— Скорее, скорее! Как бы не опоздать...
Снега уходили, солнца становилось больше. Одуванчик отогрелся, пустил в землю белый волосок корня и стал расти.
«Наверное, теперь мне уже можно смотреть», — подумал Одуванчик и раскрыл свой желтенький глазок. От желтого сердечка во все стороны брызнули лепестки-лучики. К нему сбежались ребятишки и кто-то крикнул Смотрите, он похож на солнышко.
Одуванчик смотрел на них снизу вверх и улыбался.
Ему хотелось сказать им: «Каждый может стать маленьким солнцем, если отправится в страну света...» Но он не знал, как ребятам сказать об этом. И потому он молча глядел на них и улыбался».
Хомяк кончил рассказывать, закрыл маленькие глазки, перевел дух. В заднем ряду вздохнула медведица Матрена:
— Вот это сказка.
— Хомяк открыл глаза. Сказал: Ее сочинила Ящерица.
Ящерица поднялась, поклонилась всем.
— Да-да, это я сочинила эту сказку. И пригладила на груди зеленое платьице. Спинкой повернулась, чтобы показать, что оно у нее со всех сторон красивое.
— Да-а, глубокая сказка, — сказал Енот и первый раз за весь вечер пожалел, что пришел к кургану без сказок. Объявление о конкурсе на память заучил, а о сказках подумать поленился.
Барсук Филька поднял лапу.
— Позвольте. Что же это получается? Сказку придумала Ящерица, а рассказывает ее Хомяк. Почему?
— У нас на троих — три сказки. У каждого по одной было. Мы сложились вместе. И мне досталось рассказывать их.
— Ну что ж, — сказал медведь Спиридон, — говори дальше.
Хомяк потоптался на камне, покашлял в кулачок, сложил на животе лапки. И начал рассказывать:
«Жили по соседству Крот с Сусликом. Крот, бывало, зароется с обеда в землю и спит до утра. А Суслик, тот, бывало, обязательно вечернюю зарю проводит. Встанет на кургане желтеньким столбиком и стоит посвистывает :
— Золотистая какая.
Поспит немножко и опять на курган бежит — утреннюю зарю встречать. Глядит на нее и головой качает:
— Огневая какая!
Попытался один раз и Крот зарей полюбоваться. Сел вечером возле Суслика и глядит прямо перед собой и ничего не видит: глаза-то у него слепые. Все подталкивает Суслика, спрашивает:
— Ну, какая она, заря-то? Золотистая, как репа, — ответил Суслик. А Крот и репы никогда не видел. Спрашивает:
— А какая она, репа-то. Сбегал Суслик к колхозному полю. Принес репку.
— Вот такая сегодня заря золотистая.
Повертел Крот репу в могучих лапах сказал:
— Понимаю.
И полез в нору. Утром он опять сидел возле Суслика. Захотелось ему и утренней зарей полюбоваться. Сидел, глядел прямо перед собой и ничего не видел, глаза-то у него слепые. Подталкивал Суслик плечом, спрашивал:
— Ну, какая она, утренняя заря-то. У, она сегодня красная, как морковь, — ответил Суслик.
А Крот и моркови-то никогда не видел. Спрашивает:
— А какая она, морковь-то. Сбегал Суслик к колхозному полю. Принес морковку.
— Вот такая красная заря сегодня.
Повертел Крот морковку в могучих лапах, откусил кусочек, почмокал губами, сказал:
— Теперь понимаю: заря круглая, как репа, и сладкая, как морковь».
Хомяк кончил рассказывать, закрыл маленькие глазки, перевел дух. Стоит, слушает, как в заднем ряду ахает медведица Матрена:
— Ах, какие молодцы! С какими сказками из степи пришли.
— Да, сказки глубокие, — вздохнул Енот и опять пожалел, что поленился придумать свои сказки.
«Глядишь, и меня хвалили бы теперь, — подумал Енот. — Хомяка-то вон хвалят, а у меня голова больше, чем у него, и сказки у меня могли бы получиться лучше».И Енот вздохнул еще раз.
— Ну что же ты, брат, стоишь? — повернулся медведь Спиридон к Хомяку.
— Давай твою третью сказку.
— Третьей сказки у меня нет. Третью сказку Тушканчик сочинил, но он мне ее рассказывать не разрешает.
— Зачем же ты тогда выходил с двумя сказками?
— Я думал, что пока я буду рассказывать наши с Ящерицей сказки, Тушканчик одумается и позволит мне рассказать и его сказку.
— Одумался я, — крикнул снизу Тушканчик.
— Рассказывай и мою сказку.
Он действительно одумался и даже испугался: вдруг Хомяку с Ящерицей дадут пирог и за две сказки и тогда его, Тушканчика, сказка будет не нужна и никто не узнает даже, о чем она. Потому он и крикнул так отчаянно:
— Одумался я.
— Ну вот видите, — сказал Хомяк и сложил на животе лапки. — Слушайте нашу третью сказку.
И начал рассказывать:
«Глубоко в лесу лежал еще снег и потому по лесу тек Ручей. Он выбежал на опушку и увидел желтоглазую Ветреницу. Она только что расцвела и, покачиваясь на тоненькой ножке, говорила, что будет зеленеть теперь до самой осени.
— Вот и хорошо, — сказал, огибая ее, Ручеек. — Я давно ждал, когда зацветешь ты. Испей воды моей. Я ее из самой чащи принес. Я каждый день буду поить тебя, ты только цвети.
