Эту историю почему-то считают выдумкой, а между тем в ней всё — истинная правда. Мой дедушка, рассказывая её мне, каждый раз говорил:
— Конечно, это было на самом деле, а иначе разве я стал бы об этом рассказывать?
А история вот какая.
Это было в одно воскресное утро летом, как раз когда цвела гречиха. Солнце ярко светило на ясном небе, тёплый утренний ветерок веял над полями. Жаворонки звенели в вышине, пчёлы жужжали в гречихе. Всё живое радовалось, и ёжик тоже.
Еж стоял у дверей своего дома, скрестив на груди руки. Он подставлял мордочку тёплому ветерку и напевал песенку — ни плохо, ни хорошо, а именно так, как обычно напевают ежи в погожее воскресное утро.
Стоял он так да напевал вполголоса и вдруг подумал: «Пока жена моется и наряжается, я мог бы прогуляться по полю и посмотреть, как растёт моя брюква».
А брюква была посажена тут же, возле его дома. Еж с семьёй охотно лакомился ею и поэтому считал своей собственностью.
Сказано — сделано. Еж закрыл дверь и отправился в поле.
Он был ещё совсем близко от дома и только собрался обогнуть куст терновника и свернуть к брюквенному полю, как вдруг ему повстречался заяц. Заяц тоже спешил по делам — осмотреть свою капусту.
Еж приветливо поздоровался с зайцем и пожелал ему доброго утра.
Но заяц считал себя знатным барином и был ужасно высокомерен. Он не ответил на поклон ежа, а сказал ему с самым презрительным видом:
— Как это ты в такую рань уже очутился здесь, в поле?
— Я вышел погулять, — ответил ёж.
— Погулять? — засмеялся заяц. — Я думаю, твои ноги не очень-то годятся для прогулок.
Этот ответ разозлил ежа. Он многое мог стерпеть, но о своих ногах не позволял ничего говорить, потому что они были у него кривые.
— Ты воображаешь, — сказал ёж, — что от твоих ног больше толку?
— Я думаю, — ответил заяц.
— Это ещё надо проверить, — сказал ёж. — Готов поспорить, что если мы побежим наперегонки, я обгоню тебя.
— Это же курам на смех! — закричал заяц. — Ты — с твоими кривыми ногами! Ну ладно, будь по-твоему: если уж тебе так хочется, бежим хоть сейчас.
— Нет, нам незачем так спешить, — ответил ёж. — Я ещё ничего не ел. Я зайду домой, немножко закушу и через полчаса буду опять здесь, на этом самом месте.
Заяц согласился, и ёж ушёл.
По дороге он рассуждал: «Заяц надеется на свои длинные ноги, но я проведу его. Хоть он и знатный барин, но зато круглый дурак».
Пришёл ёж домой и сказал своей жене:
— Собирайся скорее, жена, и пойдём со мной в поле.
— А что случилось? — спросила жена.
— Я поспорил с зайцем и буду бегать с ним наперегонки, а ты должна быть свидетелем.
— Ах, боже мой, ты совсем одурел, муженёк! — закричала на него ежиха. — В своём ли ты уме? Да как ты можешь тягаться с зайцем?
— Молчи! — сказал ёж. — Это тебя не касается, не вмешивайся в мужские дела. Собирайся, и пойдём.
Что было делать ежихе! Волей-неволей ей пришлось послушаться.
По дороге ёж сказал жене:
— Ну, слушай внимательно. Вон на том поле мы будем бегать. Заяц по одной борозде, а я — по другой. Мы побежим с того конца. Тебе нужно только стоять здесь, в борозде, и, когда заяц прибежит, крикнуть ему: «А я уже здесь!»
Когда они пришли на пашню, ёж указал жене её место и поспешил на другой конец поля. Заяц был уже там.
— Можно начинать? — спросил он.
— Конечно, — ответил ёж.
Тут они стали каждый в свою борозду. Заяц сосчитал: «Раз, два, три!» — и вихрем понёсся по пашне.
А ёж пробежал шага три, а потом свернулся в клубок и спокойно улёгся в борозде.
Когда заяц во весь дух примчался на другой конец пашни, верная супруга ежа крикнула ему:
— А я уже здесь!
Заяц остолбенел от изумления — он подумал, конечно, что видит перед собой самого ежа. Ведь всем известно, что супруга ежа выглядит точнёхонько как её муж.
«Здесь что-то нечисто!» — подумал заяц и закричал:
— Бежим ещё раз! Поворачивай! — и опять помчался вихрем — так, что у него чуть уши от головы не оторвались.
А супруга ежа спокойно осталась на своём месте. Когда же заяц примчался обратно, ёж крикнул ему:
— А я уже здесь!
Заяц разозлился и закричал:
— Бежим ещё раз! Поворачивай!
— Мне это ничего не стоит, — ответил ёж. — Пожалуйста, сколько тебе угодно.
Заяц пробежал так ещё семьдесят три раза. И каждый раз, когда он прибегал на другой конец пашни, ёж или его супруга говорили ему:
— А я уже здесь!
На семьдесят четвёртом разе заяц не добежал до конца и упал посреди поля.
А ёж позвал свою жену, и они, довольные друг другом, отправились домой. И если они не умерли, то живут до сих пор.
Так случилось, что однажды ёж совсем загонял зайца. И с той поры ни один заяц не соглашается бегать наперегонки с ежом.
ОЧЁСКИ[16]
Жила однажды девушка. Лицом-то она была красивая, но уж очень ленивая да неряшливая. Когда она пряла пряжу, то всегда злилась. И если на пряже попадался маленький узелок, то она со злости обрывала и выбрасывала вместе с ним целый пучок льна.
У ленивицы была подружка, очень хорошая и трудолюбивая девушка. Эта подружка всё собирала да собирала лён, который выбрасывала ленивица. А когда льна у неё набралось много, она очистила его от пыли, распутала, расчесала, напряла из него тонких ниток, наткала полотна и сшила себе из этого полотна красивое платье.
И вот однажды посватался к ленивице хороший молодой человек, и она согласилась выйти за него замуж.
Вечером накануне свадьбы устроила невеста бал. Её прилежная подружка весело танцевала на балу в своём новом платье.
Невеста увидела её и проворчала:
— И чего развеселилась?
Ведь в очёски нарядилась.
Услыхал жених её слова и спросил, о чём это она говорит.
Ленивица и рассказала ему, из какого льна сделала себе платье её подруга.
Как услыхал это жених, понял он, что его невеста ленивая. Он отказался от неё и женился на прилежной девушке.
А ленивица так и осталась одна.
ЛЕНИВЫЙ ГЕЙНЦ[17]
Гейнц был очень ленивый. Он каждый раз тяжко вздыхал, когда возвращался домой с работы. А всего и работы-то у него было — козу на лугу пасти.
— Вот уж тяжёлое и утомительное дело — всё лето, с весны до поздней осени, козу пасти! — говорил он. — Если бы хоть прилечь можно было да соснуть маленько, ну, тогда ещё туда-сюда. Так нет же! Надо во все глаза глядеть, как бы она молодые деревца не попортила да не заскочила бы к кому-нибудь в сад, а то и вовсе не сбежала бы. Ну разве можно при такой работе жить спокойно и радостно!
Стал он придумывать, как бы от этой обузы избавиться. Долго не мог ничего придумать. И вдруг догадался:
— Знаю, знаю, что мне делать! Я женюсь на Трине. У неё тоже есть коза. Вот она и будет их вместе пасти. Тогда-то и кончится моё мученье.
Пошёл Гейнц к родителям Трины и попросил выдать за него их прилежную и скромную дочку. Родители не стали долго раздумывать и тут же согласились.
Так вот и женился Гейнц на Трине. И стала она пасти обеих коз. А для Гейнца настали красные деньки: он даже и отдыхал-то теперь только от лени.
Но Трина оказалась такой же ленивой, как и Гейнц.
— Милый Гейнц, — сказала она как-то, — зачем мы понапрасну портим жизнь да губим свою молодость? Отдадим-ка лучше наших коз соседу, а он даст нам за них пчелиный улей. От коз одно только беспокойство. Они каждое утро будят нас от сладкого сна. А улей мы поставим позади дома, на солнышке, и избавимся от всякой заботы. Пчёл-то ведь ни стеречь, ни выгонять на пастбище не надо. Они сами найдут дорогу к дому и мёду насбирают. А мы и пальчиком не шевельнём.
— Ты рассуждаешь, как умная женщина, — отвечал Гейнц, — так мы и сделаем. Мёд куда сытней и вкусней, чем козье молоко, да и не портится он дольше.
Пошли они к соседу, и тот, конечно, очень охотно променял один улей на двух коз.
Пчёлы неутомимо летали всё лето, с раннего утра до позднего вечера, и к осени улей был полон прекрасного мёда. Гейнц набрал его целый кувшин.
Кувшин этот они поставили в своей спальне на полку, но всё равно очень боялись, как бы кто не стащил мёд или как бы мыши его не поели. Поэтому Трина положила рядом со своей постелью здоровенную ореховую палку. Она решила гонять незваных гостей этой палкой прямо со своей постели, чтобы не вставать зря.
И вот однажды утром, когда на дворе уж давным-давно стоял белый день, а Гейнц всё ещё валялся на перине — отдыхал от сна, он сказал жене:
— Знаю я, все женщины любят сладенького покушать. И ты, небось, лакомишься потихоньку медком. Вот я и подумал, что лучше уж променять наш мёд на гуся с гусёнком, а то, пожалуй, ты весь его съешь.
— Ну что ж, я согласна, — сказала Трина. — Но мы сделаем это только тогда, когда у нас вырастет сынок. Пусть он и пасёт их. Не самой же мне возиться с гусятами и портить своё здоровье!
— Так-то оно так, — отвечал Гейнц, — но почему ты думаешь, что наш сынок будет гусей пасти? Знаешь, какие нынче дети — совсем от рук отбились. Они, видно, думают, что стали умней родителей, и хотят всё делать по-своему.
— Ух, — сказала Трина, — достанется же ему, если он не станет меня слушаться! Возьму я тогда, палку да так его отделаю!
И чтобы показать, как это будет, она схватила впопыхах свою ореховую палку, размахнулась, да нечаянно и стукнула прямо по кувшину с мёдом.
Кувшин ударился о стенку, потом упал на пол и разбился на мелкие кусочки. А прекрасный, сладкий мёд весь растёкся по полу.
— Вот тебе и гусь с гусёнком! — сказал Гейнц. — Счастье ещё, что кувшин мне на голову не упал. Мы должны радоваться, что всё кончилось так благополучно.
Вдруг он заметил в одном из черепков немного мёду и радостно воскликнул: