильный, но уже рациональный страх, я снова смог анализировать происходящее и искать пути спасения, а не только бежать, доверившись одним лишь инстинктам. Медведь наступал мне на пятки, и если в чаще мне удавалось от него оторваться, то стоило мне выбежать на любой просвет, как разделяющее нас расстояние начинало сокращаться. Поняв это, я старался избегать полян и озер, но как назло, в этой части Безмолвия я оказался впервые и не знал здешних мест. Впервые я проклял кочевую жизнь, которую я вел вместо того, чтобы осесть в каком-то определенно участке тайги, построив там дом и сделав окрестности своими охотничьими угодьями.
Сначала я думал, что медведь поймет тщетность попыток меня догнать и отстанет. Вернется к своей медведице, так опрометчиво перешедшей мне дорогу, да к двум своим медвежатам, которых без защиты их свирепых родителей мог утащить любой лесной хищник. Но медведю было плевать на детенышей, он не желал оплакать смерть своей возлюбленной. Он хотел лишь отомстить и с остервенелым упорством преследовал меня.
Шестилапое чудовище не отставало. Полчаса бега по Безмолвию на пределе своих возможностей не вымотали его, не заставили отступиться. Я задался вопросом: а сколько может бежать медведь? И сколько могу бежать я? У меня никогда не было повода проверить себя на выносливость запредельными нагрузками. Я знал, что я многократно быстрее и выносливее любого человека, но как мои силы соотносятся с силами медведя? Не простого медведя… Шестилапого мутанта, выбравшегося из самых дальних уголков радиоактивно мира!
Я потерял счет времени, но мне казалось, что мы бежали около часа, преодолев за это время расстояние около сорока километров.
Дети ахают, а я улыбаюсь, на секунду возвращаясь к реальности.
– Да, именно так. Вы не знали, насколько мы быстры? Поэтому бегунов так ценят на заводе. Нам не нужны защитные костюмы, нам не нужен бензин, нам не нужны автомобили и снегоходы. Поэтому нас отправляют в разведку, на охоту или на восстановление связи.
– Здорово! – хором выдыхают несколько человек. Справа от меня тяжело и грустно вздыхает Руслан.
Завидуют… Ну что ж, пусть завидуют. Пусть растут с почтением к бегунам в сердце, с завистью к нашим способностям, а не со страхом и ненавистью к нам, вампирам, забирающим чужие жизни, чтобы продлить свою.
– Я бежал в сторону города, – возвращаюсь к рассказу я, – неосознанно приняв это решение. Должно быть, сказались инстинкты городского человека, которые я давно считал забытыми и похороненными. Жители городов до начала войны стремились в свои квартиры-скорлупки, как улитки в свои раковины, считая их защитой от любой опасности. И я, считавший себя лесным жителем, практически зверем, хозяином Безмолвия, при первой же опасности устремился к руинам города, подсознательно желая спрятаться в любом уцелевшем здании.
Может это и хороший план… Но добегу ли я до города? Хватит ли у меня сил? К тому же, лес не подступает к городу вплотную – мне придется преодолеть многокилометровое пустое пространство, где преимущество в скорости будет у моего гигантского преследователя… Надо принимать бой!
Все это время я так и бежал со взведенным арбалетом, радуясь, что мой "Скорпион" хорошо держит тетиву, иначе при моих сумасшедших прыжках через поваленные стволы и закладываемых виражах, она бы уже давно сорвалась, крепко саданув меня по руке. Пальцы бы не оторвало, конечно, но левая рука у меня бы потом долго не функционировала. Риск был велик, но медведь явно не собирался отставать, так что выбора у меня не было.
Чуть сбавив ход, я остановился, просто развернувшись и врезавшись спиной в сосну. Боль адская, но секунды, которые я потратил бы на гашение инерции – дороже. Я вскинул арбалет, прицелился в стремительно надвигавшееся на меня черное пятно и выстрелил. Стрела вонзилась медведю в плечо, от чего тот на секунду сбился с шага, а я порадовался: значит и эту громадину можно убить, нужно только постараться. Очень постараться!
