Божества небесные(Система славянской мифологии)
Предисловие
Глаголят ово суть боги небесние, а другие земние, а другие польстии, а другие воднии.
Подробно древним грекам, и древние славяне состояли из множества отдельных племен и поколений, в среде которых, как и в среде отдельных греческих племен, основные, общие религиозные понятия должны были получать более или менее своеобразное развитие. Как в среде древних греков, так и у древних славян, те же самые главные божества, у разных племен, под влиянием различных условий жизни должны были получать несколько иной характер, иные эпитеты или даже совершенно новые названия. Оттого вперед можно сказать, что и между относительно немногочисленными именами славянских богов – многие будут только различными названиями одного и того же божества, следовательно, действительное число богов еще гораздо меньше, чем число известных их имен. С другой стороны, не следует упускать из виду, что древние славяне, как уже замечено было раньше, поклонялись преимущественно стихиям, вообще явлениям природы, которые, по народному представлению, нередко населялись духами или демонами, иногда даже олицетворялись в образе бога или богини, снабженных специальными качествами, названных специальными именами. Но и эти духи и боги в большинстве случаев, как у древних италийцев и литовских народов, не имели ни рода, ни племени, ни предков, ни потомков, лишь в самых редких случаях представляя, в именах своих, как бы намек на отношение отца к сыну, напр., Бог и Божич, Сварог и Сварожич, или супружеской четы, напр., Лад и Лада, водяник и водяница, черт и чертища, и т. п., – это были по большей части бесплотные, более или менее туманные образы, жившие в воображении народа, боготворившиеся и почитавшиеся народом без истуканов или идолов, под открытым небом, в природных святилищах или у домашнего очага (напр., огонь очага, овина, духи домовые, дворовые). В этом отношении славяне представляют опять общую черту со многими древними народами: персами, пелазгами, наконец италийцами, которые, как было замечено раньше, до VI в. до Р.Х., почитали богов своих без идолов. Идолы русские, о которых упоминает Нестор, возникли уже позже, вероятно под влиянием варягов. И в Киеве, и в Новгороде главнейшие идолы были воздвигнуты и ниспровергнуты в течение самого короткого периода времени, а потому поклонение им и не могло пустить в народе глубоких корней. Только у балтийских славян (и отчасти у соседних с ними поляков) мифология успела развиться и принять определенные, рельефные формы. «Мифологию свою они (балтийские славяне) сделали антропоморфическою, богослужение – принадлежностью касты жрецов, – замечает Гильфердинг. – Когда совершилось у балтийских славян это религиозное развитие, при господстве ли еще германцев в их земле или во время независимости, определить невозможно; но везде, во всех свидетельствах, вера балтийских славян является уже вполне выработанною, установленною издревле: много раз средневековые повествователи говорят именно об ее божествах, обрядах и святилищах, что они старинные, давнишние, освященные временем. Также можно сказать положительно, что, хотя внешние обстоятельства и примеры чужих народов могли возбудить в балтийских славянах развитие языческой религии, однако самое развитие ее совершилось самобытно. Примеси чужих божеств в их верованиях не видно вовсе (а это вещь весьма обыкновенная в язычестве); своими силами, своим творчеством создали они себе новую религиозную систему». Мы увидим ниже, что и эта «новая» религиозная система выросла и развилась из общей основы с религиями других арийских народов; что она представляет лишь одну из ветвей, отделившихся от общего всем этим религиям ствола, обнаруживающую непосредственную, тесную связь с последним.
При нижеследующей ближайшей характеристике и систематизации божеств древних славян мною обращено особенное внимание на тексты из народных песен, заклинаний и обрядных изречений; эти тексты, отражая в себе языческое мировоззрение народа, в немалой степени способствуют уразумению религиозного значения поименованных раньше предметов поклонения, засвидетельствованных историческими памятниками.
1. Единый верховный небесный Бог, – Небо – Христианский Бог[2]
У всех древних славян, как и у прочих народов арийского племени, находим понятие о божественном представителе неба, едином верховном боге, живущем на небесах, властвующем над всеми прочими. Небо, как источник необходимых для всего живущего факторов: света, с одной стороны, и влаги – с другой, проявляет благотворное свое действие в странах более северных, холодных, преимущественно в образе солнца; в странах более южных, жарких, – преимущественно в виде освежающей иссушенную зноем почву дождевой влаги. Точно так же, как у древних ариев образ бога небесного (Агурамазды, Варуны) до известной степени заслонялся образом Митры в Иране и Индры – в Индии, и у славян верховный небесный бог бледнел на западе и востоке перед богом солнца, на юге – перед дождящим богом-громовником, и понятие о нем нередко сливалось с представлением того или другого из названных богов, т. е. солнца или громовника.
Южные славяне
По свидетельству Прокопия, независимо от разных божеств, которым они поклонялись, признавали «единого бога, творца молнии». Очевидно, они преимущественно почитали в небесном боге способность проявлять свою милость в виде грозы, сопряженной с обильным излиянием дождевой влаги, столь необходимой в знойной полосе, занимаемой южными славянами. Очевидно, этот небесный бог представлялся им в том же приблизительно виде, как у греков Зевс, у римлян – Юпитер. Южные славяне, переступив Дунай, поселились в знойных широтах, где, под естественным влиянием климатических условий, за много веков раньше того возник и прославился на весь мир культ знаменитого «дождящего» Зевса Додонского. Здесь же, на юге, возник и до сего времени удерживается обычай, во время засухи прибегать к «дождевым процессиям» и обрядам, в основе своей напоминающим сходные обряды древних греков. В процессиях этих первую роль играет раздетая донага, окутанная живой зеленью девушка, додаили додола, которую поливают водой, в честь которой поют «додольские» песни, с тем, чтобы вызвать с неба столь долго ожидаемый, желанный дождь.
Верховный небесный бог у южных славян носил общее всем славянским наречиям имя БОГ. (Багха – добрые духи в Иране, Бага – один из представителей небесного света у индусов. Родственно с этими именами славянское название бог). Рождающееся в середине зимы (когда начинают прибавляться дни) солнце у южных славян называется «Божичем», т. е. сыном небесного бога. В Герцеговине и Боснии домохозяин в день Рождества Христова, рано утром (т. е. при восходе солнца), становится перед хижиной и восклицает: «Сладж Боже и Божич!» такому-то и такому-то (перечисляются все домочадцы). «Бог» в данном случае первоначально означал, очевидно, небо или небесного владыку, а «Божич» – его чадо, солнце. И самый праздник Рождества Христова у сербо-хорватов и словинов называется «Божич», а у болгар – «Божик». (Вспомним, что у литвинов солнце точно так же называлось чадом Божьим, именно «божеской дочкой»). В отрывке одной сербской рождественской песни, сообщенной Ганушем, упоминаются «старый Бадняк» и «молодой Божич». Бадняк – громадное дубовое полено, повсеместно у южных славян сжигаемое накануне Рождества. Дуб (серб. грм, ср. гром), посвящаемый у всех народов верховному небесному владыке-громовнику (Зевсу, Юпитеру, Перкуну), служит в обряде сжигания бадняка эмблемой небесного бога, который возжигает свет возрождающегося в кратчайший день солнца. «Старый Бадняк» рождественской песни, чествуемый в Рождественский сочельник жертвами и возлияниями, есть не кто иной, как этот верховный Бог, родивший «молодого Божича». Для того чтобы уяснить себе, каким воображали себе южные славяне этого Небесного Бога, «творца молнии», отца солнца – Божича, интересно прочесть величание заменившего в христианстве бога-громовника, пророка Ильи, напр., в одной болгарской народной песне:
Боже Илья,
С ясным солнцем на челе,
С месяцем на горле,
С дробными звездами на теле.
Такая характеристика пророка Ильи, в образе неба, усеянного сияющими светилами, возможна была только в стране, где с образом громовника, замененного в данном случае Ильею, связывалось понятие о верховном представителе неба, всевышнем небесном боге. Пророк Илья в русских песнях и заговорах, как увидим ниже, характеризуется совершенно иначе, а именно всегда как специально грозовой бог, гремящий громом и мечущий огненные стрелы. Точно так и в Риг-Веде говорится, что Индра (также громовник, творец молнии, но в тоже время и верховный небесный бог) «покатил колесо Суpьи» (т. е. возжег и пустил в ход солнечное колесо).
Небесный бог назывался еще именем Дыя (или Дия). Дый – наименование, на первый взгляд могущее показаться скорее литературным, чем народным, сходное с древнеарийским названием небесного бога, великого отца, Дуаус, греч., рим. Деусо; но еще ближе сходство названия Дыя с именем римского Дуеспатер, под которым подразумевался верховный бог дня и света, величавшийся в гимнах салийских – «светящим Юпитером». Имя Дыя мы встретили в рукописи, носящей, по замечанию г. Тихонравова, следы южного, именно болгарского происхождения. Дый назван там наряду с первостепенными славянскими богами: Перуном, Хорсом и Трояном. В том же смысле латинское имя небесного бога встречаем и в чисто русских памятниках: в переписке Иоанна Грозного с Курбским, первый, между прочим, выражается так: «Предстатели называешь тленных человек, подобно Еллинскому Блядословию, яко же они равно Богу уподобляху Аполлона и Диа». В том же, без сомнения, значении употреблено имя Дыя во вставке в славянский перевод Слова Григория Богослова: «ов Дыю жьрет». В словаре Памвы Берынды (XVII в.) Ира (т. е. Гера) или Юнона называется: «жона Диева», т. е. Юпитера; в старинном азбуковнике (по списку XVI и XVII столетий) Дий называется богом еллинским; по словам того же азбуковника: «Идусы (иды) суть дни, в ниж римляне богу Дию жертву приношаху». Известно, что иды, т. е. дни полнолуния в каждом месяце, были посвящены Юпитеру светящему. Что Дый и Дий в старинных памятниках означают одного и того же языческого небесного бога, доказывается сличением сходных мест поучений св. отцов, где в соответствующих местах встречаются имена то Дыя, то Дия, напр.: «диеваслужения и кладения треб, критского учителя окаяньнаго…» В другом месте: «не дыева се семена и краденья…» Еще в другой редакции имя Дыя является уже замененным именем дьявола: «дьяволяслужения и кладения треб…» Дьяволом, бесом в поучениях св. отцов нередко назывались вообще языческие божества, в противоположность Богу христианскому.
Западные славяне
Славяне балтийские, по словам Гельмольда, признавали, «что есть на небесах единый бог, властвующий над прочими». Он заботился, впрочем, по словам того же автора, только о небесном, прочие же боги исполняли возложенные на них обязанности и, происходя из крови верховного бога, почитаемы были тем выше, чем ближе стояли к этому богу богов. В другом месте своей летописи Гельмольд говорит, что между многоразличными богами славян (речь, конечно, идет о славянах балтийских) главнейший был бог руян, СВЯТОВИТ, знаменитый своим оракулом, – божество, в сравнении с которым все прочие божества называются лишь полубогами, которое пользовалось предпочтительным уважением со стороны всех (балтийских) славян. Наконец, в третьем месте, Гельмольд Святовита прямо называет богом богов. Из этих слов летописца заключаем, что Святовит и был вышеупомянутый верховный небесный бог балтийских славян. Описанный выше обряд служения Святовиту в Арконском храме, по окончании жатвы, доказывает, что небесный бог этот принимал участие в делах людских, следовательно, не заботился исключительно об одном лишь «небесном», но это кажущееся противоречие может быть объяснено тем, что Святовит, как бог неба и небесного света, в то же самое время олицетворяя собою дневной, солнечный свет, получил в глазах народа преимущественно солнечную природу, подобно тому, как верховный владыка южных славян преимущественно является представителем грозы и грозовых ливней. Бог же солнца принимал самое деятельное участие во всех делах людских.
Предположение, что Святовит представлял собою именно верховного небесного бога, подтверждается и самым названием его, если сличить его с наименованиями небесного бога других, древних, народов: Агурамазда, «величайший из богов», в Авесте нередко получает эпитет т. е. святое (доброе) мыслящий. Соответствующий ему древний сабинский Санкус, т. е. святой, по объяснению Иоанна Лидийского, означал небо. Марциан также признает в нем небесного бога. В Игувинских таблицах Юпитер называется именем Санкус, в качестве верховного бога света и верности. Имя Святовита есть как бы перевод характерных эпитетов penta-mainyu и Санкус. Мы видели, что, по свидетельству Гельмольда, славяне призывали доброго («доброе мыслящего») и злого богов, из которых последний назывался Чернобогом; нельзя не видеть в Святовите, в противоположность Чернобогу, – бога «святое или благое мыслящего» и высшего доброго бога, которого естественно было бы назвать Белбогом, т. е. богом светлого неба, в противоположность Чернобогу, владыке мрачной преисподней. Идея о двух противоположных началах: добра и зла, олицетворявшаяся в лице двух владык: добра и зла (разумеется, по отношению к человеку), словом: доброго и злого бога, Белбога и Чернобога, присуща всем славянским народам: «до зла бога с милимбогом», говорят сербы. Полагаю, что, не называя имени Белбога, Гельмольд тем самым как бы косвенно указал на тождество с ним Святовита, так как он тотчас вслед за тем упоминает о нем как о верховном боге, в сравнении с которым все прочие божества считались полубогами. В земле лужицких сербов, близ Будишина, есть гора Чернобог, а подле нее другая – Белбог; у окрестных жителей сохранилось о них предание как о местах