Незадолго до Рождества срубили несколько совсем молоденьких ёлок; некоторые из них были даже меньше нашей ёлочки, которой так хотелось поскорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.
– Куда? – спросила ель. – Они не больше меня, одна даже меньше. И почему на них оставили все ветви? Куда их повезли?
– Мы знаем! Мы знаем! – прочирикали воробьи. – Мы были в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда их повезли! Они попадут в такую честь, что и сказать нельзя! Мы заглядывали в окна и видели! Их ставят посреди тёплой комнаты и украшают чудеснейшими вещами: золочёными яблоками, медовыми пряниками и тысячами свечей!
– А потом?.. – спросила ель, дрожа всеми ветвями. – А потом?.. Что было с ними потом?
– А больше мы ничего не видали! Но это было бесподобно!
– Может быть, и я пойду такою же блестящею дорогой! – радовалась ель. – Это получше, чем плавать по морю! Ах, я просто изнываю от тоски и нетерпения! Хоть бы поскорее пришло Рождество! Теперь и я стала такою же высокою и раскидистою, как те, что были срублены в прошлом году! Ах, если б я уже лежала на дровнях! Ах, если б я уже стояла, разубранная всеми этими прелестями, в тёплой комнате! А потом что?.. Потом, верно, будет ещё лучше, иначе зачем бы и наряжать меня!.. Только что именно? Ах, как я тоскую и рвусь отсюда! Просто и сама не знаю, что со мной!
– Радуйся нам! – сказали ей воздух и солнечный свет. – Радуйся своей юности и лесному приволью!
Но она и не думала радоваться, а всё росла да росла. И зиму, и лето стояла она в своём зелёном уборе, и все, кто видел её, говорили: «Вот чудесное деревце!» Подошло, наконец, и Рождество, и ёлочку срубили первую. Жгучая боль и тоска не дали ей даже и подумать о будущем счастье; грустно было расставаться с родным лесом, с тем уголком, где она выросла: она ведь знала, что никогда больше не увидит своих милых подруг – елей и сосен, кустов, цветов, а может быть, даже и птичек! Как тяжело, как грустно!..
Деревце пришло в себя только тогда, когда очутилось вместе с другими деревьями на дворе и услышало возле себя чей-то голос:
– Чудесная ёлка! Такую-то нам и нужно!
Явились двое разодетых слуг, взяли ёлку и внесли её в огромную великолепную залу. По стенам висели портреты, а на большой кафельной печке стояли китайские вазы со львами на крышках; повсюду были расставлены кресла-качалки, шёлковые диваны и большие столы, заваленные альбомами, книжками и игрушками на несколько сот далеров – так, по крайней мере, говорили дети. Ёлку посадили в большую кадку с песком, обернули кадку зелёною материей и поставили на пёстрый ковёр. Как трепетала ёлочка! Что-то теперь будет? Явились слуги и молодые девушки и стали наряжать её. Вот на ветвях повисли полные сластей маленькие сетки, вырезанные из цветной бумаги, золочёные яблоки и орехи и закачались куклы – ни дать ни взять живые человечки; таких ёлка ещё и не видывала. Наконец к ветвям прикрепили сотни разноцветных маленьких свечек, а к самой верхушке ёлки – большую звезду из сусального золота. Ну просто глаза разбегались, глядя на всё это великолепие!
– Как заблестит, засияет ёлка вечером, когда зажгутся свечки! – сказали все.
«Ах! – подумала ёлка, – хоть бы поскорее настал вечер и зажгли свечки! А что же будет потом? Не явятся ли сюда из лесу, чтобы полюбоваться на меня, другие деревья? Не прилетят ли к окошкам воробьи? Или, может быть, я врасту в эту кадку и буду стоять тут такою нарядной и зиму и лето?»
Да, много она знала!.. От напряжённого ожидания у неё даже заболела кора, а это для дерева так же неприятно, как для нас головная боль.
Но вот зажгли свечи. Что за блеск, что за роскошь! Ёлка задрожала всеми ветвями, одна из свечек подпалила зелёные иглы, и ёлочка пребольно обожглась.
– Ай-ай! – закричали барышни и поспешно затушили огонь. Больше ёлка дрожать не смела. И напугалась же она! Особенно потому, что боялась лишиться хоть малейшего из своих украшений. Но весь этот блеск просто ошеломлял её… Вдруг обе половинки дверей распахнулись, и ворвалась целая толпа детей; можно было подумать, что они намеревались свалить дерево! За ними степенно вошли старшие. Малыши остановились как вкопанные, но лишь на минуту, а там поднялся такой шум и гам, что просто в ушах звенело. Дети плясали вокруг ёлки, и мало-помалу все подарки с неё были посорваны.
«Что же это они делают! – думала ёлка. – Что это значит?» Свечки догорели, их потушили, а детям позволили обобрать дерево. Как они набросились на него! Только ветви трещали! Не будь ёлка крепко привязана верхушкою с золотой звездой к потолку, они бы повалили её.
Потом дети опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не глядел на ёлку, кроме старой няни, да и та высматривала только, не осталось ли где в ветвях яблочка или финика.
– Сказку! Сказку! – закричали дети и подтащили к ёлке маленького толстенького господина.
