Русалочка смотрела на неё и должна была сознаться, что ещё не видела более красивого и милого лица. Кожа у принцессы была нежная, прозрачная, а из-под длинных чёрных ресниц улыбались тёмно-синие добрые глаза.
– Это ты! – воскликнул принц. – Это ты спасла мне жизнь, когда я полумёртвый лежал на берегу моря!
И он крепко прижал к сердцу свою зарумянившуюся невесту.
– Как я счастлив! – сказал он русалочке. – Сбылось то, о чём я и мечтать не смел! Ты порадуешься моему счастью – ведь никто так не любит меня, как ты!
Русалочка поцеловала ему руку, и ей показалось, что сердце её уже разрывается, а свадьба принца должна была её убить и превратить в морскую пену!
Церковные колокола звонили, по улицам разъезжали герольды, оповещая народ о помолвке принцессы. На всех алтарях в драгоценных серебряных лампадах горело ароматное масло. Священники кадили ладаном. Жених с невестой подали друг другу руки и получили благословение епископа. Русалочка стояла разодетая в шёлк и золото, держа в руках шлейф невесты, но уши её не слышали звуков праздничной музыки, глаза не видели, как совершается обряд венчания, – она думала о своём смертном часе и о том, что она теряла с жизнью.
Новобрачные должны были отплыть на родину принца в тот же вечер. Пушки палили, флаги развевались, на палубе корабля был раскинут роскошный шатёр из золота и пурпура, весь устланный мягкими подушками. Тут, в шатре, должны были новобрачные провести эту прохладную тихую ночь. Но вот ветер надул паруса, корабль легко скользнул по волнам и помчался вперёд по светлому морю.
Как только смерклось, на корабле зажглось множество разноцветных фонариков, а матросы пустились в пляс на палубе. Русалочка вспомнила, как она впервые всплыла на поверхность моря и увидела такое же великолепие и веселье. И вот она вспорхнула и понеслась в быстром воздушном танце, точно ласточка, преследуемая врагом. Все выражали ей своё восхищение: никогда ещё не танцевала она так чудесно! Её нежные ножки резало как ножами, но этой боли она не чувствовала – ведь сердцу её было ещё больнее; она знала, что в последний раз видит того человека, ради которого оставила родных и отцовский дом, отдала свой прелестный голос и ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не подозревал. Последнюю ночь дышала она одним воздухом с ним, видела синее море и звёздное небо, зная, что скоро наступит для неё вечная ночь, без мыслей, без сновидений. У русалочки ведь не было души, и обрести её не удалось.
Далеко за полночь шло на корабле веселье и звучала музыка, а русалочка смеялась и плясала с мыслью о смерти в сердце. Принц в это время целовал красавицу-жену, а она играла его чёрными кудрями. Рука об руку удалились они на покой в свой великолепный шатёр.
На корабле воцарилась тишина, один лишь рулевой бодрствовал у руля. Русалочка оперлась своими белыми руками о борт и, повернувшись лицом к востоку, стала ждать первого луча солнца, который, как она знала, должен был её убить.
И вдруг она увидела, как из моря поднялись её сёстры; они были бледны, как и она, но их длинные прекрасные волосы не развевались больше по ветру – они были острижены.
– Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти. А она дала нам вот этот нож – видишь, какой он острый? Прежде чем взойдёт солнце, ты должна вонзить его в сердце принца, и когда тёплая кровь его брызнет тебе на ноги, они срастутся в рыбий хвост и ты опять станешь русалкой, погрузишься в родное море и превратишься в солёную морскую пену не раньше, чем проживёшь свои триста лет. Но спеши! Или он, или ты – кто-нибудь из вас должен умереть до восхода солнца! Наша старая бабушка так печалится, что от горя потеряла все свои седые волосы, а наши волосы срезаны ножницами ведьмы. Убей принца и вернись к нам! Спеши! Видишь, на небе показалась алая полоса. Скоро взойдёт солнце, и ты умрёшь!
И они глубоко-глубоко вздохнули и погрузились в море.
Приподняв пурпуровую полу шатра, русалочка увидела, что головка прелестной новобрачной покоится на груди принца. Русалочка наклонилась, поцеловала его в прекрасный лоб и посмотрела на небо: там разгоралась утренняя заря. Потом она взглянула на острый нож и опять устремила взор на принца, а тот в это время произнёс во сне имя своей молодой жены: значит, она одна была у него в мыслях! И нож дрогнул в руках русалочки. Но промелькнуло ещё мгновение, и она бросила нож в волны, которые покраснели, точно обагрённые кровью, в том месте, где он упал. Ещё раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело её расплывается пеной.
Над морем поднялось солнце. Лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала, что умирает. Она видела ясное солнце и какие-то прозрачные, волшебные создания, во множестве реявшие над ней; сквозь них она видела белые паруса корабля и алые облака в небе. Голос призраков звучал как музыка, но музыка столь возвышенная, что люди не могли бы её расслышать, как не могли бы и увидеть этих беспечных существ. У них не было крыльев, но они плавали в воздухе, невесомые и прозрачные. И вот русалочка почувствовала, что и сама становится похожей на них и всё больше и больше отделяется от морской пены.
