И вот добрался Яо до горы Лишань. Разузнал все про Шуня, а потом позвал его самого и стал о великих делах Поднебесной расспрашивать. Много говорил Шунь, хорошо на все вопросы отвечал. Очень он государю Яо понравился. Решил Яо, что Шунь — самый подходящий для него человек, и отдал ему в жены обеих своих дочерей. Тут же и свадьбу справили. Сам Яо домой отправился, чтобы с гражданскими и военными сановниками о передаче своего трона посовещаться, а дочерей с Шунем вместе поселил.
Сянъао услыхал эту новость и даже зубами заскрипел. Думал так, думал эдак, придумал-таки хитрый план. Позвал свою мать и стал ей на ухо что-то нашептывать. А мать, не дождавшись, пока Сянъао договорит, головой закивала, торопить сына стала, чтобы скорей шел.
Сянъао со всех ног помчался к горе Лишань. Подошел к Шуню и участливо так говорит:
— Братец, устал ты тут целину подымать. Нам всем без тебя плохо. Жизнь сейчас лучше стала. Мать с отцом послали меня, чтобы я тебя домой привел. Целину теперь можно и не распахивать.
Сянъао не стал дожидаться, пока Шунь ему ответит, бросился в дом брата, стал его вещи собирать. А Шунь, узнав, что мачеха и отец велели брату его домой привести, решил, что те и впрямь подобрели. Радостно собрал все вещи и со своими женами Эхуан и Нюйин в обратный путь отправился. Народ, что на горе Лишань поселился, никак с Великим Шунем расстаться не мог, толпой далеко-далеко провожать его отправился.
Когда Шунь вошел в дом, слепой отец и мачеха притворились, что очень ему обрадовались, достали хорошего вина, вкусных закусок, чтобы угостить его. Кроме того, еще ему с женами отдельный домик выделили. На другой день рано утром, только-только позавтракать успели, мачеха и говорит Шуню:
— Не знаю, с чего бы это, вода в колодце невкусной стала. Знаешь пословицу: «Прочистишь колодец три раза, и вода вкусной станет». Надо бы почистить колодец.
Шунь согласился, тотчас взял мотыгу, прихватил корзину и стал спускаться в колодец. А Сянъао, как увидел, что старший брат в колодец полез, тут же стал приготовленные заранее камни и черепицу в колодец бросать, весь колодец и завалил. Да еще взял две корзины глины, сверху все замазал и ногами утрамбовал. Потом весело к дому брата побежал. Бежит и думает: «Вот повезло, теперь обе невестки-красавицы мои, да еще того гляди и государем стану». Чем больше он о том думал, тем слаще у него на сердце становилось. Подошел к дверям Шуня, а тут дверь — пэк! — как стукнет его по голове! От неожиданности Сянъао навзничь упал, глазами в небо уставился. Мог ли он думать, что из дверей Шунь выйдет! Увидел Шунь, что Сянъао на земле лежит, и спрашивает:
— Братец, давно ли ты пришел? Что не заходишь, почему на земле лежишь?
А Сянъао при виде Шуня подпрыгнул с испуга, вскочил с земли и, даже глину с себя не стряхнув, бросился наутек.
Как же это произошло? Оказывается, бог местности Ту-ди узнал, что Сянъао задумал погубить Шуня, и, когда Шунь спустился в колодец, он его под землей вывел и домой проводил. А Сянъао решил, что он средь бела дня привидение встретил.
Не удался этот план Сянъао, он придумал другой. Выпучил свои злодейские глазки и говорит отцу с матерью:
— Не падайте духом! Утопить его не удалось, так огнем сожжем! Иди, мать, позови его, пусть отец ему скажет, что у амбара крыша прохудилась, надо, мол, перекрыть ее. Только он на крышу залезет, мы лестницу уберем, внизу огонь разожжем, хворост вокруг сарая раскидаем, поглядим, куда он убежит!
Услышал слепой отец, что Шуню смерть в огне уготовлена, сперва не мог такое вынести, долго рта не раскрывал. Но Сянъао и жена так на него насели, что он в конце концов согласился.
На другой день, как только Шунь на крышу поднялся, внизу пламя занялось. Заметался Шунь, а возле него рыжебородый старец оказался, велел ему глаза зажмурить. Зажмурился Шунь, а старец поднял его за шиворот и легко перенес обратно к нему в комнату. Этот рыжебородый старец, оказывается, был дух огня Хо-шэнь. Узнал он, что Шуню грозит жестокая гибель, и поспешил на спасение.
А Сянъао, мачеха и слепой отец втроем у амбара стоят, глядят, как огонь все сильнее разгорается, вмиг весь амбар спалило дотла. Решили они, что уж на этот раз Шуню не удалось спастись, и были очень довольны. Сянъао побежал в комнату брата, думал с невестками породниться, не ожидал, что дверь у Шуня будет плотно прикрыта. Подбежал к ней Сянъао, изо всех сил как толкнет — бин-бан! — поскользнулся и упал, на собачьем дерьме растянулся, на лбу шишку с гусиный зоб набил. А Шунь услыхал шум у дверей, выглянул, виднт — Сянъао лежит, жалобно стонет. Бросился Шунь его подымать. Подымает и говорит:
— Братец пришел, вот и хорошо, зачем же только сразу земные поклоны бить?
Позвал Шунь своих жен Эхуан и Нюйин, велел вина и закусок принести, брата угощать. А Сянъао увидал Шуня, изумился, перепугался, стыд его мучит, злоба снедает. Поднялся с земли, даже не отряхнулся, поскорей наутек бросился.