языческого богослужения. Белбог – название бывшего монастыря близ Трептова, у устья Реги в Померании, на холме, названном в 1208 г. В землях других западных славян также встречаются сходные географические названия. Названия местностей, произведенные от имени «Белбог», подтверждают предположение, весьма естественное и вероятное, о существовании в старину в среде славян названия Белбог для высшего доброго бога, который, однако, у балтийских славян получил преобладающее название Святовита. В пользу предположения моего, что Святовит действительно почитался верховным небесным богом, свидетельствует и вид истукана его, стоявшего в Арконском храме, на острове Руяне: он был изображен с четырьмя головами, смотревшими в четыре различные стороны, точно так же, как высшие индийские небесные боги: Варуна, воображавшийся, а впоследствии и Брама, «душа мира», изображавшийся с четырьмя лицами, которые обращены были на все четыре страны света, наконец, как древнеиталийский четырехлицый Янус, которого одни признавали за «бога богов» (в салийском гимне, также у Макробия), другие за «вселенную», за «бога неба» (Варрон), третьи за представителя «вечного небесного движения» (Макробий); четыре лица Януса указывали «на четыре страны света» (блаж. Августин). Изображения четырехлицего Януса, по которым можно составить себе приблизительное понятие о четырехголовом или четырехлицем Святовите, встречаются у Монфокона. Святовит пользовался таким высоким уважением у балтийских славян, что жрец Арконского храма, где стоял истукан этого бога, входя в храм, запасался дыханием вне его стен, не осмеливаясь дышать в самом святилище. Эту характерную черту встречаем и в религии Агурамазды: по предписанию Авесты, жрец, приближаясь к священному огню, победителю тьмы и злых духов, «сыну Агурамазды», почитавшемуся с не меньшим благоговением, чем небесный отец его, должен был надевать себе на рот особенную повязку (padana), чтобы не осквернить огня нечистым дыханием. Между боевыми значками, составлявшими принадлежность святилища Святовита Арконского, по свидетельству Саксона, были и орлы. В этом отношении арконский бог опять представляет сходство с верховным небесным богом греков и римлян: у алтаря Зевса Ликейского, по свидетельству Павсания, воздвигнуто было два столба, на которых стояли позолоченные орлы. Юпитеру у римлян был посвящен орел. В честь Санкуса была названа птица, служившая авгурам для гаданий, впоследствии отождествленная с козодоем из породы орлов.
Необходимо сделать небольшое отступление. Каждый народ имеет своих героев, витязей, богатырей, представляющих идеал народного могущества и силы. У народа, обладавшего наиболее живым воображением, а именно у греков, создался образ народного героя, прославившегося на весь мир, – то был Геракл, сын Зевса и Алкмены. Главнейшие черты этого витязя описаны уже Гомером и Гесиодом, – здесь он является истинно греческим героем, в греческом одеянии и вооружении, вполне греком по характеру. Но, со временем, к этому образу стали постепенно примешиваться новые черты, поле его деятельности расширялось далеко за пределы Греции, до крайнего запада Европы; относящиеся к нему сказания обогащались все новыми чертами и эпизодами, – сам герой утрачивал первоначальный, чисто греческий свой характер. В состав сказаний о Геракле входили даже элементы египетские и финикийские. Народный герой, преимущественно в восточных сказаниях, уподоблялся солнцу – грозному, победоносному воителю. В числе подвигов Геракла называются разные трудные, возлагавшиеся на него работы. Число этих работ в некоторых сказаниях (напр., аргивском) определялось цифрою 12, сообразно с представлением о Геракле-солнце, проходящем через 12 знаков зодиака, т. е. 12 месяцев в году. Не останавливаясь на геройских подвигах Геракла, напомню только, что, когда постигла его смерть, он не низошел в преисподнюю, как прочие смертные (в царстве мертвых Одиссей видит только тело великого героя), но был принят на Олимп в среду бессмертных богов, где и сочетался с прекрасной богиней молодости, Гебой. Такое причисление к лику богов, обожествление или «апофеоз», составляет черту, общую сказаниям о народных героях разных народов. Имя Геракла греки давали и главнейшим народным героям иноземным; оттого, независимо от огромного числа данных греческому герою, в пределах его отечества, эпитетов или видовых наименований, соответствующих разнообразным его качествам и разновидным местным о нем сказаниям, сделались известны Гераклы египетский, финикийский, персидский, лидийский и т. д., в том числе и италийский, носящий заимствованное от греков название Геркулес, которое дано древнеиталийскому народному герою Гарану. К подвигам Гарана-Геркулеса прежде всего принадлежит поражение жившего в подземелье чудовищного разбойника Кака, врага местного населения. Совершив этот подвиг, Геркулес воздвигает отцу своему, Юпитеру, небесному богу, алтарь, на котором жертвует ему одного из похищенных у него Каком, теперь взятых им обратно, быков. Затем Эвандр со своими людьми, надев лавровые венки на голову, приветствуют победителя и спасителя от страшного врага. Эвандр провозглашает и чтит Геркулеса как бога, который в свою очередь угощает всех римлян мясом от своих