– Попробуйте, попробуйте… – При напоминании о своем вчерашнем выигрыше хозяин мигом пришел в благодушное настроение. – Это вам не о реформах философствовать, тут смекалка и память потребны…
Игра началась. Больше об убийце и о рассказе чухонской старухи они не вспоминали.
Глава 3
16 июня, понедельник, вечер
Проснулся Кравцов резко, без всякого перехода, без пограничного состояния между сном и бодрствованием. Словно включился компьютер, долго просчитывавший сложнейшую, почти неразрешимую задачу и остановившийся от перегрева, а потом запустивший программу с той же точки.
Солнце, похоже, давно перевалило за полдень – и в окна бригадирской не попадало. Выспался Кравцов на славу…
Первая же мысль, пришедшая в голову господину писателю, оказалась короткой, простой и самокритичной: «Я кретин!»
Полный кретин… Сколько еще можно получать подсказки – и в упор не замечать их? Сколько можно проходить мимо жирно нарисованных стрелок-указателей? Нарисованных в самом прямом смысле слова – светящейся в темноте краской.
А он-то, дурак, все ждал, что кто-то придет, что-то расскажет, как-то всё объяснит… Достаточно. Давно пора понять, что этот «кто-то» или не умеет ходить, или не способен к обычному разговору. Зато умеет посылать в мозг картинки, которые посредством клавиатуры и пальцев Кравцова превращаются в компьютерные тексты…
Мог бы, дурак, и раньше догадаться – после не пойми откуда пришедшего в голову триллера о летучей мыши-мутанте. А уж после огромной надписи «ЛЕТУЧИЙ МЫШ» и воздушной битвы над Чертовой Плешкой – тем более.
А теперь вот рассказ о Дибиче – совершенно не совпадающий со старыми архивными материалами, вкратце пересказанными Чагиным. Кравцов изложил лишь то, что видел штабс-ротмистр в последнюю свою ночь – никакого расследования дела об исчезновении жандармского офицера в тексте не упоминается. Зато упоминается некий Степашка Ворон. Ворон… Неужели… Да нет, едва ли, тогда старому хрену должно быть не под сотню, вдвое больше. А если семья? Семья хранителей здешней бесовщины? Слуг окопавшейся глубоко в недрах Поповой горы твари?
В любом случае, никакой Сотников не убедит теперь, что дело об исчезновении штабс-ротмистра Дибича просочилось-таки из жандармских архивов наружу, – чисто случайно достигло слуха писателя Кравцова и было благополучно позабыто… Хватит случайностей! Кем и чем ни был этот Летучий Мыш – надо выходить с ним на контакт.
Легко сказать… Но как?
Как, как… Зря, что ли, появилась стрелка на руинах? А глупый господин писатель пошел по стрелочке – и увидел ведущий в подвал лаз, засыпанный и непроходимый. Да еще и с валяющейся бутылкой из-под портвейна. И повернул обратно, не сообразив: и земля, и бутылка – для других. А стрелка – для него. Он-то пройдет! Одно слово, кретин…
Хотя нет, нет… Задуматься хоть на секунду и что-то сообразить Кравцову тогда попросту не дали. Потому что именно в тот момент Сашок напал на Аделину – не раньше и не позже, в крайне неудобной позиции, вскарабкавшись на верхотуру, откуда в любой момент можно было сверзиться.
И сверзился-таки! Но задачу свою выполнил, больше к ходу Кравцов не возвращался… Постоянно находились другие дела. А когда не находились – их старательно подкидывали. Выстрелив в Козыря, например…
Кто сейчас попробует преградить дорогу?
Снова вороны? Серых разбойниц в округе стало в последнее время значительно меньше. Почти совсем не стало… И старый Ворон исчез… Сашок, похоже, вышел из игры. Кто еще? Алекс? Алекс-Сопля, неожиданно съехавший с катушек и начавший без раздумий убивать людей? А может, псевдокрот, наверняка являющийся конечностью куда большей зверюшки? Или?..
«А вот и посмотрим: кто», – холодно подумал Кравцов, вложив в ствол ружья картечный патрон. Вскрытие покажет.
Выключил оба компьютера. Сигнализацию, наоборот, включил. Запер вагончик. И решительным шагом направился к развалинам.
Впрочем, подойдя ближе, Кравцов сбавил шаг. Держал дробовик наготове, настороженно посматривал по сторонам. Ничего. Никакого шевеления-шуршания в траве. Никакого хлопанья крыльев в небе.
До развалин десять метров. Девять. Восемь… Ничего и никого. Семь метров…
– Ленька, стой! – прозвучал резкий голос.
Стерва Танька вышла из дому в начале шестого. Накрашенная, принаряженная.
Колян Прохоров, настроившийся на долгое ожидание, поначалу удивился. Так уж в койку невтерпеж? Ведь у гада-Марчука сегодня до восьми смена, разведданные точные…
Потом понял: всё правильно, всё логично. Осторожничает, гнида. Если прикинутая и напомаженная бабенка усвистит из дому на ночь глядя, да еще украдкой, – а муж при этом в командировке – тут же поползут по Спасовке слухи-домыслы. А так – ничего. Если еще двум-трем встречным сообщит, будто невзначай, что отправилась на пару дней к матери – никто потом и не вспомнит. Хитра…
Танька, помахивая сумкой, направилась в сторону автобусной остановки. И – точно всё просчитал Колян! – действительно пару раз остановилась, потолковав о том, о сем со встречными тетками. Постояла на остановке, села в автобус, уехала.
Колян рассмотрел номер – и последние сомнения отпали. В Коммунар, к хахалю… Там Марчук и живет, там же и работает в местной больнице.
Сразу следом Колян не поехал – автобус тащится медленно, и прочно прилипшая к нему машина бросится в глаза. Тем более что конечный пункт поездки прекрасно известен.
Он тронулся следом спустя минут двадцать, обогнал автобус на подъезде к Коммунару. Припарковался неподалеку от нужной остановки. Так и есть! Вылезла! И почесала прямиком к длиннющему девятиэтажному дому. К марчуковскому подъезду.
Так-так… Одно из двух: или этот стебарь-перехватчик поменялся сменами, или проклятая лярва уже обзавелась ключами от его квартиры. Коммунар – какой-никакой, а городишко, здесь ключ под ковриком не оставляют.
Но продуманный план предусматривал разобраться со сладкой парочкой разом, застав их вдвоем. Затягивать дело не стоит, и нужна полная ясность.
Колян, не мудрствуя лукаво, произвел проверку: набрал на мобильнике рабочий номер Марчука и попросил доктора к телефону. Ему ответили, что тот на месте, но подойти не сможет – врач-реаниматолог все-таки, понимать надо.
Прохоров удовлетворенно ухмыльнулся. Когда Марчук в следующий раз попадет в родную больницу, реанимировать ему никого не придется. И его никому не придется. Куски мяса не реанимируют.
Он аккуратно порулил к девятиэтажке, припарковался в ряду других машин. До подъезда полтора десятка шагов – позиция идеальная. Колян нежно погладил завернутый в несколько слоев газеты голландский топорик и приготовился терпеливо ждать.
– Ленька, стой! – прозвучал резкий голос.
От неожиданности Кравцов едва удержался, чтобы не выстрелить в человека, появившегося в оконном проёме руин.
Ворон собственной персоной! Но… Старика не узнать – теперь он вполне выглядел на свой так изумивший Кравцова возраст. Плечи опустились, фигура сгорбилась – и уже не казалась внушительной. Словно бы старик стал на голову ниже ростом. Лицо избороздили морщины – там, где их не было. А где были – обозначились глубже, резче. Только голос и остался прежним: сильным, звучным.
Кравцов остановился – не столько повинуясь команде, сколько вследствие того, что старик преградил дорогу. Занял как раз тот проем, через который Кравцов хотел попасть внутрь развалин.
Несколько секунд они молча мерялись взглядами – старик сверху, писатель снизу. Затем Кравцов сказал фразу, которой всегда, с детских лет, откликался на неожиданные появления Ворона:
– Здравствуйте, Георгий Владимирович! – И сделал шаг на ведущую к проему насыпь, спрессованную из суглинка, битого кирпича и кирпичной крошки. На верху насыпи сгорбился старик.
– Стой! – выкрикнул Ворон еще резче.
И вскинул свою знаменитую, древнюю, как он сам, резную толстую палку. Направил на Кравцова, будто оружие. Рука старика сильно дрожала – а украшенный резиновым набалдашником конец палки вообще ходил ходуном. Кравцов мельком отметил, что пресловутый набалдашник совсем новый, не стершийся, – и столь же мимолетно подумал, что, наверное, не один десяток таких резинок износил старик за долгие годы…
Он снова остановился. Пожалуй, начинать задуманные поиски с таким свидетелем не стоит. Наоборот, коли уж старик неожиданно объявился – стоит его порасспросить. Конечно, люди Чагина куда как более искушены в допросах, но… Но для них записанная Кравцовым история подземных приключений штабс-ротмистра Дибича станет не более чем плодом писательской фантазии.
– Что случилось, Георгий Владимирович? – спросил Кравцов, толком не зная, как начать серьезный разговор. – Кирпичи из стен падают?
– Уезжай, Ленька! Уезжай! Нечего тебе тут делать! Кончилась твоя дружба с Козырем! И служба ему – кончилась! Собирай вещи – и уезжай!
Тирада утомила старика – закашлялся, с трудом отхаркнул что-то темно-вязкое, гнусное… Свистящее дыхание слышалось за несколько шагов.
«Недолечился в санатории, – понял вдруг Кравцов. – В подземном своем санатории… Вот он куда уезжал – не уезжая. Вот отчего так законсервировался. А теперь вылез наружу до срока – чтобы остановить меня… Чтобы бы я чего-то не сделал… Ладно, попробуем понять».
– А зачем уезжать, Георгий Владимирович? Место красивое, погода хорошая, трудовой договор на три месяца подписан… Зачем уезжать?
– Федькино семя… – прохрипел старик. – Батька твой поумнее был… Последний раз добром говорю: уезжай! – Он снова откашлялся-отхаркался, и повел глазами над головой Кравцова – словно высматривал кого-то в парке за его спиной.
Вот даже как: «Федькино семя». Нет, ничего сам старик не скажет… Придется его спросить о том, что не успел рассказать Пашка-Козырь.
– Хорошо, – сказал Кравцов примирительно. – Отдохнуть можно и в другом месте… Но тогда расскажите мне про Федора Кравцова. Про моего прадеда по прозвищу «Царь». Вы должны его помнить. За что его убили?! – Последний вопрос прозвучал резко, как выстрел.