— Я на поклонение к божьему гробу отправляюсь. Оставляю тебе триста овец. Смотри береги их. Когда вернусь, ты передо мной за всё в ответе будешь. С чистой совестью должен меня встретить.
— Не бойся, хозяин. В добрый час! Уж я позабочусь о стаде.
Только хозяин уехал, чабан взял да и продал полстада, а деньги в карман себе положил. Когда настало время хозяину воротиться, чабан и другую половину стада продал. Лишь одну овцу оставил пастись в саду у хаджи.
Когда хаджи вернулся, чабан зарезал последнюю овцу, взял её шкуру, взял крынку простокваши и явился к хозяину.
— Добро пожаловать, хаджи, с приездом!
— Спасибо! Ну, как стадо?
— Про стадо и не спрашивай, хаджи. Рассчитаюсь я с тобой вчистую.
— Вчистую, так вчистую, рассказывай.
— Не минуло и двух-трёх месяцев с твоего отъезда, как прошёл слух, будто ты помер, в море утонул. До того мне стало тебя жаль, что я половину овец продал, а деньги нищим роздал за упокой твоей души. После узнал я, что ты жив. Взял я и продал остальных овечек, только одну оставил, а деньги роздал нищим, чтобы свечки за твоё здоровье поставили.
— Ну, а последняя овца где?
— Как прослышал я, что ты воротился, взял зарезал её и угощение беднякам устроил. Как видишь, хаджи, рассчитался я с тобой вчистую. Вот и шкура последней овцы, а вот тебе и крынка простокваши в подарок.
Понял хаджи, в чём дело, рассердился, схватил крынку, простоквашу на голову чабану вылил и прогнал его прочь.
Вышел чабан на улицу, а лицо у него простоквашей залито. Собрался вокруг народ, диву дается.
А чабан говорит:
— Чему вы дивитесь? Кто вчистую рассчитается, у того и совесть чиста, и лицо бело.
Про лентяя
Пара воробьев устроила себе гнездо на винограднике одного лентяя.
Пришло время перекапывать виноградник. Лентяй вскинул на плечо мотыгу и отправился на работу. Придя на виноградник, он уселся отдохнуть под черешней. Увидали его из гнезда воробьи, перепугались, выскочили поскорее.
— Вот видишь, — зачирикала воробьиха, — пропало наше гнездо! Разве можно было устраивать его на винограднике? Пришёл человек с мотыгой и разорит его.
Нечего заранее о худом думать, жёнушка, может, и не разорит.
В это время лентяй поднялся и стал пробовать землю. Копнул здесь, копнул там — земля, как камень. От долгой засухи спеклась.
Вернулся лентяй под черешню, уселся в тени, вздохнул и сказал:
— Эх, землица, землица, не посчастливилось тебе с моей мотыгой познакомиться. Но ничего, дай срок, пойдёт дождь, тогда увидишь… А сейчас, дай-ка я червячка заморю, да вздремлю маленько.
Тут лентяй вытащил из сумы хлеб да соль, поел, трубку табаком набил, высек кресалом огонь, выкурил не торопясь трубочку, зевнул разок-другой и заснул сладким сном.
Когда он к вечеру проснулся, воробьи пуще прежнего переполошились и зачирикали: «Сейчас хозяин примется за работу. Пришёл нашему гнезду конец!»
А тот встал, протёр глаза, чтобы ко сну не клонило, снова перекусил, трубку закурил, вскинул мотыгу на плечо и пошёл восвояси, сказав:
— Прощай, виноградник!..
Увидели воробьи, что он уходит, и развеселились.
Долго ли, коротко ли, лентяй опять появился на винограднике.
— Землю я не перекопал, так хоть лозы обрежу, — сказал он.
И снова уселся отдохнуть под черешней, а воробьи со страху сами не свои, особенно воробьиха.
— Ох, муженёк, теперь уж не миновать нам беды!
— Нечего заранее о худом думать, жёнушка, — успокаивает её воробей. — Может, хозяин добрый человек и сжалится над нами.
А хозяин вынул хлеб да соль, перекусил, трубочку закурил и сказал:
— Очень мне нужно лозы обрезать! Виноград и без того уродится. А коли люди будут смеяться, так мне до них дела нет.
И он улегся и заснул, а потом поднялся и ушёл. Увидели воробьи, что он уходит, и обрадовались.
Летом вывели они птенцов и стали кормить их.
От того, что виноградник остался невозделанным, выросла на нём густая трава и сорняки по пояс. Пришёл раз хозяин по глядеть, что у него родилось. Уселся, как обычно, под черешней, и взяла его оторопь:
— Гляди ты, какая трава, сорняки-то какие!.. Придется их, не теряя времени, выполоть!
Услыхала его воробьиха, перепугалась до смерти. Стала ломать голову, как ей птенцов от беды избавить.
— Да не тревожься ты, старуха, — сказал ей воробей. — Ничего этот лентяй не сделает, только грозится.
Тем временем хозяин виноградника поднялся и начал полоть. Выдернул былинку, выдернул другую, да и говорит:
— Землю я не перекопал, лозы не обрезал, с какой же стати теперь полоть! Лишние хлопоты… В следующем году, коли буду жив и здоров, всё, как полагается, сделаю!
И вернувшись под черешню, он достал из сумы хлеб да соль, наелся хорошенько, трубочку закурил. Хорошо! Лежит и покуривает. Сам не заметил, как одолела его дрёма, и заснул. Трубка вывалилась из рук, огонёк выпал из неё и поджег траву. Весь виноградник запылал, и воробьиное гнездо сгорело.