волов и десятиною от своей добычи и устанавливает порядок богослужения, которым люди должны его чествовать. Как у греческого Геракла, так и у римского Геркулеса, один из главнейших атрибутов божественного героя составляет, кроме палицы, огромный рог или чаша. В честь его, как бога плодородия полей и стад, как умножителя имущества и подателя особенного благополучия, устраивались празднества: обыкновенное, ежегодное, 12 августа, и чрезвычайные, в разных случаях; ему приносились обильные обетные дары. Служение ему состояло в том, что городской претор закалывал молодого бычка или телицу и потом делал возлияние вина из рога, по преданию принадлежавшего самому богу и хранившегося, как святыня, в принадлежавшем ему храме. Вероятно, в воспоминание того, что Геркулес во время земного странствования своего поглощал пищу в громадном размере (Геракл, между прочим, назывался у греков, т. е. съедающий быка), в состав торжества в честь его обязательно входило жертвенное пиршество, с неумеренным употреблением пищи и питья. Геркулесу приносились жертвы перед отправлением в путь, ему жертвовалась десятая часть военной добычи, и такая жертва опять обязательно сопровождалась пиршеством. Культ Геркулеса слился у римлян с культом Санкуса (в древнейшем значении бывшего богом неба), он сам получал эпитет «святой», «святой отец», он получал даже эпитет «небесный». В то же время солнечная природа его выразилась в эпитете «непобежденный», обыкновенно даваемом солнцу».
Мы видим, что древнеиталийский народный герой в своем апофеозе заключает в себе черты бога плододавца и вообще бога солнца, даже бога небесного, а самый культ его представляет поразительное сходство с культом Святовита Арконского: обыкновенный праздник Геркулеса отправляется в середине августа, праздник Святовита – после жатвы, т. е. в то же самое вpeмя; у обоих к главнейшим атрибутам принадлежит рог, из которого в первом случае городской претор, во втором – верховный жрец делает возлияние в честь бога; у Геркулеса оружием служит громадная палица, у Святовита – громадный меч: этим оружием оба разят врагов страны, в которой живут; в честь Геркулеса делаются приношения при отправлении в путь, к Святовитову коню обращаются за советом, отправляясь в поход или в морское плавание; и Геркулесу, и Святовиту предлагаются обетные дары и известная доля военной добычи; к культу обоих принадлежит обязательно жертвенная трапеза с обязательным чрезмерным потреблением пищи и пития. Вспомним, что послежертвенное пиршество в праздник Святовита совершалось «именем веры», «неумеренность» на этом пиршестве признавалась «добродетелью, а воздержание – стыдом». Обоим богам, наконец, посвящены были храмы в разных местах италийских и славянских (у Балтийского моря) земель. Только у Святовита солнечная природа выразилась рельефнее (вспомним белого коня, оракула, 300 вооруженных всадников); кроме того, как бог богов, как верховный владыка небесный, он характеризуется изображенными в его святилище орлами; он сам, по древнеиндийской традиции, снабжен четырьмя головами, обозревающими все четыре страны света; в честь его ежегодно закапывается христианин; жилище его так свято, что даже верховный жрец, по словам Гельмольда, пользовавшийся большим почетом, чем князь, не осмеливался дышать в нем, когда выметал его перед наступавшим годовым торжеством. Святовитово знамя в руках руян давало им право касаться всего, человеческого и божеского, все громить и разорять; Святовитов конь решал важнейшие общественные внешние дела; Святовитов рог указывал на будущий урожай, давал знамение и предупреждал народ в случае грозившего ему в будущем голода. Все народы и поколения славян, жившие на Балтийском поморье, посылали в Аркону за оракулом, принося верховному богу тучные жертвы. Кто же был после всего сказанного великий Арконский бог, как не такой же Геркулес, представитель народной доблести и силы, охранитель и благодетель народа, возведенный в высшее божеское достоинство, народный герой, святой витязь = Святовит? Окончание имени бога – вит у летописцев, упоминающих о нем, нередко пишется viтus, wiтz или wiz. После приведенного сравнения Святовита с италийским божественным героем, нельзя не признать славянское слово – витязь. Независимо от свидетельства Гельмольда о небесной природе Святовита, верховного бога, бога богов, она выражается и в названии, которое дает ему один из списков Книтлинг-саги, где он именуется Сваравиз, т. е. небесный витязь (свар, сварга [санскр.] = небо) – именем, опять вполне соответствующим «Небесному Геркулесу» древней надписи. Сама идея о небесном верховном боге, разумеется, жила в народе еще раньше создания образа Святовита в том виде, в каком он известен нам по описанию Саксона Грамматика. Здесь образ верховного бога небесного уже в сильной степени заслонился образом солнцеподобного обожествленного витязя, которого можно было бы назвать Геркулесом Арконским. В этом факте нельзя не признать опять естественного влияния климатических условий: на юге бог – «творец молнии», «старый бадняк», – вступил в права верховного небесного бога, а здесь, в широтах северных, такая же первенствующая роль естественно выпала на долю солнца, в образе народного «святого витязя».
Определив, таким образом, природу Святовита Арконского, по его наиболее характерным признакам, взглянем на позднейшие о нем свидетельства писателей. Экгард утверждает, что славяне почитали солнце под именем Святовита. Стредовский отождествляет его с солнечными богами, Яровитом и Поревитом. Такой же приблизительно смысл имеет приведенное ниже толкование Святовита, в древнечешских глоссах, именами ратных (в первоначальном значении своем – солнечных) богов Ареса и Маворса. Преобладание в Святовите солнечной природы над специально-небесною (выражающеюся в эпитетах «бог богов», «святой», в 4 головах, орлах, вообще в первенствующем значении Святовита перед всеми прочими богами Балтийского поморья) обращало на себя преимущественно внимание позднейших писателей, опускавших из виду первоначальную, основную природу Святовита как небесного бога. Апофеоз народного витязя, возведение его в достоинство бога богов, в среде славянского племени, вообще отличающегося миролюбивым нравом, сравнительно с воинственными соседями своими германцами и скандинавами, нигде нельзя было встретить естественнее, чем у славян балтийских, приходивших и с теми и другими в наиболее частые столкновения, а из них в особенности у руян, отличавшихся, наравне с велетами, преимущественно своим геройским, неустрашимым нравом.
В том, что имя «Святовит» означает не что иное, как святой витязь, окончательно убеждает нас сравнение арконского бога с одноименным ему древнесабинским Санкусом. Санкус, которого, как мы видели выше, в основном, первоначальном его значении древние писатели признавали за «небо», за «небесного бога», Санкус, именем которого Игувинские таблицы называют Юпитера, в качестве бога света и верности, – этот древний Санкус в Риме известен под именем Semo Sancus, т. е. полубог, обоготворенный герой, божественный витязь Санкус. Варрон же приводит мнение Элия, что «Санкус на сабинском языке означает то же, что Геркулес – на греческом». Итак, аналогия полная: Семо Санкус – Геркулес Сабинский, Святовит – Геркулес Арконский.
Имя Святовита оставило следы в разных географических названиях; так, в Померании встречаем названия местностей, а на группе Руянских островов – главном центре культа Святовита – целую серию названий святых мест (святой – характерный эпитет Святовита).
Саксон Грамматик говорит, что Святовит имел храмы в очень многих других местах, не называя, однако, этих мест. Прежде всего можно предполагать существование храмов названного бога в только что поименованных местностях, носящих имя бога; кроме того, в местности, упоминаемой в Поморском памятнике 1277 г., – Сварамус (вероятно, нынешний Схварф близ Ростока). Может быть, с культом Святовита находятся в связи названия местностей в нынешнем герцогстве Мекленбургском, производные от кобь, кобник, каковы, напр., Каппентун и Кобандмерзхаген, называемые в актах XIII в., Кобником у сабинов назывался жрец Санкуса, очевидно, близкородственного Святовиту. Не назывались ли словом кобник, свойственным древнеславянскому языку, и жрецы Святовита? Себастиан Манн, описывая город Гайн в Мейсенской области, замечает, что, по преданию, в этой местности, когда она еще принадлежала вендским сербам, высоко почитался Святовит. В Московском историческом музее ныне хранится гипсовый слепок с четырехлицего истукана, принадлежащего обществу наук в Кракове, признаваемого некоторыми за идола Святовита.
Автору древнечешских глоссов к Maтer Verborum также известно имя Святовита. Он понимал, следовательно, в Святовите только представителя военных подвигов, борьбы. Может быть, в такой видовой форме знали и почитали в старину Святовита в Чехии; Палацкий утверждает, что чехи, долго спустя, по принятии ими христианства, посылали в Аркону за оракулом; но умалчивание о Святовите старинных чешских памятников дает повод предполагать, что он не был народным богом чешским, но имя арконского бога, столь громко звучавшее на всем Балтийском поморье, не могло не дойти и до слуха чехов, и они иногда посылали к нему за оракулом, а чешский глоссатор, естественно, занес имя его в свою энциклопедию.
Существование и у поляков-язычников представления о небесном верховном боге вселенной подтверждается преданием, по которому люди весною прислушивались к пению кукушки, полагая, «что высший владыка вселенной превращался в кукушку и предвещал им срок жизни». Это предание, может быть, навеено древнегреческой легендой о посещении Геры Зевсом, во время весенних бурь и ливней, в образе кукушки.
Верховный владыка у поляков, по словам Длугоша, М. Бельского и др., был ИECCA, приравниваемый летописцами к Юпитеру. В летописи Прокоша, признаваемой за подделку, но по отношению к мифологическим данным, в ней заключающимся, вероятно, сообщающей сведения, основанные на народных преданиях, высшим богом называется Тrzу, т. е. Трояк или Трибог, истукан которого имел будто бы три головы на одной шее. Это известие совершенно совпадает с несомненным фактом, что в Штетине высшим владыкою, признавался Тpиглав, властвовавший над тремя областями мира, в том числе и над небом.
Лужицкие сербы называли второстепенных богов прибогами, по отношению к верховному – ПРАБОГУ. Языческое название «Прабог» до наших дней сохранилось в поговорках венгерских русинов, употребляющих это имя ныне в смысле злой, нечистой силы, напр.: «Бес ти и сто прабози!», «Иди до сто прабогов!» и т. п.
Восточные славяне
Между божествами восточных славян встречаем имя БОГ, тождественное с названием верховного бога у южных славян, называемое наряду с Перуном и Волосом, напр., в упомянутых выше договорах Игоря и Святослава: «Да будет клят от Бога и от Перуна», «да имеем клятву от Бога, в его же веруем, в Перуна и в Волоса, скотья бога». В приведенных примерах имя Бога очевидно употреблено в смысле верховного Бога, отдельного от прочих великих богов: Перуна и Волоса; в обоих случаях имя Бога стоит на первом месте, что говорит в пользу первенствующего его значения.
И у восточных славян известна противоположность между двумя мирами – добра и зла, светлым и мрачным, белым и черным, представительствуемыми двумя владыками: Белбогом и Чернобогом, о котором говорит Гельмгольд. Не имея прямых указаний на почитание русскими Белбога, мы встречаем, однако, в России названия местностей, происходящие от имени «Белбог», так, напр., имя это встречается во множественном числе как название урочища (близ г. Городка в окрестностях Москвы), называемого Белые боги[3]. Известен и Троицко-Белбожский монастырь в Костромской епархии.
В Белоруссии сохранилось ограниченное воспоминание о Белбоге в лице Белуна. Это божество признается белорусами источником богатства и милосердия. Он выводит из леса заблудившихся в нем путников: «циомна (темно) у леса без Белуна», говорят белорусы; он помогает жать на нивах, наделяет бедняков деньгами: «мусиц, посябрывся з Белуном», т. е. должно быть, подружился с Белуном, говорят о человеке, которого посетило счастье. Здесь образ Белбога получил весьма ограниченный, деревенский характер. Белорусы представляют Белуна стариком с длинною белою (но не седою) бородою, в белом саване, с белым носом[4].
О боге, снабженном белыми атрибутами, соответствующем Белуну или Белбогу, знают и латыши. В одном заговоре «на удой» обращаются к его помощи со следующими словами: «Бог шел по дорожке, белый кафтан на нем, белая палочка в руках. Иди, боже…, принеси мне всякое благо и т. д.». В заговоре от недуга упоминается Белая баба, которая излечивает недуг, сравниваемый со злым духом, и возвращает здоровье, сравниваемое со святым, добрым духом: «Белая баба топила баню белыми дощечками, из липовых листьев (липа – священное дерево у латышей), веник вязала, терла свежим молоком. Прочь всякий недуг от (имярека)! Недуг отстает, добро, здоровье пристает! Злой дух отстает, святой дух пристает!..»