— И он твердо держал слово, хотя ему и нелегко было. Ночью его давил мороз, и Ручеек покрывался ледком. Другой бы на его месте остановился бы, перестал течь, но Ручеек говорил: Она ждет меня, и к утру я хоть глоток да должен принести ей воды своей.
И он, взламывая ледок, бежал к Ветренице. Ему было больно, раскалываясь, ледок делался острым, как стекло. Но Ручеек не думал о себе. Он думал о ней. Каждое утро, прибегая к ней, он говорил:
— Я и сегодня принес тебе воды такой же прохладной и чистой, как вчера.
— Что же здесь особенного, — говорила Ветреница. — Ты же Ручей. Разве трудно тебе принести какую-то горсть воды. Подумаешь. Ручеек потускнел, но не сказал ни слова: она же не знает, что за этой горстью воды он уходит далеко в глубь леса. Только там еще лежит снег и только там еще сейчас можно достать воду. Он приносит ее оттуда, где прячутся волки.
«Но Ветреница, наверное, даже не знает, что в лесу есть волки, — подумал Ручеек и добавил про себя: — И пусть не знает. Я не скажу ей об этом, а то она еще испугается и перестанет цвести».
И он посветлел. Плескался, журчал возле нее. А она глядела на него желтенькими глазками и говорила :
— Какой ты легкомысленный: журчишь, пенишься. Никакой в тебе серьезности. И когда ты повзрослеешь?
И отвечал Ручеек бойко:
— Вот разольюсь рекой, тогда и повзрослею.
Но рекой он не стал: кончился в лесу снег, и Ручейка не стало.
— Беда не велика, — сказала Ветреница. — Все равно он был легкомысленный: журчал, пенился. Никакой серьезности в нем не было.
Но вскоре ей захотелось пить, листочки ее поникли. И она сказала:
- А ведь было совсем неплохо, когда Ручеек приходил ко мне из лесу: не нужно было о воде думать. Но ничего, вот упадет дождик...
Но дождя не было, а солнце жгло. Ветреница задыхалась от жажды. Она покачивалась на тоненькой ножке и думала о Ручейке:
«Зря ты не приходишь ко мне, Ручеек. Мне так не хватает тебя».
Только теперь, когда нажгло ее солнце, поняла желтоглазая Ветреница, что даже у самого легкомысленного Ручейка вода нужная: она цветам и травам жизнь дает».
Хомяк закончил рассказ свой и закрыл глаза, чтобы перевести дух.
— Да-а, — вздохнула медведица Матрена, — во это сказки.
Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, совещались. Все были уверены, что Хомяк получит пирог за свои сказки. Уверен был в этом и Голубь. Он сразу сказал:
— Нужно дать.
И Дубонос хотел было уже присоединиться к нему — сказки Хомяка ему нравились, да и медведица Матрена одобрительно отозвалась о них. Но тут Дятел хитровато спросил у Голубя:
— Дать? Кому?
— Хомяку, — сказал Голубь.
— Хомяку? А за что?
— За сказки.
— За какие?
— За всё. Они все хорошие, — сказал Голубь.
— Чем тебе, например, не нравится сказка про Ветреницу?
— Нравится, но эту сказку не Хомяк сочинил — Тушканчик. За что же Хомяку пирог давать?
— А про Одуванчик, как он стал солнцем, чем плохая сказка? Хорошая, но ведь ее не Хомяк придумал — Ящерица. За что же Хомяку пирог давать?
— А про Крота?
— Это его сказка, но она одна. За одну сказку пирог не положен.
— Но ведь их трое, — не сдавался Голубь. — Они объединились. У них на троих три сказки. Всем троим и нужно присудить пирог.
И Дубонос опять было хотел присоединиться к Голубю, но Дятел сказал:
— Да, их трое, но думали они поврозь. У них у каждого своя сказка. У каждого одна, а за одну сказку пирог не положен. Если бы они все три вместе придумали, тогда бы другое дело.
И Голубь, подумав, согласился:
— А что, ты прав, Дятел.
— Ну, конечно, Дятел прав, — сказал Дубонос.
Он радовался, что не успел присоединиться к Голубю и не совершил ошибки. Больше всего Дубонос боялся в своей жизни совершить ошибку.
— Если бы они все вместе придумали, — с умным видом говорил Дубонос, — тогда можно было бы дать им пирог, а то они просто сложились. И поэтому пирог им не положен.
Уходил Хомяк с кургана и бранил своих компаньонов: глупые! Если бы Ящерица не настояла, чтобы Хомяк объявил всем, что сказку про Одуванчик она придумала, никто бы этого и не знал. И если бы Тушканчик сразу разрешил рассказать и его сказку про Ветреницу, то никто бы и не догадался, что эта сказка не их общая.
«Хитрецы! Выгадывали, вот и просчитались», — думал Хомяк, усаживаясь под березой. Он считал, что из-за Ящерицы и Тушканчика он не получил пирог, и больше не хотел сидеть с ними рядом.
ВОЛЧЬЯ ХИТРОСТЬ
На макушку кургана взбежал волк Рыжий Загривок и глаза его горели. Пирог волку не нужен был, волк наелся баранины. Выступать волк не собирался, когда шел из дома. Сказки свои он придумал уже здесь, чтобы защитить себя, чтобы и завтра ему позволили жить в Гореловской роще..
Волк поднялся на курган, чтобы говорить о зайцах. О них сочинил он свои сказки. Хитро сочинил, чтобы ясно всем стало, что с зайцами только так индо поступать, как поступает он, волк Рыжий Загривок, чтобы все поняли из его сказок, что чем скорее переведутся в роще зайцы, тем легче жить будет. Речь свою волк начал издалека: