Я заработал ломом, словно одержимый, и спустя несколько минут сокрушил всю кирпичную стенку, перегородившую сводчатый проход. За нею обнаружилась дверца. Ключ торчал в замке и легко повернулся под моей рукой: механизм некогда отлично промаслили. Я принял свечу из рук Кейт и ввел мою спутницу в обширное царство опилок, паутины и плесени.
"Вот, Кейт!" - ликующе воскликнул я. "Но не испортилось ли вино?" усомнилась она. "На этот вопрос ответит генерал Фортескью, - весело отозвался я. - А теперь пойдемте: вы мне снова посветите, а я попытаюсь отыскать клетку для портвейна".
Вскорости я отыскал не одну, но несколько клеток, наполненных бутылками портвейна. Какую выбрать, я не знал. Мы положились, на случай. Я с превеликой осторожностью понес наверх две бутылки, а Кейт - бутыль и свечу. Мы оставили добычу в кухне, распорядившись, чтобы портвейн никто не трогал, и отправились за новой порцией. Вскорости на столе в холле, у дверей в столовую, выстроилась целая дюжина бутылок.
Наконец, мы вступили в столовую, Кейт и я (ибо Кейт ни за что не отказалась бы от участия в благой миссии), держа в каждой руке по бутылке, и осторожно расставили их на серванте. Джейкоб хихикал и потирал руки у нас за спиной. Судя по изумленным взглядам гостей, мы являли собою примечательное зрелище - Кейт в белом муслиновом платьице и я в парадном облачении, с ног до головы перепачканные в паутине, кирпичной крошке и известке. Гости забавлялись, глядя на нас, а мы со смеху умирали, глядя на них. Десерт уже подали - но кувшинов с вином не предвиделось. Как долго сотрапезники так просидели, я понятия не имею. Хотите - спросите у вашей мамочки, может быть, она знает лучше. Капитан Кокер и генерал Фортескью просто-таки места себе не находили! Дядя, отчаянно уповая на чудо, словно прирос к месту и словно воды в рот набрал, а гости взять не могли в толк, в чем причина зловещей задержки. Даже леди Джорджиана начала уже всерьез опасаться, что в кухне назревает бунт или произошло нечто столь же ужасное. Но видели бы вы, как просияло лицо дяди, когда явились мы, изрядно "нагрузившись" портвейном! Старик тут же сделал вид, что все идет по плану. "Ну и где тебя, носило, Нед, мальчик мой? - осведомился он. - О, прекрасная Геба!.. - продолжал он. - Прошу прощения: Джейкоб, продолжай разливать. Подобная забывчивость тебе чести не делает. А вы, Геба, передайте эту бутылку генералу Юпитеру. В складках его тоги непременно найдется штопор, или я очень ошибаюсь".
Штопор генерала Фортескью не замедлил явиться. Я снова похолодел от тревоги. Пробка вылетела с легким хлопком; бутыль наклонилась; "буль-буль-буль" - донеслось из благословенного горлышка, и в стакан полилось нечто золотистое, словно львиная грива. Генерал неспешно поднес стакан к губам, по дороге поприветствовав и нос. "Пятнадцать лет выдержки! Клянусь Юпитером! - воскликнул он. - Ну, адмирал, ради этого стоило подождать! Разливай осторожнее, Джейкоб, собственной жизнью мне ответишь!"
Дядя торжествовал. Он усиленно подмигивал мне, давая понять: молчи! Кейт и я удалились, она - переодеться, я - вычистить платье и помыть руки. К тому времени, как я вернулся в столовую, вопросов уже никто не задавал. Что до Кейт, дамы перебрались в гостиную еще до ее возвращения, и я полагаю, что исполнить дядюшкин наказ для нее оказалось непросто. Но она не подвела. Нужно ли говорить, что это было счастливейшее Рождество в моей жизни?
- Но как же ты отыскал погребок, папа? - спросила Эффи.
- Где твоя сообразительность, дочка? Ты разве не помнишь: я сказал вам, что мне приснился сон!
- Да, верно. Но быть того не может, чтобы существование погреба открылось тебе во сне!
- Именно так. Я своими глазами видел, как погребок перестраивали как раз перед нашим отъездом на Мадейру. Сдавая дом, папа решил обезопасить запасы вина. Вину это пошло только на пользу, да и мне тоже. О погребке я напрочь позабыл. Все обстоятельства должны были воскресить в памяти эту подробность - казалось, еще немного, и я вспомню. Помните, я заснул под наплывом ассоциаций - ассоциаций, пришедших из далекого детства? Они воздействовали на меня и во сне, и, когда все отвлекающие факторы исчезли, в моем сонном сознании со временем воскресло воспоминание о том, что я видел. Утром я вспомнил не только сон, но и само событие, в нем отраженное. Однако я изрядно сомневался насчет точного места, и только в этом следовал сну как можно ближе.
Адмирал сдержал слово и не стал чинить препятствий нам с Кейт. По чести говоря, этого подводного камня я никогда особо не страшился; но вполне могло случиться, что щепетильность старика в вопросах чести либо гордость на какое-то время стали бы существенной помехой нашему счастью. Впоследствии дело обернулось так, что дядя не смог оставить мне Кулвервуд, и я сожалел об этом столь же мало, как и он сам. Впрочем, его благодарность ко мне переходила все границы, то и дело находя выход в бурных изъявлениях признательности. Полагаю, спаси я его корабль вместе со всей командой, дядюшка и тогда не почитал бы себя настолько мне обязанным. Ведь на карту было поставлено его гостеприимство! Старый добряк!
На этом отец закончил рассказ, чуть слышно вздохнул, поглядел на раскаленные угли, поцеловал матушке руку и осушил очередной бокал бургундского.
История Фотогена и Никтерис
Джордж МакДональд
История Фотогена и Никтерис
перевод Светлана Лихачева
I. УЭЙТО
Жила некогда ведьма, пожелавшая знать все. Но чем ведьма мудрее, тем сильнее расшибает себе голову о вставшую на пути преграду. Звали ее Уэйто, и в мыслях ее царил волк. Ничто не внушало ей любви само по себе - только любопытство. От природы она не отличалась жестокостью; жестокой сделал ее волк.
Уэйто была высокой и стройной, белокожей и рыжеволосой, и в черных глазах ее вспыхивало алое пламя. Порою сильное, статное тело ее сводила судорога, она падала на четвереньки и сидела так некоторое время, дрожа крупной дрожью и глядя через плечо, словно волк, покинув ее мысли, прыгнул ей на спину.
II. АВРОРА
У ведьмы гостили две дамы. Одна из дам состояла при дворе; муж ее в ту пору отбыл в далекие края с важной миссией. Вторая, молодая вдова, недавно потеряла мужа и с тех пор ослепла от горя. Уэйто разместила гостей в разных частях замка, так что дамы не подозревали о существовании друг друга.
Замок стоял на склоне холма, что плавно понижался, переходя в узкую долину: сквозь нее, по каменистому руслу, неумолчно журча, струилась река. Высокие стены, окружившие сад, пересекали реку и заканчивались на другом берегу. На каждой стене было по двойному ряду зубцов, а между ними неширокий проход.
Леди Аврора занимала просторные апартаменты из нескольких комнат на самом верхнем этаже замка, с окнами на юг. Окна эркера выдавались над садом; оттуда открывался великолепный вид на реку - вверх по течению, вниз по течению, и на противоположный берег, на крутой, но невысокий склон долины. Вдалеке высились снежные вершины. Аврора нечасто покидала свои покои, однако скучать ей не приходилось: к ее услугам были просторные, полные воздуха залы, великолепный пейзаж и небеса, избыток солнечного света, музыкальные инструменты, книги, картины и занятные безделушки, а также и общество Уэйто, что умело изображала обворожительную хозяйку. Ела гостья оленину и дикую птицу, пила молоко и светлое, пронизанное солнцем, искристое вино.
