— Ну что ты, Нина… — проговорил я.
И в это время до слуха моего донеслись три коротких сигнала по спикеру — мне пора было идти на вахту…
— Мы потом, — сказал я ей быстро, — мы еще поговорим… — и пошел к трапу, ведущему на мостик.
Я поднимался и думал: ну зачем я в это встреваю?.. Я все равно не смогу разобраться. Один раз ведь в своей жизни я уже крикнул «нет», на весь порт крикнул, на весь город, на все море, на весь белым свет; так неужто тот злой запрет ничему не научил меня?..
Они идут вдоль реки, пересекают лес, заходит солнце и вновь восходит, они идут по теплой земле, по жестким травам, — двое, нарушившие закон племени и открывшие свой… двое идут по тропе…
Глава четвертаяКОСТРЫ НА МАЛЕНЬКИХ ОСТРОВАХ
Уходят берега и возвращаются, и только когда ступаешь на землю, то всерьез обнаруживаешь, как много времени прошло в море, как изменилась природа на суше под лучами солнца. Пейзаж на берегу стабильней, прочнее, чем в море; иногда он сохраняется на века, и только какая-нибудь катастрофа может сдвинуть горы или уничтожить леса. А в море перемены постоянны: еще вчера вздымались ввысь черные холмы и ветер завихрял на их вершинах белые, пенистые брызги, а пароход наш шел, разрезая валы, и сам содрогался от напряжения, а теперь за бортом плеск волн легок и приятен, и цвет моря глубинно-фиолетов, стайки летающих рыбок вспархивают вверх, они возникают из воды стремительно, не оставляя на ней кругов, распустив радужные крылья, летят по дуге и неожиданна уходят в воду, но теперь не с такой аккуратностью, как совершали взлет, а обязательно чиркнув всем телом по волне, и небо чисто и открыто, но может пройти час, два, и все снова сменится. Нет, не обязательно, чтоб налетел шквал, но и хорошая погода бывает многих цветов и оттенков.
Я часто размышлял об извечной текучести природы, стоя на мостике и наблюдая, как это происходит; море всегда в переменах, и миг единый не похож на другой; неповторимую красоту какого-нибудь заката или восхода можно видеть только в эту данность, в следующую ее уже не будет, она разрушится или заменится иной, а полностью насладиться красотой мгновения возможно лишь при повторении его. Может быть, потому-то и создаются мечтания.
Этот парень был из Тонга, но звали его на английский манер: Джозеф. Мы познакомились с ним утром в бассейне. У нас установлено правило: с шести утра бассейном час пользуется команда. Обычно в это время набивается много наших и на корме становится шумно и весело, но в то утро в бассейне я оказался один, может быть, потому, что шел мелкий дождь и многие любители поплавать проспали — официальный подъем у нас в семь, — но было тепло, и море тихое, без волны. Я плавал с наслаждением и когда случайно поднял голову, то увидел краснокожего парня; он стоял в плавках, широкогрудый, подтянутый, на животе его выделялись крепкие мышцы, и держал за руку белокурую девушку. Я понял — он не решается прыгнуть. Я улыбнулся ему, и он ответил радостной улыбкой, показав крепкие белые зубы; тогда я ему махнул рукой: давай, мол, прыгай, он захохотал и прыгнул вместе с девушкой, и они поплыли рядом.
А потом мы сидели с Джозефом и его женой Анни — так звали белокурую, — пили содовую и болтали о всякой всячине — я уже давно убедился, что не так уж плохо говорю по-английски; во всяком случае, меня понимали и я понимал.
— Это хорошее судно, правда, кэп? — спрашивал меня Джозеф. Конечно, он отлично понимал, что мне еще далеко до капитана, но ему было приятно так меня называть.
— Замечательное судно, — отвечал я. — Даже отличное судно!
Он хохотал, и Анни хохотала. По-моему, она была красива, с высоким лбом, большими серыми глазами; она была вся открытая, ничего не прятала ни под косметикой, ни под нарочитым выражением лица.
— Говорят, моряки не имеют права ругать свое судно?
— Конечно, миссис, — отвечал я. — Только хвалить. Ругать свой дом — дурная манера.
— Ха! — сказала Анни. — Вы всегда так церемонно разговариваете?
— Только когда пытаюсь объяснить морскую жизнь…
Они опять захохотали, и я вместе с ними.
— Послушай, кэп, — сказал Джозеф, — у меня есть одна тайна. Я могу тебе ее рассказать…
— Но зачем рассказывать тайны? Не надо, — сказал я. — Я не люблю быть тайноносителем.
— Конечно, — кивнул он. — Но это не имеет значения. — Он положил свою широкую ладонь на плечо Анни и неожиданно спросил: — Правда она красивая? — Он как-то легко это спросил, нежно и очень естественно.
— Правда, — серьезно ответил я.
— Я рада, — сказала она, нисколько не смутившись, и опять засмеялась. — Я нашла Джозефу двух богов.
— Каким образом?
— Самым натуральным. Они у себя в Тонга потеряли двух богов давным-давно, может быть, века три назад. А они стояли в музее в Окленде. Высокие, красивые… У них все умеют резать по дереву. Это у них генетическое. Они так и говорят: дайте мальчику молоток и стамеску, он сразу же создаст богиню.
— И Джозеф тоже? — спросил я.
— О-о-о! — только и протянула она.
