за – серые и ледяные. Мужчина подцепил очки кончиком пальца, сдвинул их на нос. Его взгляд прошелся по военным, перезаряжавшим оружие.
– Дельная мысль. Но так не обращаются с гостями.
Он улыбнулся. В толпе зашептались. Некоторые узнавали человека, лицо которого украшало иногда газетные полосы, еще чаще – страницы и переплеты книг. Другие в недоумении переговаривались, вытягивали шеи вперед.
– Кто вы такой?
Седеющий офицер с красной прядью махнул рукой. Солдаты с базуками отступили, меняясь местами с легковооруженными. Те нацелили на человека на лестнице винтовки, но пока не стреляли. Многие устремляли напряженные взгляды в сторону. За скалы. К городу и пришедшей оттуда технике, которую уже можно было различить даже за перепуганной притихшей толпой. Техника казалась огромным, многомачтовым, многокрылым чудовищем.
– Гость, я же сказал…
Мужчина на ступенях улыбнулся снова, поправил очки и раскинул руки – будто собрался кого-нибудь обнять. Офицеру это не понравилось, и он незаметно кому-то кивнул. Несколько военных нырнули в тени, чтобы появиться ближе – буквально в полудюжине шагов.
– Так мне не нравится, нет.
Желтые очки сверкнули. Смердящие твари спрыгнули с крыш и встали перед хозяином. На двух из них были черно-серые обноски. На одном – черно-красные. У этого последнего были длинные прямые черные волосы и отсутствовал кусок челюсти. И все же… он вдруг улыбнулся, посмотрев на женщину у столба. Та покачнулась, отползла назад и зажала рот рукой.
– Конор…
– Мое имя, – тихо заговорил мужчина, без малейшего отвращения опираясь на плечи своих защитников, – Хо' Аллисс. Уверен, когда все кончится, вы раскупите мои книги. Если, конечно… – он негромко хмыкнул, – все будет хорошо. Но ведь будет?…
Ему не ответили. Толпа молчала, стараясь и вовсе не шевелиться, военные тщетно целились – без конца меняя позиции, перемещаясь с места на место. Какой-то белый шпринг бросился сверху, совершив стремительный прыжок. Он мог бы успеть выстрелить, но живой поезд встретил его изогнувшейся, как плеть, струей раскаленного пара. Военный упал. К нему бросились другие и оттащили его подальше. Писатель только проводил шпринг взглядом и напутствовал:
– Приложите к нему какую-нибудь травку. Или сделайте из него шубу. Еще приветствия? Тогда пусть…
Военные, которые оттаскивали товарища, выскочили вперед и открыли стрельбу. Они приближались, двигаясь осторожными, но быстрыми шагами. Они: двое киримо, один ками, – не сводили с цели взглядов. Но их красные разрывные пули одна за другой проваливались в окоченелую плоть под обрывками мундиров. Трое мертвых стояли недвижно. Ни один даже не покачнулся.
– Детки, мне некогда, – бросил человек на ступенях, глянув куда-то назад. Те, кто заметил это, попытались хоть что-то рассмотреть в угольном полумраке кабины. Но оттуда ничего не появилось.
Мертвые снова показались из вагонов – по-паучьи полезли в выбитые окна, без труда взобрались наверх, побежали по крышам. На траву их спрыгнуло шестеро: четыре солдата, мужчина в форме почтальона, маленький мальчик. Еще четверо – трое детей и серопогонный солдат, – остались сидеть и наблюдать.
У мертвых военных тоже были ружья. Они вскинули их навстречу живым. Офицер с красной прядью скомандовал отступление, но алопогонные не остановились. Мужчина на ступенях с сожалением вздохнул, махнул рукой. Грянули выстрелы. Четверо со стороны поезда остановились. Трое со стороны толпы упали. И снова стало тихо.
– Эй!
Довольно приятный голос писателя снова прокатился по берегу. Теперь он не без любопытства разглядывал офицера с красной прядью в волосах. Тот сделал несколько неторопливых шагов навстречу. Он не поднимал оружия. Напротив – только что повесил винтовку за спину.
– Я тебя слушаю, – ровно отозвался он.
– Рин Краусс… я слышал, будто ты теперь тоже учишь детей. Правда?
– Правда.
– А ты случайно не учишь их счету? – Хо' Аллисс лукаво наклонил голову к плечу. В лице военного ничего не дрогнуло.
– Я учу их истории. Мои дети уже умеют считать.
Ответ полностью устроил собеседника. Он даже просиял и потер руки, прежде чем спрятать их за спину и качнуться с носков на пятки.
– Отлично. Раз они умеют… да и ты, скорее всего, умеешь… думаю, ты успел за шестнадцать юнтанов подсчитать, скольких ты потерял в этом поезде в прошлый раз. И скольких потерял я. Успел?
Офицер молчал. Он отвел глаза и будто пытался хоть за что-то уцепиться взглядом. За любую хромированную деталь поезда, за песчинку, за пятно крови. Он цеплялся взглядом даже за трупы своих расстрелянных солдат.
– Отвечай мне.
– Да, – коротко произнес Краусс, выпрямляясь. Он побледнел.
Возможно, он думал о толпе. Возможно, о других людях в форме, которые могли вот-вот ослушаться приказа и атаковать. Атаковать и оказаться здесь же, на песке, неподвижными и постепенно остывающими.
Или хуже…
– Тогда ты примерно представляешь, – писатель кинул приветливый взгляд на тех, кто прикрывал его грудь, – сколько у меня их. Хочешь, чтобы стало больше?
Он вытянул руку и указал на крайнего из лежащих на песке военных – высокого, плечистого киримо с густыми рыжими волосами.
– Вот он мне нравится. Дети, слышите? – обратился он к кому-то невидимому. – Пусть встанет первым.
Офицер молчал. Он долго сдерживался, но тут не выдержал и глухо зарычал сквозь зубы. Краусс сделал пару стремительных гневных шагов, потянул руку к кобуре, но…
– Не делайте этого!
Выскочила девочка в черно-красной форме. Из толпы солдат она была самой низкорослой, самой молодой, совсем тощей. Но добежала быстро и с удивительной силой вцепилась в офицера, попыталась отвести его руку назад. Ей не удалось. Но и он не сумел от нее освободиться.
– Как ты это делаешь? – рычал сквозь зубы мужчина, таща девчонку за собой и не сводя взгляда с поезда. – Как ты их оживляешь? КАК?!
– Я?
Человек на ступенях, казалось, искренне удивился. Потряс руками, будто только что их вымыл и теперь смахивал капли воды. Хлопнул в ладоши. Ничего не произошло. Он пожал плечами и как будто спохватился:
– Ах да, это же не я. Это они. Кстати… – он ткнул пальцем в темноволосую девочку и особенно радостно улыбнулся, – представляешь, у меня есть такая же. Точь-в-точь!
Слегка повернув голову, он почти пропел:
– Выходи, дружок.
Малышка в черной форме глухо вскрикнула, когда точно такая же девочка – только по-иному одетая, рыжая и вся перемазанная угольной пылью – шатаясь и затравленно озираясь, шагнула на ступени. Хо' Аллисс ласково приобнял ее за плечи. Так ласково, что можно было не сомневаться: где-то поблизости у него есть оружие.
– Она убежала. И я ее нашел. Иначе она бы пропала. Правда?
Последняя фраза была обращена к девочке. Та не двигалась.
– Кто-нибудь из них обращался с тобой плохо? Ты кого-нибудь знаешь? – мягко спросил писатель, склоняясь к ней. – Посмотри.
Рыжая девочка приподняла голову. Оцепенелый взгляд заскользил сначала по дальней толпе на камнях, потом по виселице, потом по военным. Губы подрагивали, но девочка молчала. А поймав взглядом одно лицо, она еще и задрожала всем телом, бессознательно шарахнулась назад и оказалась лишь в более крепкой хватке. Мужчина в желтых очках широко ухмыльнулся:
– Какое недоразумение произошло… или… это называется иначе?
– Хава!
Теперь все было наоборот: офицер с красной прядью крепко удерживал рвущуюся вперед, кричащую курсантку. Он перехватил ее за плечи и прижал к себе, не сводя напряженного взгляда с той, другой, невозможно похожей девочки.
– Да отпусти ее. Пусть подойдет.
Офицер не разжимал рук. Тогда мужчина на ступенях повернулся к рыжей девочке:
– Ева? Пойдешь сама? Смотри, как красиво она одета, какие у нее волосы… твоя подруга? А может быть…
Девочка опустила глаза. Она больше не дрожала. Тряслись только побелевшие губы. Вполне довольный снова наставшей тишиной, Хо' Аллисс фамильярно потрепал ее по макушке.
– Как хочешь, как хочешь. Тогда с твоего позволения я продолжу.
Писатель замолчал и выпрямился. Козырьком приложил к глазам ладонь, сощурился, вгляделся в толпу, облепившую скалы. Он изучал ее – оценивающе, задумчиво, с таким любопытством, что, казалось, даже по-гусиному тянул шею. Возможно, наслаждался тем, как люди, сталкиваясь с его взглядом, пятятся или прикрывают собой близких. Это напоминало волну: легкую, но заметную, сопровождаемую вздохами, шептаниями, сдавленными всхлипами. Никто по-прежнему не кричал. Люди догадывались: между криком и выстрелом в спину может не пройдет и пары мгновений. Наконец снова зазвучал зычный голос.
– Я хочу, чтобы Восемь вышли из толпы.
Тишина стала осязаемее. Громче. Новая, еще более зримая и беспокойная волна покатилась по толпе: люди вертелись, сталкивались взглядами, переступали с места на место. Искали и не знали, чего ищут.
– Я хочу, чтобы Восемь вышли из толпы, – прозвучало во второй раз. – И совсем не хочу отстреливать на выбор.
Даже эта зыбкая угроза вызвала лишь несколько вскриков. Некоторые мужчины выступили вперед. Не нападая – просто давая женщинам спрятаться. Военные между скалами и песком крепче сомкнули цепи. Писатель вежливо улыбнулся и выразительно посмотрел на часы.
– Итак?
– Не стреляй. Мы идем. Пропустите!
Третья волна в толпе была совсем короткой, она поднялась ровно в восьми точках, постепенно продвигаясь в центр. Оттуда волна пошла вниз. Уже не трудно было увидеть: волна состояла из восьми мужчин и женщин, по-разному одетых и по-разному глядящих. Их объединяло одно: блеснувшие из-под капюшонов тиары. Каждая состояла из спаянных наконечников стрел.
Тобины двигались неторопливо. Они остановились перед так и не разомкнувшейся цепью солдат, внимательно глядя на звавшего их человека. Все они были безоружны.
– Всегда в толпе… со всеми равны… идите, идите ближе!
Они колебались. Потом молодой мужчина – смуглый киримо с выгоревшими волосами, в форме серопогонного то-син, с четырьмя рассекающими левый глаз шрамами, – властно повел рукой перед собой и взглянул на закрывавшего его солдата: