— А что размышлять-то?! — Генчик выбрался из-за стола. — Давайте прямо сейчас!
— Бубенчик! Какое ты нетерпеливое чадо… Я же объяснила: это весьма ответственное дело. Оно требует подготовки и соблюдения всяких правил.
— Каких?
— Прежде всего это три «пол»…
— Натереть пол? Ладно, я сейчас!
— Ох, да подожди ты! Я говорю про три условия, которые начинаются с этих трех букв — ПОЛ… «Полнолуние», «полночь», «полусвет»… То есть приступать надо, когда пробьет двенадцать и когда в небе самая круглая луна. И делать все не при электричестве (духи его не выносят), а при свече или керосиновой лампе…
— Ух ты… — тихонько обмер Генчик. От ожидания тайны.
— Да… Ну, мы, пожалуй, зажжем корабельный фонарь, капитану это понравится… А когда у нас полнолуние? — Зоя Ипполитовна чуть не клюнула носом отрывной календарь над столом. — Ого, скоро. Через двое суток. А что касается полуночи… Тебе разрешат переночевать у меня? Под каким-нибудь предлогом…
— Я скажу, что у вас повысилось давление и вы боитесь быть одна!
— Тьфу-тьфу-тьфу… Обманывать, конечно, плохо, но что делать? Если сказать настоящую причину, сумасшедшими сочтут нас обоих. Надеюсь, ты никому не проболтаешься о наших планах?
2
Конечно, Генчика отпустили. Мама даже дала для Зои Ипполитовны таблетки «папазол» — чтобы снижать давление.
Петя Кубриков (счастливый после примирения с Еленой) охотно отвез Генчика на Окуневский берег. И по дороге признался, что пишет новый рассказ. Фантастический.
— Про визит летающих тарелок в городской парк.
— А чего тут фантастического? Они все время над городом болтаются. И плюхаются куда ни попадя…
— Да! Но я там придумал такое… Вот прочитаешь — убедишься.
— Ладно, — не стал спорить Генчик. И подумал, что сегодня в полночь его ждет фантастика почище всяких инопланетян.
До полуночи время шло очень-очень неторопливо. Но Генчик не испытывал досады. Во всем ощущалась какая-то особая значительность. Словно дух капитана Сундуккера уже незримо присутствовал в доме — ждал момента, когда можно будет объявиться.
Зоя Ипполитовна и Генчик разговаривали вполголоса.
Прогремел по мосту через овраг последний трамвай. Солнце ушло за кусты. Круглая луна выкатилась над забором. Она была розовая и такая раздутая, что вот-вот лопнет. Но скоро ее закрыли плотные облака. Стало темно и душно.
— Как же без луны-то? — прошептал Генчик.
— Это ничего. Главное, что по календарю полнолуние… А то, что гроза, — даже лучше.
— Но ведь в атмосфере электричество. Духи его не любят.
— Не любят в лампочках. А в погоде — наоборот…
Гроза обкладывала «Бермудский треугольник». С трех сторон. Вдали погромыхивало. Лиловые вспышки старались раздвинуть тучи. Поезда на близкой насыпи тоже проносились с грозовым гулом. А в листьях — ни единого движения.
В шерсти у кошки Варвары потрескивали искры, когда она щекочуще терлась о ноги Генчика.
Надо сказать, что полубродячая Варвара испытывала к Генчику симпатию. Давала себя гладить, садилась к нему на колени и сделалась более домашней.
— Ты влияешь на нее благотворно, — говорила Зоя Ипполитовна.
Сейчас Варвара жалась к Генчику, словно тоже чуяла чье-то таинственное присутствие.
За полчаса до полуночи Зоя Ипполитовна зажгла пузатый керосиновый фонарь и выключила во всем доме лампочки. При желтом полусвете фонаря все сделалось другим. Зарницы за окнами — ярче, отдаленные раскаты — суровее, скрип половиц — отчетливей. А в груди и животе у Генчика нарастало замирание.
Встречу с духом готовили, конечно, в той комнате, где коллекция. Слабо искрилась медь подзорных труб, кольца на глобусах и бронзовая рама. На портрет Генчик старался не смотреть. А когда все же не выдерживал и бросал взгляд, казалось, что капитан Сундуккер следит за ним совершенно живыми глазами.
Может, дух уже сидел в этом портрете наготове?
Конечно, бояться было нечего! Дух доброго капитана не может быть злым, ничего плохого он не сделает. Генчик мысленно повторял это все время. Но одно дело — разумные мысли, а другое — чувства. И чем ближе к полуночи, тем сильнее обмирал Генчик. Не только от страха. Еще и от ожидания тайны.
И ни за что на свете не согласился бы он отказаться от встречи с духом капитана.
— Зоя Ипполитовна… Он покажется в натуральном виде? Или только голосом откликнется?
— Думаю, что ни то, ни другое. Мы будем общаться письменно.
Очки Зои Ипполитовны блестели таинственным азартом. Она стала… немного не такой. Непривычной. Может, в ней, как в пистолете, ожила капелька таинственного духа капитана?
Услыхав, что в полном облике капитан не появится, Генчик слегка расстроился. Но и приободрился.
Зоя Ипполитовна расстелила на столе белое полотенце.
— Строго с юга на север, — сообщила она. — Вдоль магнитного меридиана. Это тоже одно из условий.
— А не повредит, что уже не три, а четыре «пол»? — шепотом обеспокоился Генчик.
