Мы пытались вызвать свидетелями защиты Мартина Скорсезе и Роберта де Ниро, но те не ответили на повестки в суд. Они, отцы-основатели, молчат. Молчит всемогущий Томас Уэйн-старший – желанный отец для всего Готэма и персонально для Артура, бывший наниматель его больной ворчливой матушки. Молчит после инсульта прикованная к постели мать Артура. Не умолкают только шутники: они смеются над Джокером и вызывают его на ответную шутку. Сами напросились.
Недаром он явился публике в Венеции – городе масок и комедии дель арте, жестокого площадного искусства смеха над теми, кто слаб и несовершенен. Позже итальянцы смягчились, научились сочувствовать трагическому шуту Риголетто, рыдать над участью комедианта-убийцы: «Смейся, паяц, над разбитой любовью…» Веристы искали психологической правды в самом условном жанре – опере. Не такая же ли безнадежная задача, как искать ее в кинокомиксе?
Артур заходит в роскошный зрительный зал. Он проник сюда инкогнито, переодевшись обслугой. В каждом кресле – нарядные господа в смокингах и разряженные дамы в вечерних платьях. Они дружно хохочут над пантомимой маленького Чаплина, который танцует под музыку им на радость. «Новые времена» – трагическая комедия об участи маленького человека, о невозможности протеста и революции. Немой фильм в звуковую эпоху: потешающий богатых шут-бедняк лишен права голоса. Мы жалеем бедолагу свысока, но мурашки идут по коже, когда представляешь себе Башмачкина: тот умер, переродился и стал чудовищем. Теперь он отнимает чужие шинели и скажите спасибо, если сохранит вашу жизнь.
Боль и горечь смягчит легкий жанр. Пусть это будет комикс. Пусть опера, чаплинский балет, пусть мюзикл. Ведь можно услышать эту историю и так?
Артур идет по улице, пробирается через толпу, взбирается по бесконечной лестнице. Он устал, он еле движется; автоматизм движений напоминает о роботе или тряпичной кукле – руки и ноги не слушаются. Он поднимается выше и выше, направляется домой, к маме – будто восходит на эшафот. Вспоминается «The Wall» Pink Floyd, финальное судилище, где свидетелем обвинения выступает и мамаша, – «The Trial»: «Crazy… Toys in the attic, I am crazy…»
Но не ринуться ли в обратном направлении – вниз по лестнице? Увольняясь с работы, Артур перепрыгивает ступени, все ниже и ниже, по пути зачеркивая лишнее слово в объявлении: «Don’t forget to smile», оставляя «Don’t smile». Несется по лестнице психушки, украв личное дело своей психопатки-матери. Наконец, преобразившись окончательно – зеленоволосый, лицо в гриме, щегольской карнавальный красный костюм, – пританцовывает под слышную ему одному музыку. Гэри Глиттер играет для него свой заводной рок-н-ролл, Фрэнк Синатра выводит рулады «Send in the clowns», задушевно несется в воздухе вечная «Smile» (из чаплинских «Новых времен», вестимо). Джокер спускается ниже и ниже, он танцует. Он сделает первые па после того, как совершит первое убийство, и больше не сможет остановиться: ни танцевать, ни убивать.
Когда в кульминации Артур-Джокер будет нестись в полицейском автомобиле через охваченный безумием мегаполис, и в его зрачках будут плясать отражения полыхающих пожаров, пластинка сменится. Боевитая «White Room» Cream предскажет ему заточение Аркхэма и заодно новую жизнь. Как с чистого листа, в белой-белой комнате.
Надо всем этим висит тянущаяся нота отчаяния и безумия, одиночества и упорства – виолончель Хильдур Гуднадоуттир, исландской сочинительницы, автора невероятных саундтреков. Солирующий инструмент заглушает звук целого оркестра, как окончательное освобождение Джокера лейтмотивом пронзает гул огромного города. Только что она же писала музыку для не менее жуткого апокалиптического «Чернобыля», создатель которого Крэйг Мазин всего несколько лет назад на пару с Тоддом Филлипсом сочинял «Мальчишники в Вегасе».
Артур стал Джокером, когда отверг собственную трагедию и сделал ее черной комедией. Мазин и Филлипс взглянули на комедию под необычным ракурсом – и из нее родилась трагедия. В конце концов, как напоминает наш герой в прямом эфире комического шоу, юмор субъективен, и даже чья-то смерть может показаться со стороны ужасно смешной. Хватит притворяться, настало время это признать.
Вызывается ключевой свидетель защиты – режиссер «Джокера» Тодд Филлипс.
– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
– Вы пришли к Джокеру после долгих лет в комедийном кино. Но начинали с такого же Джокера – только из реальной жизни: ваша первая документальная картина «Ненавистный» рассказывала о самом одиозном герое американского панк-рока Джи-Джи Аллине, скандалисте и провокаторе, который трагически умер в 1993 году. Ваш фильм вышел через год после его гибели. Заметили ли вы, что у вас получился своеобразный мюзикл?
– Всю жизнь вы исследовали психологию и поведение мужчин. Ваши ранние оригинальные комедии «Дорожное приключение» и «Старая закалка» – о студентах (или вечных студентах), которые упорно не желают взрослеть и выставляют себя идиотами перед преподавателями, родителями и женщинами. Ваши картины по чужим сюжетам «Старски и Хатч» и «Школа негодяев» продолжают эту линию. Насколько автобиографичны ваши герои, так подозрительно похожие друг на друга?
– В 2009-м неожиданно для многих ваша комедия «Мальчишник в Вегасе» не только стала лидером прокатных сборов, но и получила признание профессионального сообщества, заслужив «Золотой глобус». Тогда ли впервые вы подумали, что со временем смогли бы попасть на Венецианский фестиваль и выиграть его, встав в один ряд с Куросавой, Тарковским и Висконти?
– Через какие бы испытания ни проходили герои ваших трех «Мальчишников», это не могло заставить их измениться: им оставалось лишь принять свою природу и жить с ней в мире – в точности, как Джокеру. Такова ли судьба мужчины в сегодняшнем, стремительно меняющемся мире?
– Впервые ли в «Парнях со стволами» вы задумались о том, что будет, если инфантилу и вечному подростку в руки попадет огнестрельное оружие?
– Ваш любимый комик и постоянный артист Зак Галифианакис озвучил в анимационном «Лего: Бэтмене» роль Джокера. Как вы думаете, это случайное совпадение?
– Реабилитируя своих несчастливых и неполноценных героев – вечных детей – или по меньшей мере позволяя публике отнестись к ним с пониманием, не делаете ли вы того же самого по отношению к жанру кинокомикса с его вечным инфантилизмом и токсичной маскулинностью?
– Есть ли все-таки принципиальная разница между супергероем и суперзлодеем?
– Спасибо, допрос завершен.
Википедия сообщает, что смех может быть реакцией на юмор или щекотку, а также быть реакцией на нервное напряжение или признаком психического расстройства. Дамы и господа, прошу вас ознакомиться с вещественным доказательством: карточка, которую Артур предъявляет каждому, кого тревожит или раздражает его смех. Там прямо сказано, что этот смех – неконтролируемый, результат психической болезни. Но кто же все-таки сошел с ума: один только Артур или все, кто его окружают?
Он фантазирует о том, как его обнимет отец, которого никогда не знал. Как симпатичная соседка придет к нему в гости, обнимет, может быть, даже поцелует. Как публика засмеется его монологу на сцене в клубе. Он ли виноват в том, что ему так не хватает тепла? Его ли вина, что он выбрасывает содержимое из холодильника и забирается внутрь, изгоняя из себя остатки этого тепла, отторгая саму потребность в нем? Отмороженное не болит. Ух ты, а ведь это уже не Джокер, а мистер Фриз – помните такого злодея?
Как хотелось бы вызвать последнего и самого важного свидетеля – Бэтмена. Но он не выходит в люди, он вечно занят и ведет ночной образ жизни.
Вернемся к началу. Мы помним: Джокер не может существовать без Бэтмена. Клоун бросает вызов Темному Рыцарю, человек-шутка – воплощенной серьезности. Зададимся вопросом: а если все было наоборот? Не было бы Бэтмена, не осиротел бы Брюс Уэйн, не был бы проклят Готэм, если бы тем, у кого в руках была власть, захотелось бы проявить немного сочувствия к таким, как Артур. Увидеть их. Услышать их. Возможно, засмеяться в ответ на их шутку. Осознать, что лишенных привилегий неудачников на улицах всегда будет больше, чем супергероев. Что однажды они соберутся вместе, наденут одинаковые маски и выставят, как щит, плакат с надписью «Все мы клоуны».
Многоуважаемый суд, господа присяжные заседатели. Джокеру нет дела до того, обвините вы его или оправдаете. У клоунов и лузеров своя аудитория. И она гораздо больше, чем электорат денежного мешка, пусть тот и баллотируется на заранее обеспеченный ему пост, пусть в его шкафу висит комбинезон черного супергероя, пусть за него полиция и толстосумы. Пока Бэтмен летает все выше, на земле люди в шутовских масках поднимают над восторженной толпой своего кумира – Джокера. На его губах кровь, но он этого не замечает. В его глазах уже не отчаяние, но восторг. Он больше не тварь дрожащая, он – право имеющий; никакие наказания не отвратят его от преступления, никакой плач не заставит прекратить смеяться. Он не может быть оправдан. И все-таки он победил[33].
Джордан Пил. Двойник
Для начала скажем главное. «Прочь» – фильм-событие. Это не оценочное мнение, а объективный факт. Режиссерский и сценарный кинодебют 38-летнего нью-йоркского актера и комика Джордана Пила был снят за четыре с половиной миллиона долларов, а в мировом прокате собрал уже около двухсот. К тому же он вошел в десятку картин, набравших рейтинг одобрения 99 % (при условии более 100 отзывов) на сайте-агрегаторе Rotten Tomatoes. Критики и публика единодушны: эту картину пропустить нельзя. Они правы. Фильм увлекательный, смешной, злой, виртуозный.
В дискуссии об американском расизме, вспыхнувшей с новой силой в последние годы, эта картина останется таким же краеугольным камнем, как фильмы «12 лет рабства» и «Лунный свет», рэп Кендрика Ламара и роман Колсона Уайтхеда «Подземная железная дорога». Неудивительно и то, что ураганный успех ожидал все эти культурные феномены прежде всего в Штатах, но не за их пределами. Из чего не следует, что «Прочь» – только кино о расизме или что это сугубо американское явление. В любом месте и любой культуре, где существует ксенофобия и страдают от ущемления прав меньшинства (то есть попросту везде), эта картина покажется смешной, жуткой и своевременной.