— Радуемся тебе, Солнце! — говорил он и, словно глоток воды, ловил потрескавшимися губами собственное дыханье. А за ним и все повторяли:
— Светло нам! Радуемся тебе! — потому что велика была любовь к солнцу и велик страх, что зайдет оно однажды за горизонт раз и навсегда и не появится более, если возропщут люди.
И солнце отступало от кровавого зенита.
И все повторялось.
Так жили великаны. И кто знает, сколько бы прожили еще, но так же неотвратимо, как движение вечного светила, близился день великого противостояния…
С каждым днем неистовее становился мир. Все ближе подходило солнце к земле, все дольше стояло на вершине своей, огненной горой роняя вниз лучи. Красная завеса повисала перед глазами, и прежний лед земли желанным был.
Не стало больше спасения под Тень-скалой. Сберегаясь от жара, отправились великаны вокруг земли. Они бесконечно шли на границе дня и ночи, но огненная гора настигала их, и даже ночами уже не остывала земля.
Настал день, когда солнце подошло так близко, что огонь разлился всюду. В смертельном забытьи пали наземь огромные великаны. Устоял лишь богатырь Небо.
— Светло нам, Солнце, — прошептал он, с трудом возвращая назад свое призрачное дыхание.
— Светло нам… — еле слышно повторили люди.
Но солнце не услышало. Одетое в белый огненный саван, оно жгло яро и беспощадно. Снова и снова обращал великан свое слово к солнцу, но не доходило оно до воспаленного светила и возвращалось неуслышанным. Мир словно кровью запекался алым, и близился час конца.
И тогда выпрямился великан во весь рост, из последних сил высоко воздел сложенные ладони, будто дар принося.
— Светлое, Единое, — выдохнул он. — Радуемся тебе!
И сомкнул уста. И навсегда отпустил от себя свое единственное дыхание, чтобы донесло оно его слова до солнца.
Огненная гора накрыла великана и он остался стоять со вскинутыми руками. А дух его летел ввысь.
Очнулись и закричали женщины, заплакали дети. Но рядом с Небо встал другой великан и повторил его гордые слова. И еще одно дыхание взметнулось вверх. И еще один богатырь остался вечно стоять на земле.
И тогда один за другим поднялись все мужчины племени Небо, заслоняя женщин и детей. И отпустили из измученных губ жизнь свою…
Поднимаясь с колен, рядом с ними встали их матери, жены, сестры.
— Светло нам, смилуйся… — заплакали они и тоже навсегда остались стоять, обращенные к солнцу.
И, беспомощно озираясь, из-за камней и овражков показались дети. Они встали рядом с неподвижными великанами и, подняв ладони, проговорили вразнобой:
— Светло нам, Солнце, сильно светло…
Даже те, кто еще плохо понимал значение слов, как заклинание, твердили:
— Солнце! Солнце!
И самый маленький, не сделавший по земле еще ни одного шага, лепеча, загляделся вверх, но, не устояв, шлепнулся на землю…И засмеялся, потому что никогда еще не смотрело солнце так ласково, и никогда не дышалось под ним так легко.
И те из детей, которые уже научились хоть что-нибудь понимать, смеялись и плакали вместе с ним.
А над землей голубым светом сияло человеческое дыхание — возвысившийся дух Небо и великих богатырей, давших земле воздух. А сами они так и остались стоять со вскинутыми руками. Их обожженные солнцем тела высохли и покрылись коричневой корой, ноги корнями ушли в землю. Деревьями стали богатыри. И до сих пор, как детям своим, дарят они нам воздух. И как младшие из детей, мы поднимаем головы, чтобы взглянуть в их лица.
Много с тех пор минуло дней и веков, много звезд родилось и погасло. Мы давно не замечаем, как дышим, забыли великих богатырей. И только чудом сохранилось на свете имя Небо. Словно живые ладони, оно оберегает землю от космического холода и огня. И солнце, которое способно карать и сжигать, которое иссушает другие планеты, смотрит на нас бережно и светло, потому что там, в вышине, встречает его синее дыханье Небо, словно шепчет:
— Радуемся тебе!
Александр Стоянов
Родился в 1946 году. Окончил физико-технический факультет Томского политехнического института. Преподаватель, кандидат технических наук. Печатался в журнале «Уральский следопыт», в сборнике «Вполне порядочный мир» Томского книжного издательства.
Сказки мегаполисаФантастическая повесть
«Какое счастье, что этот слюнтяй не прошел подготовки. — Мирон злорадно фыркнул, вспомнив, как резко согнулся, словно схлопнувшись, долговязый служитель. — Он бы показал мне телепатический шок. — Мирон шумно вздохнул, прогоняя от себя видения леса, по которому бродил после побега. Переплетенный лианами, утыканный колючими звонкими травами, поющими от малейшего прикосновения, лес чуть не убил его. — Без Нумы бы точно сгинул».
— Спасибо за все, — Мирон протянул леснику руку.
— Окреп бы, — сумрачно сказал Нума, окидывая пренебрежительным взглядом его щуплую фигуру. — И вообще переждал…
— Не могу я — как ты, все время в лесу.
— А я что? Привык. И ты пообвыкнешь.
— Наверное… — неопределенно пожал плечами Мирон.
— Ладно, ступай. Я в город не пойду. Не люблю его.
— Зря. Город как город: люди, общение… Ты какую школу кончал?
— Святого Кыша, — неохотно ответил Нума. — Не кончил, исключили.
— За что?
— Сказали — за тупость.
— А-а-а, — Мирон не стал интересоваться подробностями. — Бывает…
— Берегись. — Нума осторожно пожал сухонькую ладонь Мирона.
— Я в городе не пропаду. Это не лес, это цивилизация.
— Цивилизация сейчас везде. Ты вот что… Будет трудно — возвращайся ко мне. Пива попьем. Хорошее у меня пиво?! * °Рощее I
— Хорошее, — улыбнулся Мирон.
— То-то же. Ну, будь здоров. — Нума повернулся и зашагал в сторону леса.
Мирон огляделся. За спиной шумел неприветливый лес, надежно укрывший Нуму. Впереди высился лоснящийся от ночных испарений лабиринт небоскребов Мегаполиса.
«Вот я и добрался до него. В школе, наверное давно спохватились, и домой возвращаться нельзя. Хотя… Со дня побега утекло немало времени, и засаду могли снять. Как бы то ни было, пора рисковать. Я должен узнать, за что меня упрятали в Школу. И самое главное, нужно как-то устраивать дальнейшую жизнь В лесу прозябать невмоготу, я не рыжий Нума».
Город просыпался. Медленно, тяжело. Вздыхал, лязгал механизмами, покидавшими его подземную утробу. Все как обычно. Только он, Мирон, стоял на границе города и леса, и будущее для него было неопределенным. Подкатил старый расхлябанный вагон. Запахло железом, озоном. «Конечная, — просипел кондуктор-автомат. — Лес». «Поеду, — решил Мирон. — Это дольше, чем по воздуху, но деваться некуда». Он пошарил по карманам, нащупал мелочь и еще раз с благодарностью помянул Нуму. — Скорости мне теперь надолго заказаны. Придется ходить пешком или пользоваться старьем, не требующим личных индексов». Он припомнил, как в Школе краем уха слышал о возможности изменения индексов. Или это было еще до Школы? Ах, черт, все перепуталось за последние месяцы.
«Неделя до городского конкурса, — опять забормотал автомат. — Кто из родителей окажется счастливым? Чье сочетание генов удачнее? Все обнаружит подсчет. Нам сказали, что ребенок счастливых родителей попадет в Школу Святого Кыша по экстра-рангу. Родителей ждет месячный отдых на Островах Призраков».
«Когда-то и я проходил по экстра-рангу. Каждый год… А на Островах ни разу не был. Говорят, там бесподобное времяпрепровождение».
«Вагон следует до Монастыря, — бормотал кондуктор, — до Монастыря. Внимание, отправление». Мирон едва успел вскочить внутрь. «До Монастыря, а оттуда — к Другу. От него я должен все узнать. Друг расскажет, что же произошло за время моего отсутствия. И, как встарь, посидим за кружкой светлого пива, послушаем музыку. И не нужно будет оглядываться, таиться, как в этой проклятой Школе. Мы сядем в кресла — у Друга такая удобная мебель — сделаем по глотку, и тогда я небрежно скажу, что был в Школе Седьмого Дня. Долго был, с тех самых пор, как он перестал меня видеть… И сейчас бы был там, если не счастливая случайность с молокососом-охранником. Он удивится, попросит повторить, расхохочется — он так заразительно смеется. И наговорившись досыта, мы вместе сообразим, что делать дальше».
Вагон грохотал, мотался на стыках. Из открытого окна в лицо хлестал встречный ветер. Мирон жадно всматривался в улицы, отмечал все новое или забытое. Перемен заметил немного. Изменились рекламы, кое-где появились новые утесы зданий. На немногочисленных пассажирах была незнакомая Мирону одежда. Он критически осмотрел себя и решил, что Нума подарил подходящее одеяние.
К Другу нужно было пройти по Чудову мосту, обогнув монастырь. Путь неблизкий, но Мирон не унывал. После лесных скитаний пять-шесть кварталов города не казались большим расстоянием. Он чувствовал себя великолепно. То ли монастырь навеял перемену, то ли Чуда, катившая свои маслянистые желтые воды, как и в прежние времена — трудно сказать.
Знакомая дверь еще более улучшила настроение, и, нажав сигнал вызова, он нетерпеливо переминался в ожидании Друга, предвкушая его ошеломленный вид.
— Мирон! — отпрянул Друг. — Так рано?
— Я тебя разбудил? Хватит дрыхнуть! Столько не виделись, посторонись!
— Погоди, я не один.
— Подожду в кабинете. Торопиться некуда.
— Тебя давно не было…
— Соскучился?
— Милый, — донесся из глубины квартиры капризный голосок, — ты уже не вернешься?
— Кто? — вопросительно посмотрел Мирон.
— Жена.
— Понятно. Я буду в кабинете. — Мирон прошел мимо мнущегося Друга.
Он опять чувствовал себя старшим приятелем, пришедшим в гости к юнцу. Но что-то в юнце его насторожило. Мирон просмотрел все новые издания, прослушал с десяток реклам и объявлений о всевозможных конкурсах и начал потихоньку злиться. Наконец на пороге возник Друг.
— Ты полысел окончательно, — желчно произнес Мирон. — А так ничего, молодец. Другие в таком возрасте