Стены чертогов были наметены снежными метелями, окна и двери пробиты свирепыми ветрами. Громадные залы, возведённые прихотью вьюг, сотнями тянулись непрерывной грядой, освещённые северным сиянием; и самый большой простирался на много-много миль. Как холодно, как пусто было в белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье сюда и не заглядывало! Никогда не устраивались здесь медвежьи балы с танцами под музыку бури – с танцами, в которых белые медведи могли бы отличиться грацией и умением ходить на задних лапах; никогда не составлялись партии в карты с ссорами и дракой, и беленькие кумушки-лисички не сходились на беседу за чашкой кофе, – нет, никогда, никогда этого не случалось! Холодно было здесь, пусто, мёртво и величественно! Северное сияние вспыхивало и мерцало так ритмично, что можно было точно рассчитать, в какую минуту свет разгорится всего ярче и в какую почти угаснет. Посреди самого большого снежного зала, бесконечного и пустого, сверкало замёрзшее озеро. Лёд на нём треснул, и трещины разделили его на тысячи кусков, таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то чудом. Посреди озера восседала Снежная королева, когда была дома; она называла его зеркалом разума – самым совершенным зеркалом в мире.
Кай совсем посинел, даже чуть не почернел от холода, но не замечал этого – поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к стуже, да и самоё сердце его превратилось в кусок льда. Мальчик возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады – он хотел что-то сложить из них. Есть такая игра, которая называется «китайская головоломка»; она состоит в том, что из деревянных дощечек складываются разные фигуры. Кай тоже складывал всякие затейливые фигуры, но из льдин. Это называлось «ледяная головоломка». В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их – занятием первостепенной важности. Так ему казалось потому, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала. Из льдин Кай складывал слова, но никак не мог сложить слово «вечность», чего ему особенно хотелось. Снежная королева сказала ему: «Только сложи это слово – и ты будешь сам себе господин, а я подарю тебе весь свет и новые коньки». Но слово не давалось Каю, он никак не мог его сложить.
– Теперь я полечу в тёплые края, – сказала Снежная королева, – загляну в чёрные котлы. – Котлами она называла кратеры огнедышащих гор, Везувия и Этны. – Я их немножко побелю. Когда снег осыпает лимоны и виноград, это для них полезно.
И она улетела, а Кай остался один в необозримом, пустынном зале; он смотрел на льдины и всё думал, думал до того, что голова у него заболела. Он сидел на одном месте, бледный, неподвижный, словно неживой. Могло показаться, что он замёрз.
А Герда тем временем входила в огромные ворота, где её встретили вечно веющие свирепые ветры. Она прочла вечернюю молитву – и ветры улеглись, словно заснули, потом вступила в огромный пустынный ледяной зал и увидела Кая. Герда сразу узнала его и бросилась ему на шею; крепко обняла его и воскликнула:
– Кай! Милый мой Кай! Наконец-то я тебя нашла!
Но он сидел всё такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слёзы её упали Каю на грудь, проникли ему в сердце, растопили ледяную кору, и осколок растаял. Кай взглянул на Герду, а она запела:
Розы цветут… Красота, красота!
Скоро увидим младенца Христа.
Кай вдруг разрыдался, и рыдал так бурно, что осколок выпал у него из глаза – его смыли слёзы. И вот он узнал Герду и так обрадовался!
– Герда! Милая моя Герда!.. Где ж это ты была так долго? Где был я сам? – и он оглянулся кругом. – Как здесь холодно, пустынно!
Он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости. Да, радость её была так велика, что даже льдины заплясали, а когда утомились, легли и составили то самое слово, которое Каю велела сложить Снежная королева; сложив его, Кай мог сделаться сам себе господином да ещё получить от неё в дар весь свет и новые коньки.
Герда поцеловала Кая в обе щеки – и щёки его опять зарумянились, поцеловала его в глаза – и они заблестели, как её глаза; поцеловала его руки и ноги – и он опять стал бодрым и здоровым. Теперь Кай ничуть не страшился прибытия Снежной королевы: его вольная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.
Кай и Герда вышли рука об руку из ледяных чертогов; они шли и говорили о бабушке, о розах, что свешивались с крыши у них дома, на родине, и на пути их стихали свирепые ветры, а солнечные лучи пробивали тучи. У куста с красными ягодами их встретил северный олень. Он привёл с собою молодую олениху; вымя её было полно молока, она напоила молоком Кая и Герду и поцеловала их. Затем Кай и Герда отправились сначала к финке, отогрелись у неё в тёплой комнатке и узнали дорогу домой; потом заехали в Лапландию к старушке. Она ещё до их прихода сшила им новую одежду; а когда починила свои сани, посадила в них Кая и Герду и поехала их провожать.
