Старый лебедь сразу все понял. Он провел девочек к другой стороне дороги, вдоль которой тянулась изгородь, и тихо сказал:
— Если вы пойдете вдоль этой изгороди, то вскоре опередите родителей. Когда будете рядом с домом, мы постараемся отвлечь их как-нибудь, чтобы вы могли перейти дорогу. А сейчас главное — уйти вперед.
Девочки и хотели бы послушаться его совета, но они так устали и были так голодны, что ноги их совсем не слушались. Дельфина и Маринетта шли гораздо медленнее, чем их родители. Расстояние между ними увеличивалось.
— Да, это усложняет дело, — прошептал старый лебедь. — Нужно выиграть время. Позвольте мне!
И он побежал за родителями, крича им:
— Добрые люди! Вы ничего не потеряли по дороге? Родители остановились и при свете луны стали рыться в корзинках, проверяя, все ли на месте. Старый лебедь больше не бежал, наоборот, он старался идти как можно медленнее, чтобы девочки смогли наконец перегнать родителей. А те уже начинали нервничать.
— Ничего не потеряли? — спрашивал их лебедь. — А то я нашел на дороге красивое белое перо, а раз оно не мое, я подумал, что, может быть, это вы его потеряли?
— Ты что, считаешь нас дураками вроде тебя? Думаешь, мы носим перья? — сказали рассерженные родители, удаляясь.
Старый лебедь перешел на другую сторону дороги. Девочки теперь были немного впереди родителей, но те шли гораздо быстрее и вскоре должны были догнать и перегнать детей. Лебедь уже шатался от усталости. Но, подбодрив Дельфину и Маринетту, он еще нашел в себе силы бежать впереди всех. Девочки увидели, что молчаливая стая больших птиц вдруг исчезла. А родители продолжали свой путь и разговаривали о дочерях, которые ждут их дома.
— Надеемся, что они вели себя хорошо и не выходили на дорогу, — говорили они.
У Дельфины и Маринетты, которые все это слышали, ноги подкосились от страха. Вдруг родители остановились и открыли рты от изумления: впереди них посреди дороги двенадцать белых лебедей танцевали при свете луны. Они расходились по двое, кружились, взмахивали крыльями, выстраивались в круг, их длинные шеи вытягивались, и двенадцать голов касались друг друга кончиками клювов. Птицы вращались так быстро, что сливались в большое белое облако. Или это был снежный вихрь?
— Как красиво! — сказали родители. — Жаль только, времени нет. И так уже поздно.
Пройдя мимо лебедей, они продолжали свой путь, не оборачиваясь. По другую сторону изгороди девочки, ушедшие немного вперед, опять слышали шаги родителей и уже потеряли всякую надежду вернуться домой раньше них. Старый лебедь оторвался от своих товарищей и пытался бежать рядом с девочками, чтобы их подбодрить, но он так устал, что спотыкался на каждом шагу и чуть было не падал. После долгого пути этот танец совсем измучил его. Когда наконец, на исходе сил, он догнал девочек, родители уже были недалеко от дома.
— Не бойтесь, — сказал он, — вас не будут ругать. А я сейчас должен уйти. Мои друзья станут вас охранять. Обещайте слушаться их во всем. Они помогут вам перейти дорогу, когда наступит подходящий момент.
Он отошел от изгороди, затем, собрав последние силы, перебежал через дорогу. Старый лебедь чувствовал, что ноги становятся ватными, и, дойдя до луга, он упал, чтобы уже никогда не подняться. Тогда — как все лебеди перед смертью — он запел. Песня его была такой прекрасной, что у всех, кто ее слышал, наворачивались на глаза слезы. Родители, взявшись за руки, повернулись спиной к дому. Они шли по лугу и слушали этот голос. И уже после того как затих последний звук, они все шли по росе и не думали возвращаться.
Дельфина и Маринетта шили на кухне при свете лампы. Стол был накрыт к ужину, и в очаге горел огонь. Войдя, родители поздоровались так тихо, что девочки едва их услышали. Глаза родителей были влажными и — что совсем странно — смотрели куда-то вверх.
— Какая жалость, — сказали они девочкам. — Какая жалость, что вас сейчас не было на дороге. Лебедь пел на лугу.
ЛОШАДЬ И ОСЛИК
Дельфина и Маринетта уже лежали в своих кроватках, но луна так ярко светила в окно что девочки никак не могли уснуть.
— А знаешь, кем я хочу быть? — спросила Маринетта, приподняв светловолосую головку с подушки. — Лошадкой! Да, белой лошадкой. У меня будет четыре хорошеньких копыта, грива, настоящий хвост, и я буду быстрее всех бегать. Хорошо я придумала?
— А я… — задумалась Дельфина. — Нет, мне что-нибудь другое. Я буду просто серым осликом с белым пятнышком на голове. Но у меня тоже будет четыре копыта, а еще длинные уши — я научусь ими шевелить! — и добрые глаза.
Они еще немножко поговорили и уснули, и очень им хотелось, чтобы Маринетта стала лошадкой, а Дельфина осликом с белым пятнышком на голове. Через час спряталась и луна. Настала ночь, такая темная и страшная, какой раньше никогда не бывало. Назавтра многие в деревне говорили, что слышали в темноте тихую музыку и завывание бури, хотя никакого ветра и в помине не было. Кот, которому на самом деле многое было известно, ночью несколько раз подходил к окнам девочек и громко-громко звал их. Но они спали так крепко, что ничего не слышали. Кот посылал и собаку, но у той тоже ничего не вышло.