Еле спаслись воробей и воробьиха, уселись с опаленными перьями на соседнее дерево и горько заплакали.
— Эх, — сказал воробей, — и зачем мы свили гнездо на винограднике у лентяя. От лени ничего, кроме беды, не жди!
Сила и хитрость
Скитался цыган из села в село, дошёл до одной горы, видит — пастушья хижина.
— Сейчас чабан меня молочком и творожком угостит, — сказал он и направился в хижину.
— Здравствуй, чабан!
— Здравствуй, цыган!
— Не угостишь ли ты меня крынкой молока, миской творога да ложечкой маслица?
— И рад бы, да нету. Повадился ко мне что ни день страшный змей, всё уплетает.
Цыган задрожал от страха.
— Чего дрожишь, цыган?
— Сердце молодецкое играет, чабан…
— Раз уж ты такой храбрец-молодец, избавь меня от страшного змея, тогда и угощу тебя крынкой молока, миской творога да ложечкой маслица.
— Так и быть, избавлю!
Завернул цыган в платок немножко творога про запас и пошёл разыскивать змея.
Шёл-шёл, глядь — а змей ему навстречу. Идёт, кусты по дороге с корнем рвёт.
— Ты кто таков? — крикнул змей.
— Каков ты, таков и я.
— Я змей!
— И я змей!
— Коли ты змей, какова твоя сила?
— Какова твоя, такова и моя.
— Я когда камень сжимаю, в труху его превращаю!
— А ну покажи! — сказал цыган.
Змей поднял с земли камень и так сильно сжал, что из него посыпалась труха.
— Эх, разве это сила! — усмехнулся цыган. — Коли мне в руки камень попадёт, из него вода потечёт!
Нагнулся он будто за камнем, а сам из-за кушака платок с творогом достал да так сильно сжал, что из него вода потекла.
Тут змей не на шутку испугался, как бы цыган не причинил ему зла, и сказал:
— Давай побратаемся.
— Что ж, давай, — согласился цыган.
Побратались змей и цыган. А всё же страх у змея не проходит, и вот, чтобы избавиться от цыгана, он задумал его убить.
— Пойдём-ка, побратим, ко мне в гости, — предложил змей.
— Ладно, пойдём. Сегодня я к тебе, завтра ты ко мне, — ответил цыган.
Пошли. Видят, у реки высокий орех растёт.
— Давай нарвём орехов, — сказал змей.
— Давай, побратим, — согласился цыган.
Змей подпрыгнул, ухватил дерево за макушку, пригнул к земле, и принялись они орехи рвать.
— Ты держи эту ветку, а я за другую примусь, — сказал змей и выпустил ветку. Она выпрямилась, подбросила цыгана, и тот через дерево полетел в реку.
— Эй, побратим, чего ты в воду прыгнул? — спросил змей.
А цыган, очутившись в реке, случайно наткнулся на большую рыбину и схватил ее.
— Да вот, побратим, приметил я эту рыбку и думаю: покуда дерево обойду, она уплывет, ну и прыгнул напрямик. Сам видишь — поймал.
Тут змей совсем перепугался: не сравниться ему, с цыганом в силе и ловкости.
Пришли они к змею. Жена его встретила их честь-честью. Накормила, напоила и спать уложила — змея в одном углу, цыгана в другом.
Цыган догадался о замысле змея и до поздней ночи глаз не смыкал от страха. Дождавшись, когда змей наконец уснул и захрапел, он потихоньку поднялся, взял в углу деревянное корыто и положил к себе под одеяло, а сам забрался на чердак и стал ждать, что будет дальше.
Среди ночи змей проснулся, тихонько встал, взял топор и, приблизившись к постели цыгана, изо всех сил трижды ударил по ней топором. Изрубив корыто и думая, что избавился от своего опасного гостя, змей спокойно улегся спать.
А цыган спустился с чердака, бросил изрубленное корыто в огонь и как ни в чем не бывало вернулся на свою постель.
На заре змей проснулся. Проснулся и цыган.
Увидев гостя живым и здоровым, змей позеленел от страха и злости, а цыган говорит:
— Ну, и злющие же у тебя блохи, побратим. Ночью одна из них три раза меня укусила — просто не блоха, а собака!
«Ай-ай, ему удар топором, что блошиный укус!» — подумал змей, и такая тоска его взяла, что хоть из дому беги.
А цыган ему:
— Теперь пойдём ко мне в гости, побратим.
Змей согласился — и со страху и от любопытства. Пошли. Цыганка встретила их честь-честью, вкусных яств наготовила, накормила, напоила. Наевшись до отвала, уселись они у очага: с одного боку цыган и цыганка, с другого — змей. Хозяева гостя разговором занимают, а у него одно на уме — как бы живым ноги унести.
И вот в глубоком раздумье змей так сильно вздохнул, что всю золу из очага, а вместе с нею и цыгана, как ветром выдуло и занесло на чердак.
— Ах, побратим, — всполошился змей, — зачем ты на чердак забрался и весь огонь из очага с собою утащил?
— Сейчас поймёшь, зачем, — сердито крикнул цыган. — Дай только дубинку найду да спрошу тебя, до каких пор ты думаешь ко мне в гости ходить, мое масло и молоко уплетать! Где моя дубинка, жена?
Змей со страху подскочил, как ошпаренный, и давай бог ноги — только его и видели.
На другое утро цыган пошёл к чабану и рассказал ему, что прогнал змея.