«Король повелел: крепостное право кончилось, отныне в силу входит закон, дабы свободный крестьянин стал смелым и просвещенным, прилежным и добрым, честным гражданином и счастливым человеком!»
Какой солнечный день! Какое «лето в городе»!
Духи света пели: «Добро растет! Красота растет! Скоро падет камень, воздвигнутый на площади Ульфельда, зато «памятник свободы» будет стоять на солнце, благословляемый богом, королем и народом!»
У нас есть древняя дорога:
На край земли она ведет.
Открытое море, оно открыто другу и недругу, и вот недруг пришел. Приплыли его корабли — могучий английский флот, держава великая ополчилась на маленькую. Борьба неравная, но народ был полон мужества.
Каждый без страха бился за нас,
Смерть принимая в гибельный час.
Он завоевал восхищение врага и вдохновил певцов Дании. День битвы до сих пор отмечается флагами — Дания вспоминает славную битву на рейде, которая произошла в страстной четверг второго апреля.
Минуло много лет. Показался на Зунде флот. Против кого он выступит — против России или против Дании? Этого никто не знал, даже английские матросы.
Бытует в народе такой рассказ — в то утро, войдя в пролив, вскрыли запечатанный конверт, и тогда стал известен приказ, который гласил: захватить датский флот. И вот перед начальником встал молодой капитан, сын Британии, честный в мыслях и в поступках, и сказал: «Я присягал, что до самой смерти буду сражаться за английский флаг, но в открытом, честном бою, а не против слабых».
И с этими словами кинулся в море.
Плывет к Копенгагену флот окаянный,
Английские флаги над морем седым,
На дне опочил капитан безымянный,
И черные волны сомкнулись над ним.
А шведы в сырой, бесприютной постели
Нашли невзначай капитана того,
На берег снесли, и тихонько звенели
На легком ветру эполеты его.
Враг подошел к Копенгагену, город горел, мы потеряли свой флот, но не утратили мужества и веры в бога, он наказует, но он же и спасает, он ввергнет в бездну, но он же вызволит. Раны врачуются как у богатырей. В истории Копенгагена нетрудно найти утешение.
Исстари верил датский народ
В то, что господь ему друг и оплот.
Крепко держаться нам в годы невзгод —
Бог нас поддержит, и солнце взойдет.
И скоро засияло солнце над вновь отстроенным городом, тучными нивами, разумом и талантом, взошел благостный мирный летний день, и поэзия возвела рукою Эленшлегера свой сверкающий прекрасный воздушный замок.
И в науке тоже появилось открытие, более великое, чем находка золотых рогов древности: найден был мост золотой, «мост мысли».
Молнией мысли летят по мосту
Всем временам и народам навстречу.
И там вписал свое имя Ганс Христиан Эрстед.
Смотри-ка! Вон перед дворцом, ближе к церкви, строят жилище, на которое даже последний бедняк с радостью отдает свои медяки.
Ты ведь помнишь начало книжки — там были древние валуны, свалившиеся с норвежских гор; льдины принесли их сюда, они поднялись из глубин морских и по велению Торвальдсена превратились в прекрасный мрамор, как они хороши!
Вспомни, что я тебе рассказал — песчаное дно поднялось из моря, защитило гавань, на нем стоял дом Акселя, замок епископа, королевский дворец, а теперь на нем стоит храм красоты. Слова проклятия развеялись по ветру, а все, что пели о будущем радостные дети солнца, исполнилось.
Столько бурь миновало, могут налететь новые, но и те минуют. А истина, добро и красота остаются.
На том и книжка кончена, а история Копенгагена еще не закончилась. Кто знает, что ты сам еще увидишь!
Не раз небо заволакивали черные тучи, налетала буря, но солнышка она не развеяла, оно остается! А сильней самого сильного солнца — бог! Господь держит в руке своей не только каш Копенгаген.
Так сказал крестный и дал мне книжку. У него даже глаза светились, так он был уверен в своей правоте. А я был так рад и с такой же гордостью и так же осторожно взял книжку, как недавно брал на руки младшую сестричку.
А крестный сказал:
— Кому хочешь можешь показывать эту книжку. Можешь говорить, что я ее сделал, склеил и разукрасил картинками. Но самое важное — это чтобы они сразу узнали, как я ее придумал. Ты ведь знаешь, вот и расскажи! Мысль эту подсказали мне старые масляные фонари, когда их зажгли в последний раз, а они показали в воздушных картинах все, что видел их род, начиная с первого фонаря и кончая этим вечером, когда Копенгаген осветился сразу и старыми, ворванными, и новыми, газовыми фонарями.
Можешь показывать книжку кому угодно — конечно, людям с добрым глазом и дружественными мыслями, а если явится какой-нибудь конь-мертвяк, то закрой
ДРИАДА
Перевод И. Разумовский и С. Самостреловой
ы едем в Париж на Всемирную выставку!
