– Она улетела на солнышко! – сказали дети.
Скороходы
Был назначен приз, даже два, один большой, другой маленький, за наибольшую быстроту – не на состязании, а вообще за быстроту в течение целого года.
– Я получил первый приз! – сказал заяц. – Можно ведь, я думаю, ожидать справедливости, если судьи – твои близкие друзья и родные. Но присудить второй приз улитке?! Мне это даже обидно!
– Но ведь надо же принимать во внимание и усердие и добрую волю, как справедливо рассудили высокоуважаемые судьи, и я вполне разделяю их мнение! – заметил заборный столб, бывший свидетелем присуждения призов. – Улитке, правда, понадобилось полгода, чтобы переползти через порог, но всё-таки она очень спешила и даже сломала себе второпях бедренную кость! Она всею душой и телом отдавалась своему делу, да ещё таскала при этом на спине весь свой дом! Такое усердие достойно всякого поощрения, вот она и получила второй приз.
– Могли бы, кажется, и на меня обратить внимание! – сказала ласточка. – Быстрее меня на лету, смею думать, никого нет! И где только я не побывала! Везде, везде!
– То-то вот и горе ваше, – сказал столб. – Уж больно много вы рыскаете! Вечно рвётесь в чужие края, чуть здесь холодком пахнет. Вы не патриотка! Нечего на вас и обращать внимание!
– А если бы я проспала всю зиму в болоте, тогда на меня обратили бы внимание? – спросила ласточка.
– Принесите удостоверение от самой болотницы, что проспали на родине хоть полгода, и на вас сейчас же обратят внимание!
– Я-то заслуживала первого приза, а не второго! – заметила улитка. – Я ведь знаю, что заяц бегает, только когда думает, что за ним гонятся, – из трусости! А я смотрела на движение как на свою жизненную задачу и пострадала на службе! Да уж если кому следовало присудить первый приз, так это мне! Но я не охотница кричать о себе! Я это презираю!
И она плюнула.
– Я могу засвидетельствовать, что каждый приз – по крайней мере с моей стороны – был присуждён справедливо! – заявила межевая веха, одна из судей. – Я вообще держусь порядка, меры, расчёта. Я уже восьмой раз имею честь участвовать в присуждении призов, но только на этот раз поставила на своём. Дело в том, что я всегда присуждаю призы по алфавиту: для первого приза беру букву с начала, для второго – с конца. Потрудитесь теперь обратить внимание на мой счёт: восьмая буква с начала – «з», я и подала голос за зайца, а шестнадцатая, то есть дважды восьмая, с конца – «у», и вот я присудила второй приз улитке. В следующий раз первый приз назначу букве «и», а второй – букве «с». Главное дело – всегда и во всём порядок! Иначе не на что и опереться.
– Не будь я сам в числе судей, я бы подал голос за себя! – сказал осёл. – Надо обращать внимание не на одну быстроту, но и на другие качества, например на груз. На этот раз я, впрочем, не хотел упирать на это обстоятельство, равно и на ум зайца или на ловкость, с какою он путает свой следы, спасаясь от погони.
Нет, есть ещё одно обстоятельство, на которое вообще принято обращать внимание и которое никоим образом нельзя упускать из виду, – красота. Я взглянул на прелестные, хорошо отросшие уши зайца – а на них, право, залюбуешься, – и мне показалось, что я вижу самого себя в детском возрасте! Я и подал голос за зайца!
– Дз-з! – зажужжала муха. – Я не собираюсь держать речь, я хочу только сказать несколько слов. Я-то уж попроворнее всякого зайца, это я хорошо знаю! Недавно я даже раздробила одному зайчишке заднюю ногу! Я сидела на паровозе, я это часто делаю – таким образом лучше всего следить за собственною быстротой. Заяц долго бежал впереди поезда: он и не подозревал моего присутствия! Наконец ему пришлось свернуть в сторону; тут-то паровоз и переехал ему заднюю ногу – я ведь сидела на нём. Заяц остался на месте, а я помчалась дальше. Кто же победил? Полагаю – я! Но я не нуждаюсь в призе!
«А по-моему, – подумала дикая роза, вслух она ничего не сказала: это было не в её характере, хотя и лучше было бы, если бы она высказалась, – по-моему, и первого и второго приза заслуживал солнечный луч! Он в одно мгновение пробегает бесконечное пространство, отделяющее землю от солнца, и пробуждает от сна всю природу. Поцелуи его дарят красоту – мы, розы, алеем и благоухаем от них! А высокие судьи, кажется, совсем и не заметили его! Будь я лучом, я бы отплатила им солнечным ударом… нет, это бы отняло у них последний ум, а они и без того им небогаты! Лучше промолчу! В лесу мир и тишина! Как хорошо цвести, благоухать, упиваться светом и росой и жить в сказаниях и песнях! Но солнечный луч переживёт нас всех!»
– А какой первый приз? – спросил дождевой червяк; он проспал событие и сейчас только явился на сборный пункт.
– Свободный вход в огород с капустой! – ответил осёл. – Я сам назначал призы! Первый приз должен был получить заяц – я, как мыслящий и деятельный член комиссии, и обратил надлежащее внимание на потребности и нужды зайца. Теперь он обеспечен. А улитке мы предоставили право сидеть на придорожном камне и греться на солнышке да лизать мох. Кроме того, она избрана в главные члены нашей комиссии – как это принято называть у людей. Комиссии ведь вообще нуждаются в специалистах! И, скажу прямо, судя по такому прекрасному началу, можно ожидать от нашей комиссии многого!
