Встал перед ним Заяц, вытянулся в струнку, как положено вытягиваться зайцу перед медведем, доложил:
— Пришел к тебе, дедушка Иван, на постоянное жительство. Не могу больше в своем лесу жить.
— Что так? — проскрипел медведь, подставляя к уху ладонь, чтобы слышать лучше.
— Лютый больно хозяин у нас в лесу. Ты-то вот говорят, больно хороший, с тобой жить — плясать да радоваться, а с нашим Потапом наплачешься досыта: где ни встретит, там и обрявкает или по шее даст.
— С кем ты сказал? — наклонился медведь к Зайцу поближе.
С Потапом, говорю, — прокричал в его ухо Заяц. — Чтобы ему, когда умрет он, места в земле не было. Притесняет, поколачивает. Впору хоть на
глаза не показывайся.
И протянул тут медведь Иван лапу и сгреб Зайца за ухо.
— Как же это ты, косой, посмел так о Потапе говорить передо мной, его дедом?
И понял тут Заяц, что плохо ему сейчас может быть, если не схитрит он. Схитрил Заяц:
— Погоди, дедушка Иван, гневаться. Я это испытываю тебя. Послал меня Потап привет тебе отнести, а как узнать тебя, не разъяснил, а я спросить не догадался. Пришел к вам сюда, что, думаю, делать? Вот и придумал: наговорю тебе о Потапе чепухи какой ни будь и, если ты в самом деле дед его, то схватишь меня за ухо. Вот ты и схватил. Значит, точно — ты дед Потапа. Прими, дедушка, привет от внука.
И подобрел сразу медведь Иван.
Смягчился.
Отпустил Зайца. Стоит, поясницу почесывает.
— Вспомнил, значит, Потап деда своего, привет прислал. Это хорошо. Когда стариков, говорю, не забывают, это хорошо. Только что же он сам-то никогда не наведается ко мне?
— Да ему, дедушка, некогда, — врал Заяц, распрямляя смятое ухо. — Дела все у него. Сам знаешь — лес, за ним ох какой глаз нужен.
Медведь согласился:
— Это верно, наше медвежье дело такое: гляди да гляди. Ну что ж, увидишь Потапа, ему привет сказывай. Спасибо скажи, что не забыл деда. И пусть наведает меня как-нибудь, старика Обязательно скажу, — пообещал Заяц и пошел поскорее из Ясеневого леса.
Шел он и думал: «Расхватали косолапые рощи...»Больше он никуда не пошел: еще встретишься с каким-нибудь родственничком Потапа. Свернул к Лысой Горе и поселился в одном из ее оврагов. И все зовут его теперь не просто Заяц, а заяц с Лысой Горы».
Закончил заяц с Рыжими Усами рассказывать сказку и повернулся к медведю:
— Вот, Михайло Иваныч, о чем в современных-то сказках говорится.
А медведь Михайло отозвался со своего ряда:
— Ну, говорил я вам, что и эта сказка у зайца будет с подвохом, не послушались, дали ему слово. Ну и моргайте теперь, косолапые да большеголовые. Про вас ведь про всех говорил заяц, а вы разинули рты и слушаете.
Но никто не обратил на его слова внимание. Все ждали, какое решение примут Дятел, Голубь и Дубонос по заячьим сказкам. Нетерпеливее всех этого решения ждала Лиса: хорошо, если бы зайцу дали пирог, и хорошо, если бы этот пирог он отдал бы потом ей.
ПАДЕНИЕ БОБРА ЯШКИ
Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули умные головы, посовещались и решили: сказки у зайца хорошие, хоть и обидные для медведей. Но пирог ему пока не давать: надо всех прослушать, может, у кого и получше сказки будут.
На пенечке припрыгивал и плясал Мышонок:
— Ха-ха! И зайцу пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.
Над ним смеялись.' Не смеялся только Бурундук на сосне. Он сутулился, глядел на всех хмуро и хмуро ворчал:
— И чего смеются? Ведь ничего же смешного нет.
Не смеялся и бобер Яшка. Он сгорал от зависти к
Мышонку и еще раз от обиды укусил сук, на котором сидел.
Сук треснул, и Яшка с шумом рухнул на голову медведю Тяжелая Лапа.
Медведь кувыркнулся с пенька и забранился:
— У, супостат! сколько раз говорил: не грызи сук, на котором сидишь, не послушался.
И дал Яшке затрещину.
Медведь Спиридон зазвонил в колокольчик:
— Ну, кто еще хочет порадовать нас своими сказками?
Медвежонок Ивашка потянул было лапу, но тут же опустил ее: как увидел, сколько глаз и ушей вокруг, то и перепугался. Уж лучше не выходить, чем насмешить всех, как медведь Михайло. Опозоришься перед всей рощей и хлопай потом глазами. И медвежонок остался сидеть под березой.
А медведь Спиридон все спрашивал с макушки кургана:
— Так кому же теперь дать слово?
И прищуривался, ждал.
Все молчали.
— Что? Нет больше желающих? Разрешите тогда мне попытать счастье? Можно, что ли?
И понеслось со всех сторон:
— Давай говори. Всем было можно, отчего же тебе нельзя.
Медведя Спиридона любили в роще за его доброту и слушали его всегда охотно. Он положил на камень колокольчик. Пригладил на голове волосы. Заговорил :
— Вот тут Еж Иглыч Лису корил за плутни ее, бобер — соседа, волк — зайца, заяц — медведя. А я хочу сразу обо всех говорить. Все мы понемногу виноваты в наших бедах. Об этом и сказка моя.