Вбежал он в дом, а мать и спрашивает:
— Сынок, ты что так быстро вернулся? Все ли в порядке?
А Сянъао заплакал:
— Какое там в порядке!
И рассказал матери все, что случилось. А мать со злобой и говорит:
— Чтоб ему башку отрубили, нельзя его живым оставлять! Скорей еще что-нибудь придумай!
Сверкнул Сянъао хитрыми глазками и говорит:
— Так сделаем: я его завтра позову к себе вина выпить, а стол позади комнаты поставлю, в пристройке, где колодец. Я колодец сверху циновкой прикрою, на циновку стул поставлю и скажу ему, чтобы он на тот стул сел. А под стулом-то дыра, как он сядет, так в колодец и провалится. Тут мы дыру и завалим. Поглядим, сможет ли он опять выбраться.
Мать обрадовалась, затараторила:
— Годится, годится! Так и сделаем!
На другой день Шунь собрался было идти работать, а к нему Сянъао вбегает:
— Братец, очень я перед тобой виноват. Пословица говорит: «Конь спотыкается, человек ошибается». Натворили мы дел, вот я и пришел перед тобой извиниться, прощения просить. Мать с отцом вина да закусок приготовили, зовут тебя, братец, посидеть с ними за угощением.
Проговорил он так, руки на груди сложил, поклон совершил. А Шунь от природы добрый был, услыхал он такие слова, не стал долго думать, радостно, весело с братом отправился.
Увидали мачеха и отец, что Шунь идет, навстречу поспешили. Длинные речи говорят, короткие речи произносят, любовь к сыну выказывают. Потом усаживать Шуня повели. Одно место ему уступают, другое, все норовят, чтоб он на тот стул, что над колодцем стоит, сел. Шунь все стеснялся садиться, трижды отказывался, дважды другим место уступал. Тут Сянъао не выдержал, чуть не взорвался. Подмигнул он матери, и взяли они Шуня за руки да силой на тот стул усадили. Сказать и то странно: усадить усадили, а стул стоит себе крепко на колодезной дыре и не проваливается.
Сянъао видит, что Шунь спокойно, ровнехонько на стуле сидит как ни в чем не бывало, и сердце у него прямо волдырями пошло. Смотрит на Шуня, ничего понять не может. Вытянул он тогда ногу под столом, приподнял легонько циновку, а под циновкой-то драконья голова величиной с меру для зерна. От страха у Сянъао из трех душ-хунь две сразу отлетели, из семи душ-по пять душ улетели[37]. Бросился он на землю да так ползком из комнаты и уполз. Мать его не поняла, что случилось, и вслед за ним выбежала.
А что на этот раз произошло? Оказывается, когда они колодец циновкой накрыли, царь драконов Лун-ван узнал, что они опять Шуня извести задумали, и свою голову под циновку подставил. Потому-то Великий Шунь в колодец и не провалился.
После этого случая Сянъао и его мать поняли, что Шуня им не загубить, и не осмеливались больше вредить ему. А потом, когда Шунь стал государем, он ничуть обиды не таил, а послал людей, чтоб его слепого отца, мачеху и Сянъао к нему привели, да еще дал Сянъао чиновничью должность.
Как Великий Юй «Книгу вод» получил
Город Сучжоу своими каналами славится, маленькие мостики над текущей водой переброшены, такой городок прелестный. А если захотите узнать, почему там так много каналов, нам придется рассказ начать с истории о том, как Великий Юй потоп усмирял.
В прежние времена в местах подле озера Тайху каждый год наводнения случались. Как весенняя вода придет, так народу беда: дома порушит, людей загубит, а оставшимся в живых деваться некуда. Отправился тогда Великий Юй с двумя своими помощниками воды усмирять. Прошел год, а воды по-прежнему разливаются, второй год на исходе, а незаметно, чтобы вода отступила. Юй туда-сюда носится, к местности приглядывается, водные пути ищет, всякие способы придумывает, чтобы выход найти. Сам день ото дня все тоще становится. Полмесяца назад обоих его помощников потоком унесло, остался он один; как говорится, «перед заброшенным храмом одна палка от стяга торчит».
Вот однажды Великий Юй находился за день, голодный и усталый присел отдохнуть на камень. Вынул из сумы две засохшие лепешки. Только собрался перекусить, вдруг с порывом ветра донесся до него тяжелый вздох. Поднял голову, а перед ним на камне седовласый старец ничком лежит, одежда на нем наполовину красная, наполовину черная, глаза закрыты, дышит тяжело. «Это все оттого, что никак я воды не усмирю», — подумал Юй, и раскаяние его взяло. Быстро поднес он лепешку к лицу старика и сказал:
— Утолите хоть сперва немного голод, уважаемый!
Старик поел лепешки, приободрился и просительно так проговорил:
— Есть у меня, старика, одно дело, не подскажешь ли, как быть?
Увидел старик, как Юй головой кивнул, и продолжил:
— В овечье стадо волк забрался, что тут, по-твоему, надо делать?
Юй подумал и ответил:
— Чтобы не потерять овец, надо поскорее выгнать его.
— Как ты мудр, как ты мудр, — рассмеялся старик, — ждет тебя удача.
Потом проглотил еще кусок лепешки и сказал:
— Съел кусок твоей лепешки, помогу тебе книгой из трех свитков, отправляйся поскорей на гору Лесной хижины, добудешь книгу — все поймешь.