— Что ты имеешь ввиду?
— «Полотенце» ведь тоже «пол»…
— А! Ну, я думаю, это не помешает…
На полотенце она поставила совершенно белую тарелку. По ее краю были наклеены вырезанные из газеты крупные буквы. Весь алфавит.
Генчик хлопал глазами.
— Это для чего?
— Скоро поймешь… — Посреди тарелки Зоя Ипполитовна водрузила половину картофелины с воткнутой в нее вязальной спицей. Спица поблескивала и торчала вертикально. Словно антенна.
Потом Зоя Ипполитовна взяла листик бумаги — небольшой, как из записной книжки. Сложила его крест-накрест, расправила снова. Бумага слегка горбилась на сгибах, словно крыша игрушечного домика.
Зоя Ипполитовна фломастером нанесла на край листа синюю черту. Потом серединой, где перекрестье сгибов, аккуратно положила листок на острие спицы. Бумажная «крыша» покачалась и замерла.
— Теперь слушай внимательно, Генчик Бубенцов… После полуночи эта вертушка закрутится. Должна… И над некоторыми буквами она будет на миг останавливаться. Как бы запинаться чертой. Эти буквы ты станешь записывать. Они сложатся в слова… Ты понял?
— Ага… — выдохнул Генчик.
— Хорошо… А сейчас — еще одно. Тоже важное условие…
Из облезлой старинной тумбочки Зоя Ипполитовна достала большущий квадратный конверт. Из него вынула черный диск. Пластинка! Генчик издалека догадался — древняя!
Зоя Ипполитовна поднесла пластинку к фонарю, что потрескивал фитилем на краю стола. Дала подержать.
— Только осторожно, она бьющаяся.
— Ага… Ух и тяжелая…
— Да. И очень старая, тысяча девятьсот третьего года. Смотри, звуковая запись только с одной стороны.
Оборотная сторона пластинки была украшена оттиском: пышноволосая дама обнимала ящик с похожей на духовой контрабас трубой. По дуге шла надпись: «Граммофонъ. Сирена-рекордъ."Такая же дама с трубой и надписью была на розовой лаковой этикетке — только маленькая и золоченая. Золочеными же буквами там было напечатано: «Арiя Варяжскаго гостя. Исп. солистъ имп. оперы А.И.Семеновъ».
— Семенов был знаменитый бас, — полушепотом объяснила Зоя Ипполитовна. — Почти такой же известный, как Шаляпин… Капитан очень любил слушать в его исполнении эту арию. Она же морская… Думаю, и сейчас его духу она будет приятна. Создаст нужную атмосферу…
— Но ведь нужен граммофон. Такой, как тут на картинке, — тихонько возразил Генчик. — Разве у вас он тоже есть?
— К сожалению, нет. В семействе Сундуковых было немало граммофонов, но ни один не дожил до наших дней… Однако есть нечто другое. Не столь старинное, но все-таки…
Она вышла из комнаты и вернулась с потертым синим чемоданчиком.
— Патефон, — догадался Генчик. — Я видел такие, только покрупнее…
— Это патефон-подросток, если угодно. Однако звучит вполне со взрослой силой. Сейчас услышишь…
Патефон поставили рядом с фонарем. Зоя Ипполитовна вставила и покрутила ручку. В чемоданчике что-то ожило, шевельнулось.
Вдвоем они осторожно положили пластинку на покрытый голубым сукном круг. Зоя Ипполитовна двинула рычажок, опустила на край завертевшегося диска мембрану — такую никелированную головку с игольчатым клювом.
Зашипело в полутемной комнате. Загудела музыка оркестра. И вдруг живой густой голос запел с могучим вздохом:
О скалы грозные дробятся с ревом волны
И с белой пеною, крутясь, бегут назад,
Но гордо серые утесы
Выносят волн напор, над морем стоя…
Генчик даже слегка присел под напором этого баса. Потом невольно глянул на портрет. Лицо капитана Сундуккера было внимательным и строгим.
…Ария кончилась. Смолкли последние аккорды. Навалилась тишина, только за окнами глухо рокотало.
— Да, сила… — почтительно сказал Генчик. — Так здорово поет… Хотя и с шипеньем, но все равно, будто наяву. Будто прямо тут…
Зоя Ипполитовна аккуратно спрятала пластинку в конверт.
— И вот что удивительно, Генчик… Когда звукозапись на современных дисках или кассетах — это понятно: всякая там электроника, магнитные поля, чудеса нынешней физики. Но здесь-то! Ведь это же просто раскатанный в блин кусок твердого асфальта с нацарапанными тонкими бороздками. Чисто механическими. По сути дела, совершенно неживая вещь. Но целый век она хранит в себе голос человека, которого давно нет на свете. И оживает под действием простой пружины и маленькой иглы… Ты меня понимаешь?
— Да, — прошептал Генчик. — Голос… он ведь почти что дух, да? Значит… и дух может жить в неживых вещах…
— Умница!
— И, значит, его можно вызвать, как голос…
— Если постараться…
— Мы постараемся… Ой! — Это в закрытую дверь сильно зацарапались. — Это Варвара!
Варвару незадолго до того выставили из комнаты, чтобы не мешала. Но ей, видимо, очень хотелось побыть на спиритическом сеансе.
— Непоседа… Лучше впустить, а то не даст покоя и все испортит, — решила Зоя Ипполитовна.
Генчик с удовольствием впустил.
— Только веди себя смирно…