— Только я про принцессу хочу! — предупредила дочка.
Раз за разом меня удивляет это детское «хочу». Иной раз и из себя выводит! Но в тот вечер хотелось быть нужным дочери! Ее приказной тон я пропустил мимо ушей. Под пристальным, как мне казалось, вниманием тестя начал свой рассказ. Думал я: детей нужно приучать к реальности. Неправда! Не отнимайте у детей сказку. Им принадлежит исключительное право верить чудесам. Да еще, наверное, старикам.
— Ну, слушай…те. На самом краю города, где большие серые дома кончаются, замков не бывает. Ни дворцов не бывает, ни теремов, ни замков. А была там только большая старая свалка. И водились там только мыши, даже драконов не было, представляете? — Мои слушатели представляли, но как-то вяло.
— Вместо того недалеко от свалки в неуютных небольших двориках на старых лавочках будто опята в лесу сидели пенсионеры. — От таких слов дед Игнат закашлялся.
— Богатыри в тех местах не водились, — продолжал я врать, — только местные выгоревшие летом на солнце мальчишки играли в футбол. Зимой они с девчатами строили ледяные горки.
Не было на краю города дремучего леса, одна только старая свалка. А вместо избушки на куриных ножках, посреди той свалки стоял старый холодильник, вокруг которого собирались стаи черных наглых ворон.
— Так не интересно… — обиделась Оленька, хватая меня за руки.
— Так ты дослушай, не перебивай. Будь терпелива. Будешь?
— Ну ладно. — Пообещала дочка и отпустила меня.
— Не было замка сказочного. Была только стандартная «однушка» на третьем этаже дома под номером восемь на улице Советской. Все там было без фокусов, без чудес и волшебства. Но ничего…
Оленька откровенно зевает, да и дед Игнат покачивает головой. Только я сдаваться не намерен. Звездный час мне выпал.
Кому я тогда и что доказывал? Ребенку? Старику? Им доказывать не надо, они без доказательств верят. Их любить нужно.
— Но, — тут я важно показал пальцем вверх — была среди всего этого обыкновенного мира самая настоящая принцесса.
— Красивая? — чуть-чуть оживает Оленька.
— Как и положено! По все стандартам!
— Это хорошо.
— И так красавица… — я чуть было не добавил «комсомолка», но даже ради шутки не рискнул пугать ребенка непонятными словами. — Красоты неописуемой, коса до пят, глаза как изумруды, голос как у ручейка. Любила та принцесса больше всего на свете… — специально выдерживаю паузу, да только напрасно, — цветы! Ну, там георгины, ромашки всякие. Летом она выходила во двор, где под окнами первого этажа росли розы.
— Как у нас… — подмечает Оленька.
— Верно. Иногда принцесса срывала цветок и дарила кому-нибудь из пенсионеров. И если здесь кто-то вдруг сомневается, что в этой сказке будет чудо, то не сомневайтесь — обязательно будет. Тем временем принцесса работала не покладая рук… многие из тех, что сидели на расшатанных лавочках, шептались и шушукались меж собой, мол, труд ее напрасный. Только девушка не сдавалась. Розы цвели, розы перебивали своим ароматом те запахи, что приносил ветер со стороны свалки…
Тут меня стала подводить фантазия: тяжело продолжать монолог, когда зевает любимый слушатель. Я добавил что-то еще про красоту принцессы и про розы, но тут же перескочил на финал, нужно было завершать свой позор.
— Однажды принцесса попала на бал. Старый король отпустил ее.
Старик засмеялся, но смех быстро перешел в кашель.
— Не попала. Там замка не было, — скучным голосом напомнила Оленька, а дед Игнат лишь плечами пожал:
— Не было. Но балы не только в замках бывают, пора бы уже знать. Попала наша принцесса на выпускной школьный бал. — Подсказал тесть. Я тут же подхватил мысль:
— Да-да, принцессы тоже в школах учатся, иначе их замуж не возьмут…
Я уже и сам не понимал, о чем говорю, но остановиться не мог, гордыня мешала сдаться.
— И так случилось, что на том балу оказался принц. Обычный, но, тем не менее, настоящий. Но ни шпаги там, ни лошади — таких чудес при нем, конечно, не было. Зато это был принц не по сословию, а по состоянию души, принц с настоящим сердцем. Однако он был очень робок, давно уже заметил он нашу принцессу…
— Вовсе она не наша.
— Оленька, ну почему ты так говоришь? Очень даже хорошая принцесса была. Очень даже наша!
— Ну ладно, — дочери не хотелось спорить.
— Так вот, о чем это я?
— Принц трусливый попался. — Напоминает дочка.
— Нет, не трусливый. Просто застенчивый. Но принцесса, сразу поняла, что это не простой молодой человек. Она первой подошла к нему и подарила розу.
Оленька мучается, слушать ей не интересно, она крутит пуговицы на моей рубашке. Нужно срочно завершать сказку. Я уже совсем потерялся, но надеялся завоевать внимание моей маленькой принцессы. Уже мешая вымысел бестолковой сказки с правдой о первой встрече с супругой, сбиваясь то и дело, я продолжал:
— Но вот однажды принц вынужден был уехать…
— Зачем?
— Дела у него были неотложные. В дальние страны он поехал… на Чуду-Юду охотиться.
— Враки! Чуду-Юду уже победили, мне дедушка рассказывал.
— Так это другую, а мою еще не победили! — Я нес полный бред. — А может даже к Змею Горынычу он поехал. — Служба в армии на сказку никак не походила, но да простит мне русский народ невольный плагиат.
— Победил?