И медведь Спиридон стал рассказывать:
«Жил в лесу Медведь. Берлога у него была большая-пребольшая. Медведь был добрым, всех пускал к себе: летом от дождя спрятаться, зимой — погреться. И каждый ему за это старался добром отплатить. Увидит, бывало, Волк — косячок у двери покосился. Скажет:
— Поправить надо. Все дверью хлопаем. Одному медведю за всем не углядеть.
Возьмет топор и поправит.
Увидит, бывало, Лиса — занавески на окнах запылились. Скажет:
— Постирать надо. Все содомим. Медведю одному не управиться.
Нальет в корыто воды и постирает.
Увидит, бывало, Заяц — намусорено в берлоге. Скажет:
— Подмести надо. Все сорим. Медведю одному не углядеть за чистотой.
Сбегает к оврагу, веник наломает. Подметет. Чисто в берлоге. Уютно. Хорошо всем.
И сказал как-то Медведь Знаете, подарю-ка я вам берлогу эту. Живите. Я себе другую построю.
И подарил.
И все пошло по-другому. Увидит Волк — косячок у двери покосился. Скажет:
— Починить, что ли.
Но тут же подумает: «А почему это я чинить должен? И Барсук дверью хлопает. Пусть он и чинит».
А Барсук на Енота смотрит, Енот на Крота, и никто не чинит.
Увидит Лиса — занавески запылились на окнах. Скажет:
— Постирать, что ли.
Но тут же подумает: «А почему это я должна стирать их? И Куница пылит. Пусть она и стирает». А Куница смотрит на Белку, Белка на Ласку, и никто не стирает.
Увидит Заяц — намусорено в берлоге. Скажет:
— Подмести, что ли.
Но тут же подумает: «А почему это я должен мести? Суслик тоже содомит. Пусть он и метет». А Суслик смотрит на Хомяка, Хомяк на Хоря, и не метет никто.
И вскоре в берлоге столько всякого мусора накопилось, что и ступить некуда. Углы заплесневели, стены покосились, потолок провис. Поглядел как-то Заяц и сказал:
— Опасно жить в такой берлоге.
И все согласились с ним:
— Опасно.
И перестали приходить в берлогу. Летом кто где под дождем мокнет, зимой кто где от мороза хоронится. И к Медведю не идут — стыдно. Он им берлогу свою подарил, а они ее не уберегли».
— Вот как дело-то было, — сказал медведь Спиридон и поглядел на волка. — Ты, Рыжий Загривок, считаешь, что звери врозь живут потому, что Заяц кочан капусты съел. Мелко, брат, это: за кочан капусты дружбу рушить. А вместе мы не живем потому, что каждый себя больше, чем других любит. От этого дурного корня и все беды наши.
— Верно! — закричала медведица Матрена.
А медведь Спиридон дальше речь вел:
Чем больше доброго мы друг дружке делать
будем, тем и жить нам веселее будет. А если сегодня ежик лису уколол, бобер — соседа, волк — зайца, заяц — медведя, а завтра обиженные захотят отплатить обидчикам, то вся наша жизнь из одних уколов состоять будет. Иначе жить надо.
— Правильно, — закричал волк. — Без судов жить надо.
— Но это не совсем так. Тебя судить надо и тебя судить мы будем. Зла в тебе много. И не любишь ты никого. Если у тебя что есть, ты никому никогда не дашь. Поучить тебя следует.
— Меня и так все учат и все бранят. Даже заяц и тот бранит.
— Как Лиса медведя?
— Какая Лиса?
— Та самая, о которой я сейчас сказку рассказывать буду. Послушайте ее.
«Повадился медведь Тяжелая Лапа в гости к Лисе ходить. Не успеет через порог перевалить, как уж спрашивает:
— Чем ты меня, Лиса, сегодня потчевать будешь?
Так и хочется Лисе крикнуть что-нибудь такое чтобы у медведя и в глазах темно стало. Совсем он одолел ее. Но как крикнешь? Он медведь. Он такое с тобой сотворить может, что и голоса навсегда лишишься.
Крепится Лиса, хоть и надоело ей кормить медведя. И вот как-то поймала она куропатку в роще, ощипала ее, только есть собралась, а медведь лезет через порог.
— Здравствуй, Лисонька.
И за стол вдвинулся.
— Ну, чем ты меня сегодня потчевать будешь?
«Ну, —думает Лиса, — была не была, а сейчас я
тебе все, косолапый, скажу. Хватит тебе объедать меня».И сказала:
— Бессрамный ты. Ни стыда в тебе, ни совести.
И поднялся медведь Тяжелая Лапа во весь рост,
загудел могучим голосищем:
— Что?
Тут же у Лисы и сердце в пятки ушло. Совсем она иным голосом заговорила:
— Совести, говорю, в тебе нет. Не мог ты разве раньше прийти? Уж я ждала тебя, ждала... Куропатку вон ощипала.
— А, ну тогда другое дело, — опустился медведь на лавку и куропатку к себе придвинул.
Наклонился над нею, приглядывается, с какого конца есть ее. Жалко Лисе куропатку стало. «Ну, — думает, — сейчас уж я тебе все скажу, косолапый. Пора тебя отучить от моего дома, дармоеда».
И сказала:
— И все же ни стыда в тебе, ни совести. Что ты на мою куропатку глаза пялишь?
— Что?! — забасил медведь и с лавки приподнялся.
И опять у Лисы сердце в пятки ушло. Совсем она иным голосом заговорила: