Сказки Ганса Христиана Андерсена — страница 53 из 66

– Так нас всё-таки заколют, как сказали мальчики! Слушай-ка, они опять поют!

– Слушайте меня, а не их! – сказала мать. – После манёвров мы улетим отсюда далеко-далеко, за высокие горы, за тёмные леса, в тёплые края, в Египет! Там есть треугольные каменные дома; верхушки их упираются в самые облака, а зовут их пирамидами. Они построены давным-давно, так давно, что ни один аист и представить себе не может! Там есть тоже река, которая разливается, и тогда весь берег покрывается илом! Ходишь себе по илу и кушаешь лягушек!



– О! – сказали птенцы.

– Да! Вот прелесть! Там день-деньской только и делаешь, что ешь. А вот в то время, как нам там будет так хорошо, здесь на деревьях не останется ни единого листика, наступит такой холод, что облака застынут кусками и будут падать на землю белыми крошками!

Она хотела рассказать им про снег, да не умела объяснить хорошенько.

– А эти нехорошие мальчики тоже застынут кусками? – спросили птенцы.

– Нет, кусками они не застынут, но помёрзнуть им придётся. Будут сидеть и скучать в тёмной комнате и носу не посмеют высунуть на улицу! А вы-то будете летать в чужих краях, где цветут цветы и ярко светит тёплое солнышко.

Прошло немного времени, птенцы подросли, могли уже вставать в гнезде и озираться кругом. Папаша-аист каждый день приносил им славных лягушек, маленьких ужей и всякие другие лакомства, какие только мог достать. А как потешал он птенцов разными забавными штуками! Доставал головой свой хвост, щёлкал клювом, точно у него в горле сидела трещотка, и рассказывал им разные болотные истории.

– Ну, пора теперь и за ученье приняться! – сказала им в один прекрасный день мать, и всем четверым птенцам пришлось вылезть из гнезда на крышу. Батюшки мои, как они шатались, балансировали крыльями и всё-таки чуть-чуть не свалились!




– Смотрите на меня! – сказала мать. – Голову вот так, ноги так! Раз-два! Раз-два! Вот что поможет вам пробить себе дорогу в жизни! – И она сделала несколько взмахов крыльями. Птенцы неуклюже подпрыгнули и – бац! – все так и растянулись! Они были ещё тяжелы на подъём.

– Я не хочу учиться! – сказал один птенец и вскарабкался назад в гнездо. – Я вовсе не хочу лететь в тёплые края!

– Так ты хочешь замёрзнуть тут зимой? Хочешь, чтобы мальчишки пришли и повесили, утопили или сожгли тебя? Постой, я сейчас позову их!

– Ай, нет, нет! – сказал птенец и опять выпрыгнул на крышу.

На третий день они уже кое-как летали и вообразили, что могут так же держаться в воздухе на распластанных крыльях. «Незачем всё время ими махать, – говорили они. – Можно и отдохнуть». Так и сделали, но… сейчас же шлёпнулись на крышу. Пришлось опять работать крыльями.

В это время на улице собрались мальчики и запели:

Аист, аист белый!

– А что, слетим да выклюем им глаза? – спросили птенцы.



– Нет, не надо! – сказала мать. – Слушайте лучше меня, это куда важнее! Раз-два-три! Теперь полетим направо; раз-два-три! Теперь налево, вокруг трубы! Отлично! Последний взмах крыльями удался так чудесно, что я позволю вам завтра отправиться со мной на болото. Там соберётся много других милых семейств с детьми – вот и покажите себя! Я хочу, чтобы вы были самыми миленькими из всех. Держите головы повыше, так гораздо красивее и внушительнее!

– Но неужели мы так и не отомстим этим нехорошим мальчикам? – спросили птенцы.

– Пусть они себе кричат что хотят! Вы-то полетите к облакам, увидите страну пирамид, а они будут мёрзнуть здесь зимой, не увидят ни единого зелёного листика, ни сладкого яблочка!

– А мы всё-таки отомстим! – шепнули птенцы друг другу и продолжали ученье.

Задорнее всех из ребятишек был самый маленький, тот, что первый затянул песенку об аистах. Ему было не больше шести лет, хотя птенцы-то и думали, что ему лет сто – он был ведь куда больше их отца с матерью, а что же знали птенцы о годах детей и взрослых людей! И вот вся месть птенцов должна была обрушиться на этого мальчика, который был зачинщиком и самым неугомонным из насмешников. Птенцы были на него ужасно сердиты и чем больше подрастали, тем меньше хотели сносить от него обиды. В конце концов матери пришлось обещать им как-нибудь отомстить мальчугану, но не раньше, как перед самым отлётом их в тёплые края.

– Посмотрим сначала, как вы будете вести себя на больших манёврах! Если дело пойдёт плохо и генерал проколет вам грудь своим клювом, мальчики ведь будут правы. Вот увидим!

– Увидишь! – сказали птенцы и усердно принялись за упражнения. С каждым днём дело шло всё лучше, и наконец они стали летать так легко и красиво, что просто любо!

Настала осень; аисты начали приготовляться к отлёту на зиму в тёплые края. Вот так манёвры пошли! Аисты летали взад и вперёд над лесами и озёрами: им надо было испытать себя – предстояло ведь огромное путешествие! Наши птенцы отличились и получили на испытании не по нулю с хвостом, а по двенадцати с лягушкой и ужом! Лучше этого балла для них и быть не могло: лягушек и ужей можно ведь было съесть, что они и сделали.