Утром, когда Маринетта открыла глаза, ей вдруг почудилось: на подушке, там, где должна быть голова сестры, лежали два длинных серых уха. А сама Маринетта чувствовала себя как-то странно, словно плохо выспалась, и ей почему-то мешали простыни и одеяло. Но все же сон взял верх над любопытством, и она снова закрыла глаза. А потом и Дельфина спросонок взглянула на кровать сестры, какую-то невероятно огромную, и тоже уснула. Но вскоре девочки проснулись окончательно и прежде всего покосились на свои ноги, которые как-то странно удлинились и вообще были не такими, как раньше. Повернув голову к кровати Маринеты, Дельфина вскрикнула: вместо светловолосой головки сестры на подушке лежала лошадиная голова! Но и Маринетта очень удивилась, когда увидела перед собой морду ослика. И тоже вскрикнула. Две сестрички, вытянув шеи, во все глаза всматривались друг в друга и с трудом понимали, что с ними произошло. Каждая думала: что за странное животное лежит в кровати сестры? Маринетта даже засмеялась, но, когда взглянула на себя и увидела лошадиные ноги с копытами, она сразу поняла, что желания, о которых они говорили вечером — увы! — осуществились. Дельфина разглядела свою серую шерстку, копыта, а на белом одеяле тень ушастой головы и тоже все поняла. И тяжело вздохнула.
— Это ты, Маринетта? — спросила она сестру таким слабым и дрожащим голоском, что сама его не узнала.
— Да, — ответила Маринетта. — А это ты, Дельфина? Не без труда они вылезли из кроватей и встали на свои копыта. Дельфина, превратившаяся в хорошенького ослика, была на целую голову меньше своей сестры, которая стала крупной и сильной лошадью.
— Какая у тебя красивая шерстка, — сказала Дельфина сестре, — а если бы ты видела свою гриву, она бы тебе понравилась.
А бедная лошадь грустно смотрела на платье, которое вечером повесила на спинку стула у своей кровати, и когда она подумала, что, может быть, никогда уже не сможет его надеть, то задрожала всем телом. Ослик пытался ее успокоить, но, видя, что никакие слова не помогают, просто пощекотал лошадиную шею большими мягкими ушами. Когда мама вошла в комнату, они стояли совсем рядом, лошадь склонила шею к голове ослика, глаза их были опущены. Маме показалось странным, что ее дочери додумались привести в свою комнату этих животных. Да чьи они? Мама была очень недовольна.
— И где же мои глупышки? Наверное, спрятались где-нибудь.
А вот их платья висят на стульях. Ну выходите! Некогда мне с вами играть…
Никого не увидев, она стала ощупывать кровати и, когда наклонилась, чтобы заглянуть под них, услышала тихий шепот:
— Мама… мама…
— А, слышу, слышу. Ну выходите. Я не очень-то вами довольна!
— Мама… — Снова услышала она.
Это были слабые, хриплые голоса, которые она с трудом узнала. Не найдя дочерей в комнате, она повернулась, чтобы расспросить странных животных, но лошадь и ослик смотрели на нее такими грустными глазами, что она очень удивилась. Ослик заговорил первым.
— Мама, — сказал он, — не ищи здесь ни Маринетты, ни Дельфины. Видишь лошадь? Это Маринетта, а я — Дельфина.
— Это что еще за глупости? Неужели я не вижу, что вы вовсе не мои дочери!
— Мама, — сказала Маринетта, — мы и есть твои дочери.
Но наконец бедная мать и сама узнала голоса Маринетты и Дельфины. Низко опустив голову, она заплакала вместе с ними.
— Постойте-ка тут немного, — сказала она. — Сейчас схожу за отцом.
Пришел папа и тоже заплакал, а потом стал думать, что же теперь делать, раз уж такое случилось. Ну прежде всего им нельзя было больше жить в своей комнатке, она была слишком мала для таких больших животных. Значит, их нужно будет отвести в конюшню, там есть свежая подстилка и кормушка с сеном. Отец вывел их во двор и, взглянув на лошадь, рассеянно пробормотал:
— Красивое все-таки животное…
Погода была солнечная, ослик и лошадь не захотели долго оставаться в конюшне, а пошли на луг, там они щипали траву и говорили о том, какими были раньше.
— А помнишь, — сказала лошадь, — когда мы еще были девочками и играли на этом лугу, однажды пришел гусь и отнял у нас мячик.
— Да, и стал щипать нас за ноги.
И они опять горько заплакали.
Во время обеда, когда родители сидели за столом, ослик и лошадь приходили на кухню, устраивались рядом с собакой и грустно смотрели на маму и папу. Но уже через несколько дней им сказали, что для кухни они слишком большие и вообще — нечего им там делать.
Тогда им пришлось стоять во дворе, просунув голову в окно. Родители, конечно, были очень огорчены тем, что случилось с Дельфиной и Маринеттой, но через месяц они вполне привыкли к лошади и ослику. И, честно говоря, не очень-то обращали на них внимание. Мама больше не заплетала Маринетте в лошадиную гриву ленточку, как в первые дни, и не надевала браслет на ногу ослику. А однажды, когда родители завтракали на кухне в плохом настроении, папа, увидев головы в раскрытом окне, закричал: