День ходила, второй, третий. Не ела, не пила, почти не спала. Но не было дедушки нигде. В слезах хотела Василиса возвращаться домой, как увидела то самое папоротниковое поле. А там – дедушка, весь во мхе и в траве, словно уже часть леса. Хотела было броситься к нему, но остановилась: стыдно стало. А дедушка заметил её, улыбнулся и сказал голосом таким, будто жёлуди стучат о кору:
– Не печалься, Васька, не скорби. Забрал меня лес. Но я с ним договорился, лесничим стал. Теперь буду за порядком следить, нрав его укрощать. Это моё наказание, что Дуне не верил и тебя не уберёг.
Не успела Василиса ничего ответить, как исчез дедушка. Только на мягкой траве осталась дубовая трость. Подняла её Василиса, домой снесла, а потом долго и упорно, с порезами и ранами, вырезала браслет себе на руку и больше его не снимала.
В лесу с той поры стало мало людей пропадать, а Василиса уходила дальше всех, приносила редкие плоды и травы и уже никогда ничего из внимания не упускала.
Ольга Вуд
Ящерка
Ей снился полёт. Бескрайние поля проносились далеко внизу. Леса с остроконечными верхушками сосен приближались быстро, неизбежно. Озёра могли бы отразить её, показать светящееся счастьем лицо и свободу полёта, но ночь не позволяла рассмотреть детали. Над водной гладью мелькал только сгусток темноты, не более.
– Ве-еся… Веська! Проснись! Сколько можно дрыхнуть?! Вот, снова изгваздалась. Ночью в кусты бегала?
Веся тяжело, устало перевернулась на другой бок, чтобы не слышать раздражающего высокого говора старшей сестры Нежи. Со дня на день Нежа должна была оставить родительский дом и переехать к будущему мужу. Там она будет помогать по хозяйству уже его семье.
Непроизвольно Веся подумала: поскорей бы это случилось. Тогда можно будет просыпаться в тишине, и комнатушка станет собственной, и в сундук с одёжкой никто лазить не будет, и готовки меньше. И родителям помогать Веся будет одна, и просыпаться придётся раньше, чтобы успеть с домашними делами. И поговорить по душам будет не с кем, и уже будет не до смеха перед сном.
Веся рывком обернулась к сестре, схватила её в крепкие тесные объятия, чтобы показать всю сестринскую любовь.
– Уф, – невольно выдохнула Нежа, – тише ты, ящерка, не так сильно.
Ящерка. Как же Веся будет скучать по этому прозвищу. Она получила его от сестры за то, что постоянно облизывала губы. Казалось бы, зачем так часто? Если сохнут, намажь жиром. Но Веся умудрялась даже помазанные губы облизывать. Тогда Нежа посмеялась, что Веся, словно змейка, пробует воздух. Но змеи в их местах были опасные, дурные. Ящерки же каждую весну и лето приходили к дровнику и загорали, нежась на солнышке, будто подле человека солнце теплее.
*
Ближе всех Весе была только сестра. Иногда она раздражала, но случалось это не часто. Подружки тоже были, и много. С ними Веся проводила почти все свободные вечера. То они ходили на речку купаться, а то и гадали, если храбрость била в голову. Порой бродили по полю в поисках соколиных перьев, желая, призвать суженого, а порой подначивали местного деда-чудака, от которого потом убегали с безудержным звонким хохотом, который разносился на всю округу.
Деда-чудака звали Инго. Одни считали его дурачком, другие же – колдуном. Инго постоянно ходил в длинных, пыльного цвета одеждах, скрывавших всё тело. Руки он прятал в длинных рукавах, но однажды Веся всё же увидела, что пальцы у деда Инго скрючены, словно больные ветки, и отливают неприятной мертвецкой синевой. И на ладонях, которые однажды мелькнули, когда он прогонял назойливых девчонок от калитки, виднелись незнакомые знаки, символы. Они потом раз или два снились Весе, будто она вся в этих знаках и никак не может их с себя стереть.
Веся любила своих подруг, но близости с ними не ощущала. Они могли выслушать сетования на родителей, одолжить ленточку в волосы, рассказать о необычной встрече на лесной тропе. Но личные душевные терзания Веся не решалась им поведать. Одним переживанием она не могла поделиться даже с сестрой.
Веся вышла не красавицей, но среди подруг была одна – Мана, статная, воздушная и притягательная. Она, словно наливное яблочко, была красна, кругла и, словно яблочко, манила собой.
Когда впервые Веся почувствовала другой, не дружеский интерес к Мане, – испугалась. Убежала от подруг в разгар веселья, когда все уже сплели венки и пришло время одаривать молодцев. Весе до дрожи в пальцах хотелось вверить свой венок Мане. Но никто никогда не делал подобного.
Тогда-то Веся и начала летать по ночам – во сне.
Вначале она летала над своим домом. Видела его с высоты, будто птица, разглядывала настил на крыше, склонённые деревянные головы лошадей на коньке, чистый ухоженный огород. Потом стала летать над деревней и над домом Маны. В одну из ночей Веся даже увидела, как старший брат Маны выходит в нужник. Что-то насторожило его, и он поднял голову. Весе показалось, в его глазах мелькнул испуг, и она тут же стала отдаляться от дома.
После этого она редко появлялась подле жилья Маны, а стала летать вдаль. Она поднималась высоко-высоко, к самым звёздам. Чудилось, она даже сможет их достать, чтобы подарить Неже – или Мане. Но звёзды никак не давались: чем выше поднималась Веся, тем холоднее ей становилось.
*
Нежа покинула родительский дом, и Веся осталась одна. Теперь на неё свалилось вдвое больше обязанностей. Она не успевала к подругам, а если и освобождалась раньше, то уже не находила сил бродить с ними по околице.
После осенней жатвы выдались последние тёплые деньки, и тогда Веся, наконец, вырвалась из дома, словно голубка из заточения. Душа пела и предвкушала озорство. Жизнь налаживалась, всё становилось как раньше. Но не успела она влиться в круг, как поняла, что подруги отдалились от неё, хоть и держались открыто, свободно. Чувствовалось напряжение. Радка, как всегда, хохотала больше всех и сразу же представила Весе свою сестру:
– Веся, это Тайя. Эту зиму она будет жить у нас. А так Тайя из соседней деревни. Верно, сестра?
Тайя застенчиво кивнула. Она рассматривала Весю, и та тоже не сводила глаз с новой девушки. Тайя была противоположностью Маны: низкая, худенькая, светленькая, вся какая-то бледная и невзрачная. Но глаза пронзительного серого цвета, как осеннее небо перед моросящим дождём, словно смотрели прямо в душу. В гладкой косе Тайи сияла шелковистая лента под цвет глаз.
Веся облизнула губы. Внутри сладко забурлило, зашевелилось, зацарапалось. Низ живота обдал жар, приятно разлился по всему телу. Ноги начало тянуть, как после долгого трудового дня, а пальцы закололо, будто обувка враз стала тесной.
Прогуливаясь по деревне, играя в хоронушки, Веся замечала, какие взгляды бросала на неё Тайя: то обернётся и глянет украдкой, а то встанет истуканом и прямо смотрит, не стыдясь. От необычного внимания голова Веси кружилась, в груди разливалось волнение и предчувствие. Подобное, она вспомнила, чувствовалось в её первый полёт во сне.
На следующий день Тайя пропала. Родные говорили, что слышали, как она вставала ночью: пила воду, потом затихала в сенях, вскоре легла, вновь встала… Но когда и куда вышла – никто не знал. И только Веся с замирающим от недоброго чувства сердцем и покрывшей все руки гусиной кожей отыскала поутру в своей кровати шёлковую ленту цвета хмурого дня и еле выскребла красновато-бурую грязь из-под ногтей.
Накануне ночью Веся опять летала. Во сне. Она помнила, что на этот раз полёт был более волнителен и тяжёл, словно на плечи или руки повесили пудовые гири.
Тайу искали седмицу, две, три – но так и не нашли. Ночи стали предзимние, холодные, поутру ещё зелёная трава и опавшие листья похрустывали от покрывшей их стужи. Веся с подругами догуливали последние осенние деньки. Радка не появлялась: родные переживали, как бы и она не пропала. После случившегося подруги стали косо поглядывать на Весю: думали, её возвращение и внезапная пропажа Тайи как-то связаны. Но больше никто не сгинул, и деревня подуспокоилась.
*
С первыми холодами начались весёлые посиделки в домах, в тепле и безопасности. Веся решила связать рукавички для сестры: через пару недель Нежа должна была приехать в родительский дом погостить. За работой Веся не заметила, как возле неё оказалась Мана.
– Что мастеришь?
– Рукавички. Сестре.
Веся засмущалась, сама не зная, отчего. Сердце забилось часто, быстро, будто она встретилась с безобидным, но диким животным.
– Как Нежа поживает? Как ей замужняя жизнь?
– Неплохо. Она счастлива, хоть и скучает по родным. А ты зачем спрашиваешь? – Веся подняла глаза на Ману. Та ответила долгим, таинственным взглядом. – Ох, неужели ты выходишь?..
– Тш-ш! – Мана выбросила пухлую ладошку и прижала её ко рту Веси. Сухие, чуть шершавые, пахнущие шерстью пальцы мягко опустились вначале на щёку, потом прочертили по загоревшимся от чужого тепла губам. – Молчи. Ещё ничего не решено. Просто приходили сваты. Отец пока не ответил им.
Мана была единственной женщиной в семье – три брата и отец оберегали её, будто сторожевые псы последнюю выжившую овечку.
Веся коротко кивнула и облизнула губы. Благодарно улыбнувшись, Мана тихо вышла из сеней.
Мир, такой привычный и родной, пошатнулся. В горнице тягуче, перчёно запахло потерей: Веся вновь её испытала, как и летом, когда уходила Нежа. Руки перестали двигаться, только дрожали от неверия. В волнении она попрощалась с подругами и ушла домой.
*
Веся проснулась с петухами, раньше солнышка. Она лежала в мокрой – от пота? от дождя? от снега? – кровати и пыталась понять, что ей приснилось, а что случилось на самом деле.
Необъяснимый, неясный сон не давал покоя, тревожил душу. Веся опять летала. Во сне. Над своим домом. Потом – над домом Радки. Потом подлетела к дому Маны и… начала свистеть. Свист был особенный, призывной. Вскоре отворилась дверь, и вышла отрешённая Мана: в длинной белой рубахе, волосы размётаны тёмным покровом по плечам и спине. Мана подняла глаза, и Весе почудилось, что в них она наконец-то рассмотрит своё отражение, но не успела: глаза закатились, Мана упала в обморок.