Услыхал эти слова Великий Юй, обрадовался:
— Хорошо, — сказал он мальчику, — непременно твои слова Великому Юю передам!
Повернулся Юй, вскочил на коня, и вынес его нетерпеливый конь обратно на дорогу.
Тринадцать лет прошло, как Юй воды усмирять отправился, сколько гор исходил, сколько рек пересек, повсюду свои следы оставил. А про то, как Юй три раза мимо дома своего проходил, а ни разу не зашел, до сих пор такие стихи повторяют:
Первый раз к воротам подошел — брань услыхал,
Второй раз к воротам подошел — смех услыхал,
Третий раз мимо ворот проходил — устное письмо унес,
Только когда потоп усмирил, вернулся домой.
Как небо и землю разделили и как солнца вставили на небо
В древнейшие времена небо еще не отделилось от земли, а земля от неба. Наверху не сияли солнца, луны и звезды, а внизу не высились горы, не текли реки и ручьи. Над головой не плыли облака и не летали птицы, под ногами не шныряли крысы, в воде не плескались гольцы. Не существовало ни террасных полей, ни выстроенных в ряды деревянных домов, не жили ни домашние куры, ни домашние утки, ни дикие кабаны, ни дикие собаки, не было ни мулов, ни лошадей, на которых можно ездить верхом, ни коров, ни буйволов, которые могли бы тащить соху или борону, не прятались в зарослях тигры и не карабкались по лианам проказливые обезьяны. Люди не обрабатывали поля, не засевали землю, не ткали материю, не сажали деревья. Небо и земля были словно вязкая кашица из клейкого риса. Белый день, темная ночь будто бы смешались в перевернутом котле: земля в небесный сумрак глядела, небо в зеленую тьму смотрелось. В мире не существовало ни лет, ни лун, ни дней, только тянулась долгая ночь — не сосчитать, сколько страж прошло. Много-много времени минуло, пока появился отделивший небо от земли Налоиньгоу.
У Налоиньгоу широкие, как земляной склон, покатые плечи, ноги о восьми суставах, ступни длиной больше двух ли. Куском ткани в двенадцать саженей не закроешь и половинки его колена, из двух тысяч травяных накидок не сошьешь и кармана для его штанов. Протянет руки — может коснуться облака, опустит — землю проткнет насквозь. Три тысячи коромысел кашицы из клейкого риса не хватит ему на раз глотнуть, девятьсот корчаг маринованной рыбы не хватит на два раза куснуть. Десять тысяч лет пить не будет — не умрет от жажды, тысячу лет есть не будет — в глазах не зарябит. Захрапит — словно десять тысяч тигров зарычат, кашлянет — будто двенадцать громовников раскалывают горы.
Сказал он как-то своему другу Жэньюнгуло, что хочет небо от земли отделить, тьму и свет разъединить.
— Поглядим, что в том огромном глиняном чане — земле — вареный рис или вино, соленые овощи или мясо?
— У меня есть восемь толстых деревянных столбов да еще шестнадцать стеблей желтого проса, — ответил ему Жэньюнгуло. — Столбами подопрешь небо — валиться не будет, из стеблей подпорки под землю сделаешь, на бок не упадет.
Налоиньгоу обрадовался, взмахнул рукой, словно топором, — ладонь вместо лезвия, разрубил небо и землю надвое. Тогда небо приоткрыло рот, земля разжала зубы, небо не могло больше держать в зубах землю, земля не могла больше кусать небо. Уперся Налоиньгоу ногами в землю, руками — в небо, опустилась тут земля на тысячу чи, поднялось тут небо на пять ли. Подпер Налоиньгоу небо деревянными столбами, укрепил его над головой. Но небо зависло невысоко, земля опустилась не низко. Небо землю любит, земля по небу скучает. Прошло немного времени, стали черви древесные столбы точить, сердцевину выгрызать, принялись скорпионы длиннохвостые столбы грызть, стали их жуки точить — рухнули подпорки, упало небо на землю. Накрыли небеса землю, крепко вцепилась земля зубами в небо. Налоиньгоу спросил Жэньюнгуло:
— В один год со мной рожденный, что еще у тебя есть?
— Еще у меня есть тринадцать больших железных столбов, скорпионы хвостатые их не сгрызут, жуки не источат.
— Хорошо, неси их, попробуем.
Притащил Жэньюнгуло на плече столбы, подперли ими небо, да вот беда: спустя немного времени столбы ржавчина проела, небо вновь на землю рухнуло. Опять сказал Налоиньгоу:
— Жэньюнгуло, деревянные столбы жуки источили, железные столбы ржавчина проела, что еще придумать можешь?
— Есть у меня еще двенадцать каменных столбов, скорпионы хвостатые их не прогрызут, ржа не проест. — И притащил на плечах каменные столбы. Налоиньгоу стал землю ногами топтать, небо столбами подпирать. Укрепилось было небо над головой, да прошло немного времени, и потрескались каменные столбы, наклонилось небо, обрушилось на землю.
Опять обратился Налоиньгоу к своему другу Жэньюнгуло:
— Сверстник ты мой, деревянные столбы черви прогрызли, железные столбы ржа проела, каменные столбы растрескались. Какие еще столбы у тебя есть?
Жэньюнгуло помотал головой — мол, нет больше, и сказал:
— В месте под названием Гэньцзугэньсо, у реки Ушайуле, живет старуха Улоусо, сердце у нее доброе, а уж хитра… Не иначе как придется тебе спросить ее, нет ли еще какого способа поддержать небо.
Распрощался Налоиньгоу с Жэньюнгуло, отправился на реку Ушайуле и спросил старую Улоусо:
— Бабушка, задумал я небо от земли отделить, да небо надобно подпереть. Нет ли у тебя таких столбов, чтоб и черви не точили, и ржа не ела, и чтобы не трескались, не ломались?
Спросила его старуха:
— Небо не ранит твои руки, земля не ранит твои ноги, зачем же надо их разъединять?
Сказал ей Налоиньгоу:
— Земля — что котел, небо — что крышка котла, а в котле спрятаны вино, мясо да соленые овощи.
Улыбнулась тогда старуха и пальцем на его восьмисуставные ноги указала:
— Вот они, подходящие столбы — и черви их не подточат, и ржа не съест, и тяжесть не раздавит.
Вытащил Налоиньгоу четыре сустава из ног, один на западе воткнул, другой в южном углу водрузил, третий на северной окраине, четвертый на восточном склоне. А потом по такому же подобию слепил по четыре ноги свиньям и собакам, буйволам и баранам, тиграм и барсам, волкам и медведям, к тому же столам и скамейкам из дерева по четыре ножки вырезал. Укрепилось небо, отделилось от земли. Погладил Налоиньгоу небо, и стало оно ровным-ровным, помял землю, и стала она бугристой. Да только не дает небо соленого мяса и маринованных овощей, не прячет земля у себя внутри ни вина, ни хлебов. Спросил он старуху Улоусо:
— Что же делать с небом, какую пользу от земли извлечь?
Ответила ему Улоусо:
— Разбей на земле поля, а небо пусть тебе шалашом служит.
Выковырял тогда Налоиньгоу у неба сердце, разрыл землю, бросил сердце в земную пыль. Куда побольше попало — там горы вздыбились, где ленточкой распласталось — там хребты протянулись, где мало легло — там холмы образовались, а куда ничего не долетело — там равнины остались. Только вот небо небольшое вышло, земля неширокая оказалась. Похлопал Налоиньгоу по небу ладонью, помял пальцами землю, — с тех пор небо стало бесконечным, а земля бескрайней.
Сделал он небо, сделал землю, да только небо — черное, а земля — темная. Вздохнул тут Налоиньгоу:
На небе темным-темно,
На земле черным-черно,
Не пылает в небе факел,
Не горит на земле светильник.
Отделил небо — зря потратил силы,
Отрубил землю — понапрасну старался.
Жэньюнгуло сказал Налоиньгоу:
— Старая Улоусо умнее всех, спроси-ка ее, нет ли у нее чудесного светильника.
Налоиньгоу пошел и спросил Улоусо:
— Бабушка, небо не раскрывает глаза, земля не открывает очей, нет ли у тебя факела? Нет ли у тебя свечи?
А Улоусо ответила:
— Факел не осветит край неба, пламя свечи не достигнет угла земли, дам я тебе лучше двенадцать чудесных яиц, которые светятся ярко-ярко. — Сказав так, она достала чудесные яйца: красные алеют, белые белеют, желтые золотом отливают, пестрые глаза слепят, черные в темноте выделяются, пурпурные глаза режут, серые мерцают, зеленые — словно листочки молодые; одни круглые-прекруглые, другие мягкие-премягкие, третьи — продолговатые, блестящие, четвертые — приплюснутые, светящиеся.
Улоусо наказала отнести их к реке Ушайуле, промыть чистой ключевой водой, а потом пойти в место, называемое Фэньшуиннэн, и отыскать птицу юаньпэнбанлю.
— Птица эта, — молвила она, — может чудесные яйца высидеть.
Распрощался Налоиньгоу с Улоусо и понес яйца к истокам реки Ушайуле. У истока ее ключ бьет, вода глубокий темный омут вымыла. Родники бьют, дают реке начало. Налоиньгоу отмыл яйца дочиста, оттер добела, засверкала у них скорлупа, заблестела еще пуще. Пошел он в Фэньшуиннэн и попросил птицу юаньпэнбанлю:
— Девица-сестрица, крылья у тебя самые широкие, перья самые красивые, пушок самый теплый, сердце самое доброе, помоги мне, высиди двенадцать яиц.
Посмотрела на него птица юаньпэнбанлю и ответила:
Сокровища твои высижу,
Только помоги мне сухой травы накосить.
Сокровища твои пригрею,
Только помоги мне веток натаскать.
Сооруди мне из веток терем,
Выстели сухою травой гнездо.
Как будет гнездо построено,
Так и вернусь я высиживать яйца.
Принялся Налоиньгоу хворост таскать, сухую траву косить, терем строить, гнездо устраивать. А юаньпэнбанлю поспешила к другой птице — куньхэванхэн, позвала ее, и они вместе полетели к реке Ушайуле, стали песни петь, познакомилась там юаньпэнбанлю с матерью куньхэванхэна. А потом две птицы брачный союз заключили.
Терем построен, гнездо свито, юаньпэнбанлю — молодая жена — сидит в гнезде на чудесных яйцах, не ест, не пьет, не воркует, не поет, даже шею не вытянет, крыльями не хлопнет. Много дней прошло, не вытерпел Налоиньгоу, пришел к ней и спрашивает:
— Молодица милая, как там птенчики?
А юаньпэнбанлю отвечает:
— Яйца ледяные, холодные, не проснулись еще птенчики.