Маленький Клаус и Большой Клаус
В одной деревне жили два человека. Они были тёзки, того и другого звали Клаусом, но у одного было четыре лошади, а у другого только одна; так вот, чтобы их различать, того, у которого было четыре лошади, прозвали Большим Клаусом, а другого – Маленьким Клаусом. Послушаем-ка теперь, что с ними случилось: это ведь быль!
Всю неделю Маленький Клаус должен был пахать поле Большого Клауса, и притом на своей единственной лошадке. Зато Большой Клаус, в свою очередь, помогал ему раз в неделю – по воскресеньям. Большой Клаус давал Маленькому Клаусу своих четырёх лошадей. Ух ты, как звонко щёлкал кнутом Маленький Клаус над всей пятёркой! Словно все лошади были его собственными. Солнце сияло, колокола звонили к обедне, разряженные люди шли с молитвенниками под мышкой в церковь послушать проповедь священника. Все они видели, что Маленький Клаус пашет на пяти лошадях, а он, ликуя, щёлкал кнутом да покрикивал:
– Эх вы, лошадушки вы мои!
– Не смей так говорить! – сказал ему однажды Большой Клаус. – У тебя ведь только одна лошадь!
Но вот опять кто-нибудь проходил мимо, и Маленький Клаус, позабыв о том, что ему запретили так говорить, снова покрикивал:
– Ну вы, лошадушки вы мои!
– Перестань сейчас же! – приказал ему наконец Большой Клаус. – Если ты скажешь это ещё хоть раз, я возьму да стукну твою лошадь по лбу. Ей тогда сразу конец придёт!
– Не буду больше! – сказал Маленький Клаус. – Право же, не буду!
Но тут кто-то опять прошёл мимо и поздоровался с ним, а он от радости, что пашет на целых пяти лошадях, снова щёлкнул кнутом и закричал:
– Ну вы, лошадушки вы мои!
– Вот я тебе покажу твоих лошадушек! – обозлился Большой Клаус.
Взял топор – да как хватит лошадь Маленького Клауса обухом по лбу. Убил наповал.
– Эх, нет теперь у меня ни одной лошадки! – сказал Маленький Клаус и заплакал.
Немного погодя он снял с лошади шкуру, высушил её хорошенько на ветру и положил в мешок, потом взвалил мешок на спину и пошёл в город продавать шкуру.
Идти ему пришлось очень далеко, через большой тёмный лес, а тут ещё непогода разыгралась. Маленький Клаус в лесу заблудился, а когда выбрался на дорогу, уже совсем стемнело. До города было ещё далеко, да и домой не близко; никак нельзя добраться ни туда ни сюда раньше, чем наступит ночь.
При дороге стоял большой крестьянский двор; ставни в доме были уже закрыты, но сквозь их щели проникал свет.
«Тут я, пожалуй, найду себе приют на ночь», – подумал Маленький Клаус и постучался.
Хозяйка отперла дверь, но, узнав, чего он хочет, отказалась его впустить, объяснив, что мужа её нет дома, а без него она не должна принимать гостей.
– Видно, придётся переночевать на дворе! – сказал Маленький Клаус, когда хозяйка захлопнула дверь перед его носом.
Возле дома стоял большой стог сена, а между стогом и домом – сарайчик с плоской соломенной крышей.
– Вот там я и улягусь! – сказал Маленький Клаус, глядя на эту крышу. – Чудесная постель! Аист, надо надеяться, не слетит туда и не клюнет меня в ногу!
Это он сказал потому, что на крыше дома стоял живой аист в своём гнезде.
Маленький Клаус влез на крышу сарая, растянулся на соломе и принялся ворочаться с боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Ставни в доме закрывали только нижнюю половину окон, и Маленький Клаус хорошо видел всё, что делается в горнице.
В горнице был накрыт большой стол, а на нём – и вино, и жаркое, и вкусная рыба; за столом сидели хозяйка и пономарь – больше никого.
Хозяйка наливала гостю вино, а он уплетал рыбу – он был большой до неё охотник.
«Вот бы мне присоседиться!» – подумал Маленький Клаус и, вытянув шею, заглянул в окно. Боже, какой великолепный пирог он увидел! Вот так пир!
Но тут он услышал, что кто-то подъезжает к дому – вернулся домой хозяйкин муж. Это был очень хороший человек, но водилась за ним одна слабость: он видеть не мог пономарей.
Стоило крестьянину встретить пономаря, как он приходил в бешенство. Потому-то пономарь и выбрал время, когда его не было дома, чтобы зайти к его жене, а добрая женщина постаралась угостить гостя на славу. Оба они до смерти перепугались, когда хозяин вернулся, и хозяйка попросила гостя поскорее влезть в большой пустой сундук, стоявший в углу. Пономарь послушался – он ведь знал, что бедняга хозяин терпеть не может пономарей, – а хозяйка проворно убрала всё угощение в печку: если бы её муж увидел кушанье и вино, он, конечно, спросил бы, кого она вздумала угощать.
– Ах! – громко вздохнул Маленький Клаус, лёжа на сарае и глядя, как исчезает вкусная еда.