– Куда я иду? – спросила она, поднимаясь в воздух; и голос её прозвучал так чудесно, так дивно и одухотворённо, что земная музыка не смогла бы передать этих звуков.
– К дочерям воздуха! – ответили ей воздушные создания. – У русалки нет бессмертной души, и обрести её она может, только если её полюбит человек. Её вечное существование зависит от чужой воли. У дочерей воздуха тоже нет бессмертной души, но они сами могут заслужить её себе добрыми делами. Мы прилетаем в жаркие страны, где люди гибнут от знойного, зачумлённого воздуха, и навеваем прохладу. Мы распространяем в воздухе благоухание цветов и приносим людям отраду и исцеление. Триста лет мы посильно делаем добро, а потом получаем в награду бессмертную душу и вкушаем вечное блаженство, доступное человеку. Ты, бедная русалочка, всем сердцем стремилась к тому же, ты любила и страдала – поднимись же вместе с нами в заоблачный мир. Теперь ты сама можешь заслужить бессмертную душу добрыми делами и обретёшь её через триста лет!
И русалочка протянула свои прозрачные руки к солнцу, и впервые на глазах её показались слёзы.
На корабле в это время всё опять пришло в движение, и русалочка увидела, как ищут её новобрачные. Печально смотрели они на волнующуюся морскую пену, словно зная, что русалочка бросилась в волны. Невидимо поцеловала русалочка новобрачную в лоб, улыбнулась принцу и вместе с другими дочерьми воздуха поднялась к розовым облакам, плававшим в небе.
– Через триста лет мы вот так же поднимемся в Божье царство!
– Может быть, и раньше! – прошептала одна из дочерей воздуха. – Невидимками влетаем мы в жилища людей, где есть дети, и если находим там доброе, послушное дитя, которое радует своих родителей и достойно их любви, то улыбаемся – и срок нашего испытания сокращается. Ребёнок не видит нас, когда мы влетаем в комнату, и если мы радуемся на него и улыбаемся – из нашего трёхсотлетнего срока вычитается год. Если же мы встречаем злого, непослушного ребёнка, мы горько плачем – и каждая слеза прибавляет лишний день к долгому сроку нашего испытания.
Снеговик
– Так и хрустит во мне! Славный морозище! – сказал снеговик. – Ветер-то, ветер-то так и кусает! Просто любо! А эта что глазеет, пучеглазая? – Это он про солнце говорил, которое как раз заходило. – Нечего, нечего! Я и не моргну! Устоим!
Вместо глаз у него торчали два осколка кровельной черепицы, вместо рта – обломок старых граблей; значит, он был и с зубами.
На свет он появился при радостных «ура» мальчишек, под звон бубенчиков, скрип полозьев и щёлканье извозчичьих кнутов.
Солнце зашло, и на голубое небо выплыла луна, полная, ясная!
– Ишь, с другой стороны ползёт! – сказал снеговик. Он думал, что это опять солнце показалось. – Я всё-таки отучил её пялить на меня глаза! Пусть себе висит и светит потихоньку, чтобы мне видно было себя!.. Ах, кабы мне ухитриться как-нибудь сдвинуться! Так бы и побежал туда на лёд покататься, как давеча мальчишки! Беда – не могу двинуться с места!
– Вон! Вон! – залаял старый цепной пёс; он немножко охрип – ведь когда-то он был комнатной собачкой и лежал у печки. – Солнце выучит тебя двигаться! Я видел, что было в прошлом году с таким, как ты, и в позапрошлом тоже! Вон! Вон! Все убрались вон!
– Что ты толкуешь, дружище? – сказал снеговик. – Вон та пучеглазая выучит меня двигаться? – Снеговик говорил про луну. – Она сама-то удрала от меня давеча: я так пристально посмотрел на неё в упор! А теперь вон опять выползла, с другой стороны!
– Много ты смыслишь! – сказал цепной пёс. – Ну да, ведь тебя только что вылепили! Та, что глядит теперь – Луна, а то, что ушло, – Солнце; оно опять вернётся завтра. Ужо оно подвинет тебя прямо в канаву! Погода переменится! Я чую – левая нога заныла! Переменится, переменится!
– Не пойму я тебя что-то! – сказал снеговик. – А сдаётся, ты сулишь мне недоброе! Та пучеглазая, что зовут Солнцем, тоже не друг мне, я уж чую!
– Вон! Вон! – пролаяла цепная собака, три раза повернулась вокруг самой себя и улеглась в своей конуре спать.
Погода и в самом деле переменилась. К утру вся окрестность была окутана густым, тягучим туманом; потом подул резкий, леденящий ветер и затрещал мороз. А что за красота была, когда взошло солнышко!
Деревья и кусты в саду стояли все осыпанные инеем, точно лес из белых кораллов! Все ветви словно покрылись блестящими белыми цветочками! Мельчайшие разветвления, которых летом и не видно из-за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшим кружевным узором ослепительной белизны; от каждой ветки как будто лилось сияние! Плакучая берёза, колеблемая ветром, казалось, ожила; длинные ветви её с пушистой бахромой тихо шевелились – точь-в-точь как летом! Вот было великолепие! Встало солнышко… Ах, как всё вдруг засверкало и загорелось крошечными, ослепительно-белыми огоньками! Всё было точно осыпано алмазной пылью, а на снегу переливались крупные бриллианты!