Он уселся под деревом и сказал:
– Вот мы и в лесу! Да и ёлка, кстати, послушает! Но я расскажу только одну сказку! Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, всё-таки вошёл в честь и добыл себе принцессу?
– Про Иведе-Аведе! – закричали одни.
– Про Клумпе-Думпе! – кричали другие.
Поднялся крик и шум; одна ёлка стояла смирно и думала: «А мне разве нечего больше делать?»
Она уж сделала своё дело!
И толстенький господин рассказал про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, всё-таки вошёл в честь и добыл себе принцессу.
Дети захлопали в ладоши и закричали: «Ещё, ещё!» Они хотели послушать и про Иведе-Аведе, но остались при одном Клумпе-Думпе.
Тихо, задумчиво стояла ёлка: лесные птицы никогда не рассказывали ничего подобного. «Клумпе-Думпе свалился с лестницы, и всё же ему досталась принцесса! Да, вот что бывает на белом свете!» – думала ёлка: она вполне верила всему, что сейчас слышала, – рассказывал ведь такой почтенный господин. «Да, да, кто знает! Может быть, и мне придётся свалиться лестницы, а потом и мне достанется принцесса!» И она с радостью думала о завтрашнем дне: её опять украсят свечками, игрушками, золотом и фруктами! «Завтра уж я не задрожу! – думала она. – Я хочу как следует насладиться своим великолепием! И завтра я опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может статься, и про Иведе-Аведе». И деревце смирно простояло всю ночь, мечтая о завтрашнем дне.
Поутру явились слуга и горничная. «Сейчас опять начнут меня украшать!» – подумала ёлка, но они вытащили её из комнаты, поволокли по лестнице и сунули в самый тёмный угол чердака, куда даже не проникал дневной свет.
«Что же это значит? – думалось ёлке. – Что мне здесь делать? Что я тут увижу и услышу?» И она прислонилась к стене и всё думала, думала… Времени на это было довольно: проходили дни и ночи – никто не заглядывал к ней. Раз только пришли люди поставить на чердак какие-то ящики. Дерево стояло совсем в стороне, и о нём, казалось, забыли.
«На дворе зима! – думала ёлка. – Земля затвердела и покрыта снегом: нельзя, значит, снова посадить меня в землю, вот и приходится постоять под крышей до весны! Как это умно придумано! Какие люди добрые! Не будь только здесь так темно и так ужасно пусто!.. Нет даже ни единого зайчика!.. А в лесу-то как было весело! Кругом снег, а по снегу скачут зайчики! Хорошо было… Даже когда они прыгали через меня, хоть меня это и сердило! А тут как пусто!»
– Пи-пи! – пискнул вдруг мышонок и выскочил из норки, за ним ещё несколько. Они принялись обнюхивать дерево и шмыгать меж его ветвями.
– Ужасно холодно здесь! – сказали мышата. – А то совсем бы хорошо было! Правда, старая ёлка?
– Я вовсе не старая! – отвечала ель. – Есть много деревьев постарше меня!
– Откуда ты и что ты знаешь? – спросили мышата; они были ужасно любопытны. – Расскажи нам, где самое лучшее место на земле? Ты была там? Была ты когда-нибудь в кладовой, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока и где можно плясать по сальным свечкам? Туда войдёшь тощим, а выйдешь оттуда толстым!
– Нет, такого места я не знаю! – сказало дерево. – Но я знаю лес, где светит солнышко и поют птички!
И она рассказала им о своей юности; мышата никогда не слыхали ничего подобного, выслушали рассказ ёлки и потом сказали:
– Как же ты много видела. Как ты была счастлива!
– Счастлива? – сказала ель и задумалась о том времени, о котором только что рассказывала. – Да, пожалуй, тогда мне жилось недурно!
Затем она рассказала им про тот вечер, когда была разубрана пряниками и свечками.
– О! – сказали мышата. – Как же ты была счастлива, старая ёлка!
– Я совсем ещё не стара! – возразила ель. – Я взята из леса только нынешнею зимой! Я в самой поре! Только что вошла в рост!
– Как ты чудесно рассказываешь! – сказали мышата и на следующую ночь привели с собой ещё четырёх, которым тоже надо было послушать рассказы ёлки. А сама ель чем больше рассказывала, тем яснее припоминала своё прошлое, и ей казалось, что она пережила много хороших дней.
– Но они же вернутся! Вернутся! И Клумпе-Думпе упал с лестницы, а всё-таки ему досталась принцесса! Может быть, и мне тоже достанется принцесса!
При этом дерево вспомнило хорошенькую берёзку, что росла в лесной чаще неподалёку от него, – она казалась ему настоящей принцессой.
– Кто это Клумпе-Думпе? – спросили мышата, и ель рассказала им всю сказку; она запомнила её слово в слово. Мышата от удовольствия чуть не прыгали до самой верхушки дерева. На следующую ночь явилось ещё несколько мышей, а в воскресенье пришли даже две крысы. Этим сказка вовсе не понравилась, что очень огорчило мышат, но теперь и они перестали уже так восхищаться сказкою, как прежде.
– Вы только одну эту историю и знаете? – спросили крысы.
– Только! – отвечала ель. – Я слышала её в счастливейший вечер в моей жизни; тогда-то я, впрочем, ещё не сознавала этого!