Гильермо дель Торо: Впервые Даг сыграл у меня романтическую роль в «Хеллбое 2», где его персонаж Эйб Сапиен влюблялся в принцессу эльфов. Однако в «Форме воды» он играет совершенно другого персонажа. Мы создавали Амфибию три года. Это было невероятно сложно, ведь зритель не должен был, увидев его на экране, сказать: «Это всего лишь костюм». Он должен был поверить в героя. Дизайн был очень сложным и кропотливым.
Важнейшим источником вдохновения для меня была японская гравюра эпохи Эдо «Черный карп» – рыба там черная, но с золотыми и синими полосками. Я сказал: «Амфибии мы должны дать тело пловца и задницу тореадора». Он должен быть похож на прекрасного хищника, вроде кота. На рыбу, но красивую. Сексуальную рыбу. Сколько же времени мы на это потратили! Это была скульптура, мы даже обошлись без скетчей, и сразу стали его лепить.
– С «Формой воды» вы впервые участвовали в конкурсе Венецианского фестиваля – как считается, самого изысканного, посвященного искусству, а не индустрии.
Гильермо дель Торо: Забавно, что впервые я оказался в Венеции с фильмом «Мутанты» сто лет тому назад, и сразу влюбился в фестиваль. Много лет мечтал попасть в конкурс; ведь Венеция ценит и жанр, и артистические амбиции. Не случайно Алехандро Гонсалес Иньярриту показывал «Бёрдмэна» именно здесь. Продюсеры отказали мне, когда я просил их отправить в Венецию «Багровый пик»: мол, ты нам хоррор снял, а не арткино. Но согласились на этот раз. Спасибо им за это.
Понимаете, моя карьера может выглядеть со стороны блестящей, но я вижу это иначе. Ничто не дается даром, в каждое достижение вкладываешь гигантский труд. Вы себе представить не можете, какой ценой Альфонсо Куарон сделал «Гравитацию». Я же остался парнем, который готов использовать любой формат, чтобы рассказать ту историю, которая его по-настоящему интересует. Могу снять фильм за миллион, могу – за сто миллионов. Не это самое важное.
– Вы с таким теплом говорите о Куароне и Иньярриту. В начале ваших карьер вас называли «тремя друзьями». Вы до сих пор близки?
Гильермо дель Торо: Да. Мы прошли совсем разные пути, но для каждого эта дорога не была простой. Быть рядом с этими парнями – невероятно ценно для меня. Словами не передать. И мне было проще благодаря им.
– Вы помните, когда впервые влюбились в историю, которую с экрана рассказал вам кто-то другой?
Гильермо дель Торо: Конечно, помню. Фильмы Universal о монстрах, да и другие старинные хорроры. Они будто имели свои аромат и вкус, которые мне не забыть. Помню сеанс старинного «Кинг Конга» в воскресенье, у меня с собой была жареная курица, но я так приклеился к экрану, что был не в состоянии есть. Все эти фильмы, которые снимались с 1930-х по 1960-е, были несказанно прекрасны. Как они это делали? Я любил монстров с раннего детства, и эта любовь не прошла.
– С каким монстром вы соотносили самого себя?
Гильермо дель Торо: С чудовищем Франкенштейна, конечно. Я был воспитан в католичестве, и для меня этот персонаж – мученик, что-то наподобие прекрасного мессии. Он такой трогательный, увидев его впервые в детстве, я моментально решил: «Это я». А Тварь из Черной Лагуны… Я рисовал его все мое детство. Не мог представить себе монстра прекраснее.
– Только ли Голливуд вас привлекал?
Гильермо дель Торо: Нет, конечно. Я вырос в 1970-х, смотрел с детства итальянское кино – неореализм, Феллини, Дино Ризи. Хотя сам больше всего любил Марио Баву, который оказал на меня гигантское влияние. Итальянский хоррор – моя любовь.
– Вы ведь еще и «Пиноккио» собирались экранизировать?
Гильермо дель Торо: Собирался, не знаю уж, что получится. Я хочу сделать «Пиноккио» в точном соответствии с книгой Коллоди, но поместить сюжет в контекст подъема итальянского фашизма и прихода Муссолини к власти. Я легких путей не ищу и никогда не могу сказать заранее с уверенностью, каким будет следующий фильм. Я не могу сказать продюсерам: «Сниму экшн про воров на гоночных машинах», – нет, скорее уж, «хоррор про ожившую марионетку» или «триллер о Холодной войне и уборщице, влюбившейся в амфибию». Реакция стандартная: «Что, правда? Ну, удачи!» Так и учишься ждать. «Форма воды» заняла шесть лет. «Хеллбой» – восемь. «Хребет дьявола» – десять…
– И на осуществление своего самого амбициозного проекта, «Хребтов безумия» по Лавкрафту, все еще надеетесь?
Гильермо дель Торо: Безусловно. Я не сдаюсь. Как бы я хотел научиться этому – капитулировать, но нет, не сдаюсь.
Мексиканец Гильермо дель Торо снял множество фильмов в настолько разных жанрах, что могло показаться, будто их объединяют лишь визуальный перфекционизм, страсть к сверхъестественному и мрачное чувство юмора автора: в его копилке – вампирский боевик («Блейд 2»), хоррор («Мутанты»), кинокомикс («Хеллбой», «Хеллбой 2»), викторианская готика («Багровый пик»), неоготика («Хребет дьявола»), сказка («Лабиринт фавна») и политическая love story («Форма воды»).