— А как же! Устал, конечно, но победил. Вот он вернулся к своей принцессе…
Но тут Оленька сжалилась надо мной:
— Пойду спать.
— А как же моя сказка?
— Завтра расскажешь. Или потом…
Я замолчал. Добавить было нечего.
— Ну, доброй ночи! — пожелал дед Игнат Оленьке. Дочка поцеловала меня в щеку, помахала деду ладошкой и улыбнулась ему, извиняясь за мой позор.
— Доброй ночи. — Упавшим голосом отвечал я. Было очень стыдно. Словно я кого-то обманул: похвастался, но не справился. Оленька ушла. Старик несколько раз провел ладонью по бороде.
— Может партию? — прошептал тесть. Я молча кивнул. Расставляя фигуры по клеткам, думал о том, что все-таки дочь меня любит. Меж тем хотелось найти в себе какие-то особые достоинства для оправдания этой любви…
По рассеянности я сам открылся для шаха, старик будто бы не заметил, но уже через несколько ходов поставил мне мат.
ЛЕНЬ-БЕССТЫДНИЦА
— Оля, убери свои игрушки. — В ответ Оля только губки поджимает и бровки хмурит. Делает вид, что думает, потому и не слышит.
— Оленька, — вздыхаю я, — будь так добра, убери свои игрушки.
На моем столе, под столом, под стулом, на котором сидит Оленька — повсюду рассажены куклы и разбросаны фломастеры, карандаши и книжки-раскраски.
Ольга мотает головой — вредничает, ей не хочется прекращать игру. Я, конечно, озадачен. Пробую снова:
— Оленька, но ведь надо убрать. Беспорядок — это плохо!
Никакого ответа, будто с собой говорю.
— Ольга, я кому сказал?! А ну-ка убери игрушки!
— Пусть дед сказку расскажет!
— Ах, ты еще и условия ставить будешь?!
Но тесть уже приподнимается из кресла и машет рукой в знак, чтобы я остановился. Я отступаю.
— Лень — штука вредная. Опасная это гостья, — говорит тесть.
— Сказку! Сказку! — не сдается Оленька.
— Хорошо, расскажу. Слушай. Было то при царе Горохе, в малом царстве-государстве, что меж тридевятым да тридесятым бочком втиснулось. Между небом и землей, за дремучим лесом, за речкой безымянной стояла деревенька: людей с горсть, а умных из них с пригоршню. Так мне дед мой рассказывал. Знамо дело, в той хате, что с краю жил в деревне Иван-дурак. Ума большого не имел, да лицом вышел и силой. И была у Дурака жена-красавица. Да на все руки мастерица. Это когда, значит, все умеет. Да ко всему тому еще и Премудрая. Так и звали: Варвара Премудрая.
— Василиса! — поправляет Оленька.
— Ох, что ж это я. А ведь и верно. Дураку да при такой жене — не жизнь, а сказка! В доме порядок. — Дед смотрит по сторонам. — Да, порядок. Жили, горя не знавши. Но вот что с ними приключилось.
Как-то раз зимой брела по земле Лень-бесстыдница. На морозе мерзла, от голода падала. Да никто ее приютить не хотел. Никто на порог не пускал. Да вот стучит она к Дураку в двери. А он возьми да и открой. Села гостья за стол. Просит хозяина согреться, да сама и пальцем не шелохнет. Дурак ей чаю наливает, а она и чашки в руках удержать не может. Сам Иван ее отпаивает. А Лень и сухарик уж в чашку сама не макнет, все Дурак ей прислуживает.
Тут уж и ночь подоспела, спать добрым людям пара. А гостья и на печь влезть сама не умеет. Стал Иван ее подсаживать, а Лень ему на плечи и уселась, только ножки вниз свесила. Куда теперь Ивану на печь лезть — прилег на лавке. Лень с ним лежит-ворочается. Столкнула Ивана, пришлось Дураку на полу ночевать. Василиса диву дается, да слово поперек не спешит молвить: посмотрит, что дальше будет.
Так и поселилась Лень в доме у Ивана. Тут уж и недели не прошло, а Иван и работать уже не может. Куда он — туда и Лень-бесстыдница. В ноги бросится, пройти Дураку не дает. Вот уже и Василису хитростью в служанки зазывает. Но Премудрую на пустой мякине не проведешь. Как мужа она не любила, да всякому терпению срок есть! — Тут дед Игнат согнулся и поднял несколько игрушек. — Обидел Дурак Василису, Лень в советчицы выбрал.
Лишь бы так не случилось, чтоб беды не получилось. Горевала Василиса, горевала, слезы горькие плакала, а как выплакала, так и пришел срок ее терпенью. — Тут старик принялся собирать карандаши.
— Сядут Ванька с Ленью за стол, да только на столе пусто. Дурак жене кричит, чтоб накрывала. А Василиса прощения просит, куда ей слабой одной чугунки поднять. Решат чаю налить, так самовар в чулане. Опять Василиса служить отказывается. Лень смеется только: «А что? Чаю пить вредно». Да и простой водицы нет, не принесено. Василиса опять про свое: куда ей слабой ведра таскать. Лень и тут не сдается: «А что? К чему нам студена водица горло студить? И так спать ляжем!». На печь лезут, так та не топлена. «Я б дров принесла, так не колоты они, куда уж мне слабой женщине!». «Ну, много жару и не надо, что нам дрова, хватит и хворосту!» — говорит Лень, а Василиса вздыхает: «И то верно, только где ж мне в лес за хворостом идти, если я волков боюсь». Ванька с Ленью на лавку лечь пытаются, а там уж Василиса лежит. Никак троим не поместиться. — Старик берет куклу со стола, но Ольга и сама уже принимается за уборку.