Ей и в голову не приходит удивиться, как этим двоим удалось войти в ее жизнь почти одновременно, и почему она нашла обоих столь притягательными и столь равно удовлетворяющими. Она не замечает, что и Кушла, и принц затронули в ней одно и то же место, добрались до безмолвной части ее души, которую оживили ласками — странными и чудесными. И абсолютно идентичными. Эта пара вырвала у забвения некий пласт ее существа, который она игнорировала много лет. Фрэнсис лишь понимает, что оба хороши в постели. Жизнь подарила ей двух превосходных любовников, и она не станет отказываться от подарка. Правда, сначала она агонизировала, кусала губы, тревожилась, молилась и уговаривала себя не делать того, что собиралась сделать. Фрэнсис боролась ради протокола, приличий и морали — и с самого начала знала, что ей до смерти хочется сдаться. Говорила себе «нет», обзывала себя мерзавкой, твердила «ты не можешь, не смеешь, не должна». И сдалась.
Кушла, проспавшая весь день в башне из слоновой кости, ворочается во сне. Ей чудится, что в ее мире появилась более мощная энергия. Она пока не осознала присутствия принца, но уже чувствует его власть. Кушла чувствует и власть Фрэнсис. Она принимает напор этой женщины за добрый знак. Секс страстен, любовь поглощает. Фрэнсис интересна и умна, Кушла слушает ее рассказы, читает по ее коже. Она узнает об отношениях Фрэнсис и Филипа. Об узах крови и долгой совместной жизни. О повязанности ребенком. Изучив лицо Фрэнсис, она узнает об их упорядоченной жизни и беспорядочной лжи, об обоюдном стремлении сохранить все, как есть. Она понимает, как отчаянно оба жаждут новизны, но боятся разрушить старое. Иметь и то, и другое разом нельзя. А поскольку оба хотят всего и сразу, но уважают желания друг друга, разрыв этой пары окажется весьма болезненным. Кушла жаждет экстремальных эмоций, ей нужна насыщенность, ей надо пропитаться настоящим. Прошлое хранит мысли, слишком гибельные, чтобы к ним возвращаться. Страх, пустивший ростки при Джоше, подталкивает Кушлу жить в настоящем; этот страх грозит новым провалом в незапланированное будущее.
Кушла явно в опасности.
Дэвид, всего лишь вышедший на разведку, не ожидал столь радушного приема, однако с готовностью принял приглашение Фрэнсис поразвлечься. В конце концов, что хорошо для гусыни сгодится и для ее брата — гусака. Дэвид — счастливый маленький принц.
Его сестра не столь счастлива. Если бы Дэвид услыхал сообщение Фрэнсис, то, наверное, подумал бы: возможно, о Кушле она печется больше, но с чувствами ее особо не церемонится. Или же ничего не подумал бы. Фрэнсис столь обольстительна в черной бархатной рубашке, и принц уже предвкушает вечерний секс.
Кушла просыпается и слушает автоответчик. Она обалдевает.
40
Фрэнсис не врет. Никогда. Она не всегда говорит всю правду, но никогда не врет. По крайней мере, так было раньше. Ни уверток, чтобы не подходить к телефону; ни утешительного лицемерия в ответ на вопрос подруги, не раздалась ли та в бедрах; ни лжи во спасение; ни злобной клеветы. Фрэнсис убеждена, что лгать любимым — унижать себя. А Филипа она любит. У Фрэнсис проблемы.
Фрэнсис ужинает дома с своим преуспевающим мужем. Обожаемый сын, тот, что высасывает из них энергию и выкачивает любовь, уже в постели, и у родителей есть три-четыре драгоценных часа, прежде чем их сморит сон. Фрэнсис весь день без продыху делала массаж — шесть одноразовых посетителей и три часа с двумя постоянными клиентами; один из них — шестилетний ребенок с целым списком недугов, его чахлое тельце никогда не вырастет длиннее этого списка. После обеда с Дэвидом она прихватила лишний часок, чтобы вытряхнуть несчастья шестилетнего малыша из своей плоти; потом наскоро выпила чаю с Кушлой и долго предавалась умащенной кремом страсти.
Это их первая встреча после того, как Фрэнсис познакомилась с принцем. От Фрэнсис не укрылось, что Кушла сегодня не столь уверена в себе, как обычно. Целительница и наполовину экстрасенс предположила, что Кушла чует появление Дэвида. Что ж, Фрэнсис расскажет ей о другом мужчине. О дважды другом мужчине. Но сначала она расскажет мужу о любовниках. В измене она хочет быть справедливой. Фрэнсис сидит напротив мужчины, за которым десять лет замужем, и улыбается. Фрэнсис ждет. Она знает, сегодня Филип спросит. Она готова к ответу.
Столовая выходит в сад. Эта комната — идеальное место для летних ланчей или, как сегодня, для зимних ужинов. Стол отражается в широких, не зашторенных окнах. Вечер морозен и ясен, завтра утром все будет в инее. В камине, настоящем викторианском камине, мерцает газовый муляж угля; свечи украшают стол, накрытый для супруга. Сначала суп-пюре с ореховым маслом и свежим теплым хлебом, затем приправленные чесноком корнеплоды и жареная говядина — шотландская, незапятнанная коровьем бешенством. Кровоточащая в середке говядина мягка и нежна. Фрэнсис нежна, но не мягка. Пора.
