Крупного барсука с особенно пронзительными голубыми глазами Грэгор заметил сразу. За Миалем многие ходили хвостом, набиваясь ему в компанию, которой тот особо не желал. Лир тоже в какой-то момент стал тереться рядом, но… иначе. Именно рядом, не заглядывая робко в глаза, явно убежденный, что имеет на это полное право. Порода чувствовалась издалека. Неудивительно: сын городского военного товура. Престолонаследник.
Миаль говорил, их поставили в пару на тренировке и они поладили. Настолько, что на большей части занятий теперь делали задания вместе. Часто, приходя, к примеру, на завтрак, Жераль заставал их вдвоем. И почти неизменно прерывал какой-нибудь интересный разговор.
В Акра Монтара учились разные дети, происхождение не имело никакого значения. Равенство – основа Син-Ан – неукоснительно соблюдалось. Тем не менее невидимая разница между детьми, конечно, ощущалась – стоило только приглядеться. Проявлялась в мелочах: в речи, смехе, манере есть или застилать кровать. Проявлялась и в интересах к дисциплинам и кружкам: выводки полунищих торговцев редко тянулись, к примеру, к литературе, а кто побогаче, с охотой записывались в театр или стремились писать в корпусную газету. Это тоже был постулат равенства – каждый курсант выбирал увлечение по вкусу, ни одно из них не считалось лучше других.
Грэгор, готовясь к рывку в Большой мир, хватал все знания, какие мог. Не пренебрегал ни одной дисциплиной и теперь. Ему нравились литература и музыка, он посещал любительские постановки, которые даже казались ему занятными. Но – будучи еще подростком – он не мог ничего сделать с самим собой. С собственными пробелами, вкусом, не привитым определенной атмосферой и взрослыми, а сформированным самостоятельно. Когда Миаль и Лирисс обсуждали очередную книгу, он часто не понимал, о чем речь, либо же придерживался совершенно иного мнения, которое их удивляло. Но он прекрасно видел: болтовня Миалю нравится. Возможно, напоминает о доме. О брате, с которым они тоже росли на одних книгах, с одними мыслями, в семье, уровень достатка которой был не просто высоким – столичным. Уличному сироте из Ру было сложно до него дотянуться.
Это не давало Грэгору покоя. Даже несмотря на то что Лирисс оказался отличным парнем: не окружал себя стаей обожателей, старался не говорить о происхождении и тем более не пользоваться своим статусом. Ему нравились и боевые тренировки, и учеба, к тому же он не стеснялся просить помощи. Некоторые науки, вроде логики, ему не давались. Грэгору случалось выручать его, но даже это не давало почувствовать превосходство. Ошибки Лир делал непринужденно, подсказки, самые едкие и насмешливые, принимал спокойно. Благодарил и исправлял. Постепенно Жераль привык к нему и даже по-своему зауважал.
Но когда в отсутствие кого-то из наставников подразделениям поставили общую тренировку по рукопашному бою, Грэгор выбрал Лирисса противником. Миаля это определенно встревожило, он даже тщетно пытался вмешаться. Но Жералю все еще хотелось что-то доказать. Хотя он не совсем понимал, что именно.
Правила разрешали драться только до первой крови. Так и произошло – и это был первый раз, когда Лир полоснул его когтями. Второй удар друг нанес Грэгору много юнтанов спустя – и тогда бил намного сильнее.
От первого, детского, даже не осталось шрама. Грэгор разбил лавиби, прижавшему его к земле, нос, и Лир ему ответил. Искры, кажется, посыпались из глаз у обоих, и на какое-то время они замерли – а все с любопытством за ними наблюдали. Наставник, вероятно, что-то заподозрил: слишком уж серьезным показался ему поединок. Но Лир протянул Грэгору руку, чтобы помочь встать, и тот спокойно за нее взялся. Наставник успокоился. Миаль, видимо, тоже. Во всяком случае, он не задавал ни одному из друзей вопросов.
– Моя первая ничья за всю Смену, – сказал тогда Лирисс, задирая голову и зажимая нос.
Они говорили возле медицинской части. Грэгор осклабился, ощупывая саднящую скулу, густо смазанную мазью.
– Как и моя.
Это было правдой. Когда они сражались в паре с Миалем, Жераль либо побеждал, либо оказывался побежденным. Остальных он побеждал постоянно.
– Почему ты меня вызвал?
– Захотелось оценить тебя и с этой стороны.
Лир невнятно хмыкнул.
– Пользуйся тем, что я не в состоянии проверить, врешь ли ты. Мне казалось, я тебе не нравлюсь.
– Не нравился, – спокойно кивнул Грэгор. – Но думаю…
– Я знаю, что такое «прошедшее время», – гнусаво перебил лавиби. – Уж с языком-то у меня нормально. И все же я еще принюхаюсь.
– Валяй.
Возможно, Лир и принюхивался еще какое-то время, но ничего особенного не учуял. Да и не мог: с того дня Грэгор уже знал, что стая у него есть. Снова.
– Что я должен сделать, чтобы Мадѝ… Чару освободили?
Всё тот же мягкий голос не давал окончательно сойти с ума. Жераль посмотрел на Отшельника, протянул руку и легко дернул его за волосы. Было забавно, как несолидно тот вытаращил глаза.