Бледно-золотые волосы Авроры волной струились по плечам, кожа была светлой, но не белоснежной, как у Уэйто, а глаза - синее небесной синевы; черты лица - тонкие и выразительные, губы - крупные и безупречной формы, а в уголках губ затаилась улыбка.
III. ВЕСПЕР
Позади замка холм поднимался совершенно отвесно; северо-восточная башня примыкала к скале и сообщалась с подземными пещерами. Ибо в камне таились залы, известные только Уэйто и ее доверенной служанке по имени Фалька. Бывший владелец замка выстроил эти покои по образцу гробницы египетского царя, и, возможно, с той же целью, ибо в центре одного из залов возвышалось нечто, весьма похожее на огороженный стеной саркофаг. Барельефы и прихотливая роспись украшали стены и своды. Здесь ведьма разместила слепую даму, а звали ее Веспер. Длинные, темные ресницы затеняли ее черные глаза; нежная, чистейшего оттенка кожа напоминала потемневшее серебро; иссиня-черные волосы, шелковистые и прямые, обрамляли прекрасное лицо; точеные черты печаль не сделала краше, но сделала милее; вид ее без слов говорил о том, что Веспер хотелось бы прилечь и уже не вставать. Дама не подозревала, что живет в гробнице, хотя удивлялась, что рука ее не нащупывает окна. В подземных залах повсюду стояли диваны, обитые роскошнейшим шелком, нежным, как щека самой обитательницы подземелья, а ковры с густым ворсом были столь плотны, что Веспер могла расположиться на покой где угодно - как то и подобает в могиле. Там было тепло и сухо, искусно проделанные отверстия обеспечивали приток свежего воздуха, так что в катакомбах не хватало только солнечного света. Ведьма поила гостью молоком, и вином, темным, как карбункул, и подавала на стол гранаты, и пурпурный виноград, и птицу болот; и наигрывала для нее печальные мелодии, и заставляла звучать жалобные напевы скрипок, и рассказывала ей грустные сказки, создавая вокруг леди Веспер атмосферу умиленной скорби.
IV. ФОТОГЕН
Со временем желание Уэйто исполнилось, ибо ведьмы часто получают желаемое: у прекрасной Авроры родился славный малыш. С восходом солнца мальчуган открыл глаза. Уэйто тут же унесла его в отдаленную часть замка и убедила мать, что мальчик вскрикнул только раз и умер при рождении. Вне себя от горя, Аврора покинула замок, как только к ней вернулись силы, и Уэйто больше не приглашала ее к себе.
Теперь ведьме предстояло позаботиться о том, чтобы дитя не знало тьмы. Посредством упорных упражнений Уэйто приучила мальчика не смыкать глаз днем и не просыпаться ночью. Ведьма убирала с глаз его все черное, оберегая его взор даже от тусклых цветов. По возможности ведьма и тени не давала на него упасть, ни на миг не теряя бдительности, словно тени были живыми существами, способными повредить малышу. Весь день дитя купалось в слепящем солнечном свете, в тех же просторных покоях, что некогда занимала его мать. Уэйто приучала мальчика к солнцу до тех пор, пока он не сделался закаленнее темнокожего африканца. Каждый день, в самый знойный час, ведьма раздевала малыша и клала под палящие лучи, чтобы он зарумянился, словно персик, и мальчик наслаждался живительным теплом и не позволял одеть себя снова. Призвав на помощь все свои познания, ведьма сделала его мускулы сильными, упругими и чуткими, - чтобы душа мальчика (со смехом говорила Уэйто) заключалась в каждом волокне, заполняла каждую клеточку и пробуждалась, едва позовешь. Волосы его пламенели алым золотом, но глаза со временем потемнели и стали черными, как у леди Веспер. То был веселый, жизнерадостный мальчуган, неизменно смешливый, неизменно любящий: сейчас пылал яростью, а в следующее мгновение снова хохотал от души. Уэйто назвала его Фотоген.