Этот поединок занял еще примерно час. Я бежал, с каждой минутой чувствуя, как силы покидают меня, сердце бьется все чаще и громче, поднимаясь к горлу. Я бежал, петляя и меняя курс, и пару раз мой преследователь врезался в деревья, давая мне драгоценные секунды, которые я тратил на то, чтобы перезарядить арбалет и выпустить в него еще одну стрелу. Он весь был утыкан стрелами, словно еж! Из раскрытой пасти не просто капала, а прямо таки лилась кровавая слюна, но он не отставал, он продолжал свой упорный, сумасшедший бег, и в иные моменты только чудо спасало меня от удара его огромной лапы. В иные моменты я уже чувствовал у себя на лице или затылке его тяжелое, смрадное дыхание, но каждый раз я ухитрялся выскользнуть буквально из лап смерти.
Я и сам выглядел не лучше. Во рту у меня устойчиво держался вкус крови, а легкие горели огнем. Самым страшным было то, что у меня тряслись руки, не давая толком прицелиться, а стрел оставалось всего пять. Я уже не верил, что выживу, но раз за разом упрямо перезаряжал арбалет и стрелял, стрелял, стрелял, каждый раз думая, что моя остановка будет смертельной.
Когда у меня оставалось всего четыре стрелы, мои дрожащие от напряжения и усталости руки неожиданно сделали самый удачный выстрел в моей жизни, и стрела вонзилась в правый глаз шестилапого монстра. Он захрипел, сбился с шага, запнулся о собственные лапы и повалился на снег, пропахав в нем борозду до самой земли. Я, уже собравшийся вновь сорваться с места и бежать, поставил ногу в стремя и с трудом натянул тетиву арбалета, но успел лишь потянуться за стрелой в своем рюкзаке, в котором я носил их на манер колчана. Медведь вскочил на ноги. Не поднялся, а именно вскочил, огласив Безмолвие яростным рыком. Вскочил и бросился ко мне, вкладывая в этот бросок последние силы.
Монстр умирал, я в этом не сомневался, со стрелой, вошедший в глаз почти по самое оперение, долго не живут, но медведь собирался забрать меня на тот свет с собой. И я снова побежал, с трудом разбирая дорогу. Я тоже умирал… Чудовищное напряжение этой смертельной гонки вынуло из меня все силы, всю энергию, всю мою жизнь.
Вопрос был в том, кто упадет первым…
Неожиданно кончился лес. Началось широкое открытое пространство. То ли деревья там выкосило атмосферным взрывом, а потом просто наглухо засыпало снегом, то ли здесь и раньше был пустырь – зона отчуждения между городом и лесом. Я принял решение бежать прямо, туда, в пустоту, потому что скакать по лесу сил уже не было, я с трудом видел пространство вокруг себя, а столкновение с деревом, когда тебя преследует огромный шестилапый медведь, может кончиться плачевно. Бежать по прямой я еще мог, но вот насколько быстро? И быстрее ли своего врага?
Я рискнул…
Остановившись на границе леса и пустоты, я выпустил еще одну стрелу, вонзившуюся медведю в грудь. Чудовище даже не вздрогнуло, и в тот момент я поверил, что его сердце защищено толстенной костной пластиной, или и вовсе спрятано в сейф из костей, от которого отскакивают мои стрелы.
Медведь хромал на одну лапу, и это давало мне преимущество в беге. Но нечеловеческое напряжение погони прижимало меня к земле, к черному снегу, выматывало меня, высасывало силы. Я больше не останавливался, чтобы выстрелить. Хриплое рычание раздавалось в каких-то десяти-пятнадцати метрах позади меня, и это расстояние зверь покрыл бы за секунды, вздумай я остановиться. Это была гонка на выживание… Или я, или он…