Однако первый нуар дель Торо «Аллея кошмаров», в котором режиссер начисто отказывается от мистической составляющей, отчетливо показывает сквозную идею всего его творчества. Черти, вампиры, призраки, демоны и мутанты бывают довольно жуткими, но нет никого порочнее и опаснее человека. Поэтому «Аллея кошмаров», в которой на экране – одни только люди, еще и самый мрачный фильм Гильермо дель Торо.
Жанровая составляющая здесь преподнесена неиронично и фундаментально не случайно, ведь фильм поставлен по одноименному роману Уильяма Линдсей Грэшема, написанному в «нуарном» 1946-м и уже экранизированному в 1947-м Эдмундом Гулдингом (впрочем, дель Торо настаивает: его версия – не ремейк, а новая экранизация, более точная по отношению к первоисточнику). Герой, некто Стэн Карлайл (Брэдли Купер в своей второй блестящей роли за месяц после «Лакричной пиццы»), – одинокий мужчина с туманным прошлым, о котором он предпочитает не распространяться, и анекдотическим самомнением. Оно и заведет его в тупик, когда на пути Стэна встретится холодная блондинка с говорящим именем, доктор Лилит Риттер (в роли роковой красавицы – пугающе неотразимая Кейт Бланшетт). Их сложные отношения, рождающиеся на фоне великолепных арт-декошных зданий и интерьеров Баффало, – еще и поединок между шарлатаном-«менталистом», при помощи умелых трюков читающим мысли, и профессиональным психоаналитиком, которая твердо знает: торговать правдивыми секретами выгоднее, чем кормить публику сладкими иллюзиями.
Дель Торо не был бы собой, если бы не добавил к нуару элементы иного, контрастного жанра – сюжетно важного и для романа, но именно в фильме выведенного на первый план. «Аллея кошмаров» – ярмарочное или цирковое кино в духе «Уродцев» Тода Браунинга, «Человека-слона» Дэвида Линча и двух версий «Дамбо», анимационной и игровой. Иные актеры в этом аляповатом, красочном, выразительном и одновременно фальшивом мире смотрятся как влитые – например, играющий плутоватого хозяина цирка Уиллем Дэфо; органичный в роли добродушного силача Бруно, любимчик режиссера, Рон Перлман, а также Марк Повинелли в роли карлика Колосса. Другие («электрическая девушка» Руни Мара, пара возрастных медиумов – Тони Коллетт и Дэвид Стрэтерн) показывают себя с неожиданной стороны. В центре этого пасьянса из карт Таро – заросший, грязный, жуткий, способный лишь бормотать фразу «Я не такой!» специальный аттракцион, так называемый человек-зверь. Если остальные циркачи играют перед доверчивой толпой роли, то опустившийся пьянчужка, живущий в клетке и на потребу зрителям перегрызающий глотку живой курице, – человек в его самой примитивной, очищенной от стыда, совести и примет цивилизации, форме. Ему достались только инстинкты. Присоединившийся к балагану Стэн гадает, как можно было дойти до такого состояния? Своеобразным ответом на вопрос становится его собственная судьба.
Не раскрывая подробностей интриги – впрочем, довольно предсказуемой, – этого восхитительно тягучего, патологически живописного, чрезвычайно дискомфортного фильма, можно констатировать, что Гильермо дель Торо, изъяв из своей вселенной магию, убрал оттуда и надежды на хеппи-энд. Вообще же «Аллею кошмаров» хочется трактовать не как моралите о падении гордеца или психоаналитическую притчу об эдиповом комплексе (оба прочтения более чем законны), а как картину о природе кинематографа и искусства в широком смысле. С несвойственным ему прежде и, возможно, возрастным хладнокровием режиссер изучает границу, за которой благотворные фантазии и спецэффекты превращаются в прямую ложь, служащую корыстным целям обманщиков. Как отделить утешительные сказки, на которые во все времена была падка публика, от циничных и выгодных манипуляций? Для режиссера, совсем недавно впервые получившего «Оскар» именно за такую сказку, это отважный вопрос. Но он касается не одного дель Торо, а всего Голливуда.
Мистика – любимое орудие мошенников, персональные травмы и драмы – питательная среда для расчетливых негодяев, а всеобщий эскапизм – слабое место социума, переживающего кризис. Фоном всего происходящего в «Аллее кошмаров» становятся события Великой депрессии и Второй мировой. В этом мире, где цена жизни – ломаный четвертак, каждый, от бесправного циркача до респектабельного миллионера (в этой роли блистателен неузнаваемый Ричард Дженкинс), рискует моментально превратиться в «человека-зверя». Выпивка, наркотики или приравненные к ним сеансы чтения мыслей и общения с умершими затуманивают разум, суля осуществление невозможного. Но после опьянения неизбежно наступает похмелье – и, передавая зрителям его невыносимый привкус, Гильермо дель Торо в своем, казалось бы, классическом до архаичности фильме весьма точно отражает дух эпохи, в которую он снят.
«Зачем еще один “Пиноккио”?» – спросите вы. Общее число экранизаций легендарной сказки Карло Коллоди – вероятно, самого читаемого итальянского текста всех времен (думаю, он опередил «Божественную комедию») – около пятидесяти, только за 2022 год это третья.