– Теперь будем мстить! – сказали они.

– Хорошо! – сказала мать. – Вот что я придумала – это будет лучше всего. Я знаю, где тот пруд, в котором сидят маленькие дети до тех пор, пока аист не возьмёт их и не отнесёт к папе с мамой. Прелестные крошечные детки спят и видят чудные сны, каких никогда уже не будут видеть после. Всем родителям очень хочется иметь такого малютку, а всем детям – крошечного братца или сестрицу. Полетим к пруду, возьмём оттуда малюток и отнесём к тем детям, которые не дразнили аистов; нехорошие же насмешники не получат ничего!

– А тому злому, который первый начал дразнить нас, ему что будет? – спросили молодые аисты.

– В пруду лежит один мёртвый ребёнок, он заспался до смерти; его-то мы и отнесём злому мальчику. Пусть поплачет, увидав, что мы принесли ему мёртвого братца. А вот тому доброму мальчику – надеюсь, вы не забыли его, – который сказал, что грешно дразнить животных, мы принесём зараз и братца, и сестрицу. Его зовут Петер, будем же и мы в честь его зваться Петерами!

Как сказано, так и было сделано, и вот всех аистов зовут с тех пор Петерами.


Холм лесных духов

По истрескавшемуся корявому стволу старого дерева бегали юркие ящерицы; они отлично понимали друг друга, потому что говорили по-ящеричьи.

– Ишь, как шумит и гудит в холме у лесных духов! – сказала одна ящерица. – Из-за этого шума я уж две ночи кряду глаз сомкнуть не могу. Точно у меня зубы болят – тогда я тоже не сплю.



– Там что-то затевается, – сказала другая. – Холм как подымется на своих четырёх красных столбах, так и стоит, пока не запоют петухи – верно, хотят его хорошенько проветрить, – а дочери лесного царя выучились новым танцам и притопыванием. Да, что-то затевается!

– Я говорила с одним моим знакомым, дождевым червяком, – сказала третья. – Он только что выполз из холма, где дни и ночи рылся, и там подслушал кое-что. Видеть эта жалкая тварь ничего не видит, зато бродить ощупью да подслушивать мастер. В холме ожидают заморских гостей! Важных-преважных! Кого именно – дождевой червяк сказать не хотел, да, пожалуй, и сам не знал. Все блуждающие огоньки приглашены участвовать в факельном шествии – как это у них называется! И всё золото и серебро – а этого добра у них в холме довольно – начищают до блеска и выставляют сушиться на лунный свет.



– Каких же это таких гостей ждут? – толковали ящерицы. – Что там затевается? Слышите, слышите, как там шумит и гудит?

В эту самую минуту холм лесных духов раскрылся и оттуда, семеня ножками, выскочила старая лесная дева; у неё не было спины, но одета она была очень прилично. Это была ключница и дальняя родственница самого лесного царя, а потому носила на лбу янтарное сердце. Ножки у неё так и работали: топ! топ! – и она живо очутилась в болоте у ночного ворона.

– Вас приглашают в холм сегодня же ночью, – сказала она. – Но сначала я попросила бы вас оказать нам большую услугу – оповестить остальных приглашённых. Надо же быть чем-нибудь полезным – своего хозяйства у вас ведь нет! Мы ждём очень важных чужеземцев, троллей с большим весом, и наш лесной царь не хочет ударить лицом в грязь.



– Кого же приглашать? – спросил ночной ворон.

– На большой бал может явиться кто угодно, даже люди, если только они говорят во сне или вообще отличаются чем-нибудь в нашем роде. Званый обед – дело другое, тут надо выбирать да выбирать. Общество должно быть самое избранное! Я уж и то спорила с лесным царём насчёт привидений: по-моему, и их нельзя допускать! Прежде всего придётся, конечно, позвать морского царя с дочерьми; они не очень-то любят выходить на сушу, ну да ничего, мы посадим их на мокрый камень или ещё что-нибудь придумаем – надеюсь, не откажутся! Потом надо позвать всех старых троллей первого класса, с хвостами, затем водяного и домовых, и, наконец, я думаю, нельзя обойти приглашением могильную свинью, мёртвую лошадь и церковного карлика: правда, они принадлежат к духовенству и у нас с ними ничего общего, однако же как-никак родня, они нас не забывают и наносят визиты.

– Карр! – крикнул ночной ворон и полетел приглашать.

Дочери лесного царя уже плясали на холме с длинными шарфами, сотканными из тумана и лунного света, – это очень красиво по мнению тех, кому такие вещи нравятся. Парадная зала холма была разубрана на славу: пол вымыт лунным светом, а стены натёрты ведьминым салом, так что светились, как лепестки тюльпанов, пронизанные солнечным светом! В кухне жарились на вертелах сотни лягушек, готовились ужиные шкурки с начинкой из детских пальчиков и салат из мухоморов, сырых мышиных мордочек и белены. Пиво привезли от самой болотницы, из её пивоварни, а искромётное селитровое вино добыто из могильных склепов; словом, всё было как следует. К десерту готовились груда ржавых гвоздей и осколки церковных стёкол.



Старый лесной царь велел вычистить свою золотую корону толчёным грифелем; для этого нужно было добыть грифели первых учеников, а это для лесного царя очень трудно. В спальне повесили занавески, прикрепили их слюной ужа. Вот возня-то была! Недаром шумело и гудело.