— Откуда вы это знаете? — спросил я Анни.
— Это моя профессия.
— А твоя? — спросил я Джозефа.
— Я клерк, — сказал он и улыбнулся. — Пока… Послушай, я тебе все-таки расскажу тайну…
— Давай, — сказал я, — если тебе это хочется.
— Ему хочется, — сказала Анни, — он сейчас этим живет.
— Это про золото, — сказал Джозеф. — Только это очень серьезно, не подумай, что шутка.
— Тогда выкладывай.
— Пожалуйста… Информация. Телеграфный стиль. Хорошо?.. Тогда слушай. В 1886 году английский корабль под названием «Княжеская гавань» вез золото из Южной Америки в Англию. Старинное золото. Перуанские поделки. Он пропал без вести, этот корабль. В Тихом океане. Есть документы. Одни считают — пираты. Другие — были сильные бури. Ну, в общем, пропал, и все. А он не пропал. Это было так… Они пристали к острову, чтобы добыть воды и часть пищи. В то время в Тонга шло большое строительство. Нужны были гвозди. Это было дороже всего — гвозди. Островитяне попросили их у белых. И те отказали. Тогда островитяне ночью напали на корабль. Они украли гвозди и всех перебили. Но, когда шла битва, случился пожар. Судно без управления ушло в море. И утонуло… Я знаю, где, — сказал он и посмотрел на меня.
Он и вправду не смеялся, он говорил серьезно, и в его зеленоватых глазах было открытое простодушие.
— Где? — спросил я.
— Смотри, — сказал он и, взяв бумажную салфетку, стал чертить на ней ногтем. — Здесь идет течение… У нас на каждом острове свое течение. Битва была здесь… И если отсюда пустить по течению неуправляемую шлюпку или даже бочку, она обязательно пристанет сюда… Там лежит золото.
— Ну, а если не там?
— Там… Я туда лазил. Но его этим течением забило под скалы и трудно достать.
Тут я засмеялся, сказал:
— Если это правда, то зачем ты мне говоришь? А вдруг я захочу найти его?
Теперь засмеялся Джозеф, а вместе с ним Анни.
— Ты знаешь, сколько островов на Тонга?.. Сто пятьдесят. Даже если ты захочешь их все обшарить, тебе придется крепко поработать. Но тебе не дадут там шарить.
— Тогда зачем ты мне все это говоришь?
— Я недавно в Сиднее говорил с одним парнем. Он занимается торговлей… Нам нужна одна машина, чтобы поднять это золото. Ее хорошо делают у вас в стране…
— Он пообещал?
Сказал, что узнает. Мы хотим ее купить…
А почему не в Австралии или у англичан?
— У нас тут есть свои расчеты.
— Ну, а при чем тут я?
— Так, на всякий случай, кэп, — сказал Джозеф и на этот раз хитро рассмеялся.
— Разве плохо иметь еще одного союзника? — спросила Анни.
— Ты ведь антифашист? — спросил Джозеф.
— Конечно, — сказал я и только после этого подумал, что вопрос несколько неожиданный, мне его никогда, как это ни странно, не задавали; просто это считалось само собой разумеющимся.
— Ну вот, — сказал Джозеф, — я тоже антифашист.
— Тогда зачем тебе золото?
— Мне?.. Мне ничего не надо, кэп. Мы с Анни не так уж плохо зарабатываем. У нас все есть… А на Тонга нужно золото. Мы бы хотели там кое-что построить для людей. Надо помочь отцу, он это задумал…
— Он у тебя вождь?
— Он у меня военный. Он командовал отрядом тонганцев в составе войск Макартура. Он герой битвы на Соломоновых островах. Он ходил в атаку и имеет много наград… Твой отец был на войне?
— Был… У нас ведь была большая война, Джозеф.
— Да, — сказал он. — Там была очень большая война. Но и здесь была война. Та же самая война. На ней убивали… Разве это не так?
Я подумал и сказал:
— Так.
— Хочешь, мы встретимся сегодня вечером и я заведу тебе немного музыки… Это очень старинные песни, может быть, даже с четвертого или девятого века.
— Если ты мне их переведешь…
— Их нельзя перевести, — сказал он. — Тот язык давно потеряли. Я только знаю, про что они. А сюжет не знаю… Но под них можно танцевать.
— Только с Анни, — сказал я, и мы все трое расхохотались.
Ведь бывает же иногда весело человеку…
После вахты мне снились костры в ночи; они горели на маленьких таинственных островах, где росли деревья, стоящие на корнях, как на ногах, а пламя костров поэтому не могло добраться до их ветвей. Сон этот я не досмотрел, потому что услышал:
— Шлюпочная тревога!.. Объявляется учебная шлюпочная тревога!
Голос старпома звучал в динамике. Я вскочил с койки, машинально потянул на себя спасательный жилет, успел взглянуть на часы — проспал-то я всего около часу! Я бежал к своей шлюпке, мечтая только об одном — чтобы все мои матросы были на месте… В последнее время Ник-Ник замучил нас тревогами; вообще-то на всех пароходах достаточно бывает учебных тревог, и это правильно, потому что все спасательные средства надо постоянно проверять, держать наготове. Вон у нас на «Перове» как-то кинули спасательный круг, а он камнем пошел на дно — его так долго красили, по слою слой, что кое-как сумели поднять, прежде чем бросить.