Оленья парочка тоже провожала молодых путников вплоть до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с оленями и старушкой.
– Счастливый путь! – говорили им провожатые.
Вот перед ними и лес. Запели первые птички, деревья покрылись зелёными почками. Из лесу навстречу путникам выехала верхом на великолепном коне молодая девушка в ярко-красной шапочке и с пистолетами за поясом. Герда сразу узнала и коня – он когда-то возил золотую карету. А девушка оказалась маленькой разбойницей: ей наскучило жить дома и захотелось побывать на Севере, а если там не понравится – то и в других местах. Она тоже сразу узнала Герду. Вот была радость!
– Ах ты бродяга! – сказала она Каю. – Хотела бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света!
Герда погладила её по щеке и спросила о принце и принцессе.
– Они уехали в чужие края, – ответила молодая разбойница.
– А ворон? – спросила Герда.
– Лесной ворон умер; ручная ворона овдовела, ходит с чёрной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу. Но всё это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла Кая.
Герда и Кай рассказали ей обо всём.
– Ну вот и сказке конец! – воскликнула молодая разбойница и, обещав навестить их, если когда-нибудь заедет в их город, пожала им руки. Затем она отправилась странствовать по белу свету, а Кай и Герда рука об руку пошли домой. И там, где они шли, расцветали весенние цветы, зеленела травка. Но вот послышался колокольный звон, и показались высокие башни их родного города. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где всё было по-старому: маятник всё так же стучал «тик-так», а стрелка двигалась по циферблату. Но, входя в низенькую дверь, они заметили, что выросли. Цветущие розовые кусты заглядывали с водосточного жёлоба в открытое окошко; тут же стояли детские скамеечки. Кай с Гердой уселись на них и взяли друг друга за руки. Холодное, пустынное великолепие чертогов Снежной королевы забылось, как тяжёлый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: «Если не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное!»
Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:
Розы цветут… Красота, красота!
Скоро увидим младенца Христа.
Так сидели они рядышком, уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло тёплое, благодатное лето!
Принцесса на горошине
Жил-был один принц, и захотелось ему жениться на принцессе, но только на самой настоящей принцессе. Он объездил весь свет, чтобы найти себе невесту, да так и не нашёл. Принцесс было сколько угодно, но он никак не мог узнать, настоящие они или нет. Всем им чего-нибудь не хватало. И вот принц вернулся домой огорчённый – очень уж ему хотелось найти настоящую принцессу.
Однажды вечером разыгралась непогода: гремел гром, сверкала молния, дождь лил как из ведра.
Вдруг кто-то постучался в городские ворота, и старый король пошёл отпирать.
За воротами стояла принцесса. Но боже, в каком она была виде! Потоки дождевой воды стекали по её волосам и платью на носки туфель и вытекали из-под каблуков. И она ещё уверяла, что она настоящая принцесса!
«Ну, это уж мы проверим», – подумала старая королева, но ничего не сказала и пошла в спальню. Там она сбросила с кровати одеяло и простыни и на голые доски положила горошину, потом прикрыла эту горошину двенадцатью тюфяками, а поверх тюфяков набросала ещё двенадцать перинок из гагачьего пуха.
На эту кровать уложили принцессу, и там она пролежала всю ночь.
Утром её спросили, как она почивала.
– Ах, очень плохо! – ответила принцесса. – Я почти всю ночь напролёт глаз не смыкала. Один бог знает, что такое попало ко мне в постель. Я лежала на чём-то твёрдом, и теперь у меня всё тело в синяках. Это просто ужасно!
Тут все поняли, что это настоящая принцесса, ведь она лежала на двенадцати тюфяках и двенадцати перинках, а всё-таки чувствовала горошину. Столь чувствительной могла быть только настоящая принцесса.
Тогда принц женился на ней – наконец-то он не сомневался, что нашёл настоящую принцессу. А горошина попала в кунсткамеру, где и лежит до сих пор, если только никто её не украл.
Знай, что это истинная история!
Штопальная игла
Жила-была штопальная игла; она считала себя такой тонкой, что воображала, будто она швейная иголка.
– Смотрите, смотрите, что вы держите! – сказала она пальцам, когда они вынимали её. – Не уроните меня! Если упаду на пол, я, чего доброго, затеряюсь: я слишком тонка!
– Будто уж! – ответили пальцы и крепко обхватили её за талию.
– Вот видите, я иду с целой свитой! – сказала штопальная игла и потянула за собой длинную нитку, только без узелка.
Пальцы ткнули иглу прямо в кухаркину туфлю – кожа на туфле лопнула, и надо было зашить дыру.