Раз-два, и мы во Франции! Ну и путешествие было, настоящий полет, и никакого волшебства: просто пар мчал нас сначала по морю, потом по суше. Ведь наше время — время сказок!
И вот мы уже в центре Парижа, в большой гостинице. Лестница вся украшена цветами, по ступеням стелются мягкие ковры.
У нас уютный номер, балконная дверь широко распахнута, и видна площадь. А на ней поселилась весна, она приехала в Париж, вступила в него в одно время с нами. Она явилась, приняв облик высокого молодого каштана, на котором только что распустились нежные листья. Он оделся в красивый весенний наряд раньше всех деревьев на площади. Одно из них уже нельзя причислить к живым, оно выкопано с корнями и лежит на земле. Там, где оно росло, посадят молодой каштан.
Пока же он покоится на большой телеге, которая сегодня утром привезла его в Париж, привезла издалека, из сельского приволья. Там каштан много лет рос рядом с могучим дубом, под которым частенько сиживал почтенный старый священник, рассказывая детворе разные истории. Как внимательно слушали его дети! Молодой каштан тоже слушал, слушала и дриада, которая жила в нем. Ведь она сама была ребенком и еще помнила время, когда каштан был таким маленьким, что едва-едва поднимал голову над высокой травой и папоротником. Они-то выше уже не могли вырасти, а дерево все тянулось и тянулось вверх. Свежий воздух и солнечный свет поили его, дождь и роса умывали, а сильный ветер время от времени задавал ему хорошую взбучку — без этого какое же воспитание!
Дриада радовалась своему житью-бытью, радовалась солнцу и пению птиц, но приятнее всего ей было слушать людей, она понимала их язык так же хорошо, как язык животных.
Бабочки, стрекозы, мухи — все, кто умеет летать, прилетали к дриаде в гости. Вот-то начиналась болтовня! Они наперебой рассказывали про город, про виноградники и леса, про старый замок и парк с каналами и прудами, где водятся живые существа, которые тоже умеют летать, но только под водой, и перелетают там с места на место. Эти создания славятся глубокомыслием и мудростью, никогда и словом не обмолвятся — вот какие умные!
Ласточка, которая ныряла в воду, рассказывала о прелестных золотых рыбках, о жирных лещах, толстых линях и о старых, замшелых карасях. Ласточка описывала их очень хорошо, однако прибавляла, что лучше посмотреть все собственными глазами. Только разве могла дриада увидеть эти поразительные создания? Ей оставалось довольствоваться красивым видом, что открывался перед ней, да наблюдать за беспокойной жизнью людей.
Все это было интересно, но интереснее всего казались дриаде рассказы старого священника. Сидя под дубом, он знакомил своих учеников с историей Франции, с подвигами ее сыновей и дочерей, чьи имена навсегда покрыты славой.
Дриада услышала о юной пастушке Жанне д’Арк и о Шарлотте Корде, о царствовании Генриха IV и Наполеона I, о старых временах и о величии настоящего. Славные имена, которые называл священник, пробуждали гордость в сердцах людей, ведь Франция — великая страна, оплот разума, очаг свободы.
Крестьянские ребятишки не пропускали ни слова из того, что говорил священник. Дриада тоже, она как бы превращалась в их сверстницу, в школьницу. Она смотрела на плывущие по небу облака, и в их очертаниях вставали перед ней, сменяя одна другую, картины того, что она слышала.
Облака заменяли ей книжку с картинками.
Она радовалась, что рождена в прекрасной Франции, и все же чувствовала, что птицам и всем существам, способным летать, открыто то, что недоступно ей. Даже муха может увидеть куда больше, чем дриада со своего дерева.
Широко и величаво раскинулась Франция, а дриада знала только один ее маленький уголок. Далеко-далеко разбросала страна свои виноградники, леса, огромные города, и самым большим, самым прекрасным из них был Париж. Но дриаде не суждено было его увидеть, туда могут долететь разве что птицы.
Среди крестьянских детей была маленькая девочка, бедная и оборванная, но такая красивая — глаз не оторвешь. Она всегда пела, всегда смеялась и вплетала в свои черные волосы красные цветы.
— Смотри не езди в Париж! — говорил ей старый священник. — Стоит тебе попасть туда, и ты погибнешь, бедняжка.
И все-таки она уехала.
Дриада часто вспоминала о ней, ведь им обеим так хотелось в этот великий город!
Прошла весна, наступило лето, потом осень и зима. Прошло несколько лет.
На каштане, в котором жила дриада, впервые распустились цветы, и об этом, не умолкая, щебетали птицы, греясь на ярком солнце. Вдруг на дороге показалась роскошная коляска, в ней сидела важная дама, она сама правила красивыми, быстрыми лошадьми, а сзади примостился нарядный маленький слуга. Дриада сразу узнала приезжую, узнал ее и старый священник. Он печально покачал головой и сказал:
— Ты все-таки уехала в Париж, бедняжка Мари! Вот он и погубил тебя.