– Ты, кажется, потихоньку сходишь с…
– Аканар… – начал Грэгор, – некому защищать. Съезд Восьми скоро.
Миаль промолчал. Жераль прищурился и продолжил:
– Алая Сотня, та, какой ты знал ее, больше не существует. Мы многих потеряли пятнадцать юнтанов назад, новые появились, но они… – Жераль развел руками, – думаю, сам видишь: мир меняется. Сколько выпускников Крова, к примеру, присоединились к Длани?
– Мало, – тихо и коротко отозвался Отшельник.
– Пока этого не видно. Но если верить статистике Башен, сейчас детей меньше. Уходящих в отставку раньше срока – больше. А среди тех, с кем мы с тобой служили, ходят разные слухи. Например… – он помедлил, – о мертвых ребятишках в последних вагонах проклятого поезда. О том, что это мы убили их, хотя огонь был перекрестным, и, уверен, если бы трупы остались, в них нашли бы не только красные пули. Так или иначе, что бы ни говорили о таких, как мы с тобой… – он сделал еще одну паузу, – большинство тех, кто носит алые погоны, совсем не хотят однажды получить приказ: «Застрели ребенка». Даже если ребенок опасен для Син-Ан.
– А ты, Грэгор? – вкрадчиво спросил Отшельник.
Бешенство вспыхнуло снова, еще острее. Хотелось зашипеть, ударить, хотя бы разразиться бранью. Но Жераль справился с собой и сухо покачал головой, напомнив:
– К слову, я к тем двум вагонам даже не подходил. В отличие от… тебя.
Миаль еще сильнее побледнел, закусил губу и уставился в окно. Грэгор ощутил отвратительное ему самому удовлетворение.
– Я бы никогда… – начал Отшельник.
– Знаю. Не надо. А теперь посмотри на меня.
Ждать не имело смысла. Жераль решил начать, как только их взгляды встретятся. И он это сделал.
– Вернись в Сотню. Тебе достаточно будет нескольких инъекций. Они помогут быстрее восстановиться.
Отшельник молчал. Жераль все так же медленно, с расстановкой, продолжил:
– Поезд прибудет в Аканар. Я сомневаюсь, что стоит пытаться остановить его раньше, Краусс считает так же. Он доедет. Но… того, что они собираются учинить в городе, допускать нельзя. Там будут жители. Зеваки. Тобины. Газетчики. И я уверен, им не понравится то, что случится.
Он замолчал. В комнате было совсем мало света, аджавелльское небо все гуще наливалось темнотой. Но не мрачной. Темнота была легкая и почти кружевная.
– Брат говорил, они лишь хотели донести правду о Резне.
– А еще он говорил тебе, что у них есть некая сила.
Отшельник напрягся, его глаза упрямо сверкнули.
– Я не знаю, что это за сила, Грэгор, это я уже…
– Я знаю, – резко перебил Жераль, делая ударение на первое слово. Судя по тому, как Миаль подался вперед, он все понял правильно. – Во всяком случае, у меня есть догадка.
– Насколько она опасна?
– Настолько, что я хочу, чтобы ты был со мной. Чтобы вы все были.
Темнота подступала. И он знал, что с этим уже ничего не сделать.
– Все должно закончиться. Вернись в Сотню, Миаль. Ты мне нужен. И если мы спасем город… – Он закончил совсем мягко и тихо: – Великая Мать забудет твои ошибки. Я уже договорился об этом. По рукам?
О нем судачили многое. Например, что, когда в последних вагонах началась перестрелка алопогонных и веспианской серой стражи, некоторое время он стоял как вкопанный, не прикрывал товарищей. А еще… говорили, что их было двое. Другой, в такой же форме, с таким же лицом, – был на стороне заговорщиков. Собирался выстрелить в своего близнеца, но не успел.
Тот факт, что начальник частной почтовой службы «Такара» Конор Паолино пытался выдать себя за алопогонного офицера Миаля Паолино и таким образом обмануть встречные посты, выяснили, едва увидев поддельную кокарду со знаком Сотни. Бездействие списали на потрясение. Но некоторые догадывались, что это далеко не все. Миаль знал кого-то из заговорщиков. От него пахло не только страхом.
Разумеется, он не помогал брату. Конечно, пришел в себя и вступил в бой на правильной стороне, иначе, в соответствии с приказом, получил бы пулю. И все же его поведение многих насторожило, а усугубило недоверие то, что позже, преследуя заговорщика, выпрыгнувшего из поезда, Миаль его упустил. Конечно, был дождь, конечно, его ранили, конечно, всех вымотала дикая бойня. Но раньше он никогда никого не упускал.
Все эти разговоры Грэгор слышал, идя к больничному тенту для тяжелораненых.
Лир спал на спине, накрытый грубым одеялом до подбородка. Даже если не приглядываться, нетрудно было понять: ноги ниже колена у него не было. Одеяло в этом месте проваливалось.
Миаль сидел на земле, сгорбившись и уронив голову на руки. Он вскинулся, едва Жераль сделал шаг; лицо было спокойным, а глаза застывшими, но сухими. Миаль выделялся мягким характером, самым мягким в Четверке. Но, в отличие от Лира и Сиша, любивших иногда, к примеру, перебрав, предаться каким-нибудь душераздирающим воспоминаниям, не был склонен к слезам.