Филип поднимает голову. Он любит Фрэнсис. Он любит ее по многим причинам. Потому что любит ее уже очень давно, и чувство, которое он испытывает к ней, стало такой же привычкой, как чистить зубы дважды в день. Потому что она мать его сына. Потому что она содержала семью в тяжелые скудные годы, предоставив ему возможность укрепиться в мире мужчин. Потому что она отвратительный повар и восхищается любым съедобным шедевром, какой ей ни предложи. Потому что, когда все кругом худеют, Фрэнсис никогда не удавалось потерять больше девяти килограмм, и в ее нежной плоти заключена огромная энергия, которая ведет их обоих по жизни. Потому что она его лучший друг. Потому что она целительница, и, переночевав в ее объятьях, он твердой поступью возвращается в жесткий мир. Потому что она красива по утрам спросонья. Потому что она здорово умеет делать минет.
Филип отодвигает тарелку, делает глоток «пино нуар», готовясь услышать новость:
— Ты не хочешь рассказать, что происходит?
Фрэнсис благодарна ему за вопрос, благодарна, за то, что он так хорошо ее знает:
— Спасибо, что спросил. Можно доесть твой пастернак?
Филип передает ей тарелку с недоеденной горкой пастернака, смешанного с кориандром, и окаймленного холодной говяжьей кровью. Фрэнсис в четыре приема управляется с остатками, вытирает рот и отдает тарелку мужу:
— У меня роман. Или увлечение. Точно пока не знаю.
— Ясно.
— Два романа на самом деле.
— Или увлечения?
— Да.
— Понятно.
— Один с женщиной и один с мужчиной.
— Мужем и женой?
— Нет, — смеется Фрэнсис. — Они не знакомы друг с другом.
Даже Фрэнсис не может знать всего.
Филип встает, наливает себе еще вина. Отходит к окну, смотрит на сад. Иней уже оседает на отутюженном газоне. Газон утюжит наемный садовник; приходит раз в две недели, чтобы добиться совершенства от зеленой площадки, хотя в течение пяти зимних месяцев зелень служит лишь фоном для их отутюженного дома. Когда-то они вместе копались в саду. Когда-то у них было на это время. Теперь они работают столько часов, сколько потребуется; остальное время проводят с сыном и любуются садом издалека. Филип возвращается за стол. Берет кусок недоеденной чапати и снова бросает на тарелку. Встает. Делает шаг к Фрэнсис; опомнившись, возвращается к своему стулу. Садится, допивает вино, оглядывается, не зная, что еще сделать; сраженный пустотой тарелок, сдается и оборачивается к Фрэнсис. Она наблюдает за его нервозными движениями.
— Знаешь, ты ведь имеешь право взбеситься.
— Да. Спасибо. Знаю.
— Ты взбешен?
Филип качает головой:
— Не думаю. Пока нет. А надо?
Фрэнсис задумывается на секунду, поливает оливковым маслом хлеб, добавляет соли и тонкий ломтик пармезана. Откусывает, быстро жует, судорожно проглатывает и чувствует, как хлеб царапает пищевод.
— Не знаю.
— Тогда откуда же мне знать?
— Что ж, справедливо.
Фрэнсис чувствует, как вежливая сдержанность начинает давить на них. Она перебирается к камину, на двухместный диван с ситцевой обивкой, и протягивает руку, приглашая Филипа присоединиться к ней. Он остается за столом и крошит пробку на мелкие кусочки.
Спустя девяносто долгих секунд он произносит:
— Это важно? Это имеет значение? Они имеют значение? — поправляется он.
— Не думаю. Пока не имеют. Все только началось. С обоими.
— Когда началось?
— На этой неделе.
— С обоими?
— Да.
— Значит, ты еще можешь все переиграть?
— Наверное. Если захочу.
— Это что-нибудь изменит? Для нас?
Фрэнсис поднимает глаза, пожимает плечами и произносит короткую, но очень важную правду:
— Честное слово, не знаю.
Филип откидывается на спинку стула, смотрит на жену. Фрэнсис встречает его взгляд. Филип не знает, что и думать. Мысли не работают, отказываются складываться в предложения, в голове вспыхивают лишь бессвязные образы. Рождение Бена. Как сын болел воспалением легких и как Фрэнсис за ним ухаживала. Их первый лыжный отпуск. Оба они из семей, никогда не видевших Франции, не говоря уж об Альпах, вот и решили, что теперь могут позволить себе то, о чем прежде даже не смели мечтать. Филип и Фрэнсис еле вытерпели этот отдых. Бен был в восторге. Отрывочные воспоминания о десяти годах брака и двух годах добрачных развлечений. Филип перебирает эти воспоминания. Проверяет, так ли оно было на самом деле, как он думал. Теперь он уже ни в чем не уверен. Полчаса назад, когда они с удовольствием поглощали ужин, он заметил — что-то не так, но решил, что речь идет о проблемах на работе или с Беном. О чем-то, легко разрешимом за бутылкой вина, легко выпрямляемым под холодным и рациональным взглядом. Или с помощью ненавязчивого секса. А оказалось, что у его жены два романа. То есть, увлечения. Неважно.
Рациональная часть Филипа отнюдь не удивлена, он знал, что когда-нибудь это случится. Он сам дважды ходил на сторону. В первый раз его просто занесло. Это произошло вскоре после женитьбы, когда его вдруг осенило, что он влип на всю оставшуюся жизнь. Она была его коллегой, они вместе работали над новым проектом и отправились в двухнедельную командировку в Нью-Йорк. Фрэнсис не смогла поехать, потому что только-только устроилась на работу, и Филип занимался любовью с Элисон каждую ночь. У них не было ничего общего, кроме работы и пристрастия к жареным пирожкам