Понятие о Белбоге, как о высшем представителе небесного света и добра, как у западных, так и у восточных славян, отождествилось с образом бога солнца, источника высшего света и тепла, победителя тьмы и стужи, от которых наиболее приходится терпеть в северных широтах. Оттого в культе Белбога-Святовита находим черты, свойственные специально богу солнца, напр.: белый конь, посвященный Святовиту (вспомним о «солнцевом коне» в войске царя Дария, о колеснице Митры, запряженной белыми конями, о белых конях, приносимых персами в жертву богу солнцу, о конях, посвящавшихся у греков Гелиосу, у римлян – Марсу); по ходу этого коня и иными способами производились гадания жрецами Арконского храма, следовательно, Белбог-Святовит является и в качестве вещего бога, как Аполлон, Марс; кроме того, воинственный характер Святовита, подобно южным солнечным богам войны и побед: Митре, Аресу, Марсу, также говорит в пользу преобладающей в нем солнечной природы, притом в смысле южного, знойного, палящего, разящего огненными лучами солнца. У восточных славян понятие о светлом, белом боге, в смысле бога солнца, не разящего или поджигающего лучами своими, а мирного и ласкового благодетеля рода людского, подателя плодородия и всяких благ, перенесено на Ярилу, а в христианстве – на св. Георгия Победоносца.
По представлению русских поселян (напр., Грубешовского уезда Люблинской губ.) солнце есть огонь, поддерживаемый ДЕДОМ, под именем которого, следовательно, в данном случае следует понимать верховного небесного бога.
По произволу Деда начинается день и наступает ночь. «Дед» напоминает «старого Бадняка» сербо-хорватов. По болгарскому поверию, Дедо-Господь некогда ходил по земле в образе старца и поучал людей пахать и вообще возделывать землю. О добром седовласом старце – «Деде», странствующем по земле и наделяющем бедных богатством, рассказывают на Украине. Такое же приблизительно значение имеет упомянутый выше белорусский старец Белун. В последних случаях образ верховного бога принял весьма ограниченный, деревенский характер.
В Ипатьевской летописи (начало которой представляет перевод с греческой летописи Малалы) имя «высшего бога» Феоста (т. е. Гефест, под именем которого здесь подразумевается египетский Прабог – Фта, бог первобытного, несозданного огня, бог тепла и света, родоначальник солнца (Фра), творец вселенной, словом, божество, соответствующее до известной степени древнеарийскому Dyaus) переведено словом СВАРОГ, и далее говорится: «Солнце-царь, сын Сварогов». Солнце в вероучениях древних народов естественно признается чадом неба, отсюда и Сварог, как отец солнца, естественно мог бы быть признан представителем неба, тем более, что и у индийцев небо называлось почти тождественным именем – Свар. Свор в чешских глоссах переводится зодиак, т. е. небесный круг. Вспомним, что персы, по свидетельству Геродота, принося жертву Агурамазде, призывали «весь небесный круг». Мы видели выше, что по словам различных, в особенности мусульманских, писателей, многие славяне поклонялись огню и солнцу (и вообще небесным светилам); мы увидим ниже, что, по народному представлению, и ныне еще не исчезнувшему в среде русских поселян, огонь происходит из неба, как и солнце, огню приписываются не только пожары, но и засухи, как и солнцу, – отсюда естественное родственное сближение огня и солнца, из которых первый в церковных поучениях, как мы видели выше, называется Сварожичем, а второе, в Ипатьевской летописи, – сыном Свароговым. Несмотря, однако, на такое правдоподобие названия у восточных славян бога неба Сварогом, невольно рождается некоторое сомнение в действительности этого факта, ввиду того, что кроме указанного места Ипатьевской летописи, представляющего притом не оригинальный текст, а глоссированный перевод греческой летописи, имя Сварога нигде более в славянских памятниках не встречается (на памятники не славянские и на географические названия исследователи в данном случае не обратили внимания); это обстоятельство во всяком случае доказывает небольшую популярность имени Сварога, если бы даже действительно в той местности, где жил автор соответствующего отрывка Ипатьевской летописи, в лице Сварога и почитался небесный бог, отец солнца. Проф. Ягич доказывает, что автором указанного отрывка Ипатьевской летописи был житель северной Руси, именно Новгорода. «Я полагаю, – говорит г. Ягич, – что новгородский монах едва ли знал имя Сварога из действительных преданий местного (новгородского) язычества, так как имя это нигде более не упоминается… Весьма легко могла достигнуть до Новгорода молва о северо-западном Сварожиче (засвидетельствовано лишь это имя, но имя “Сварожич” невольно наводит нас на имя “Сварог”), хотя бы в Новгороде ни тот, ни другой никогда и не были известны и почитаемы». «Если Сварог действительно выражает нечто личное, – продолжает проф. Ягич, – то, конечно, “Сварожич” находится к “Сварогу” в отношении сыновнем; но если “Сварог” имел значение только светлого пространства, следовательно – неба (ср. сходные образования: чертог, острог, пирог, творог – ни одно из этих слов не имеет личного значения), то личность начинается лишь со “Сварожича”, и тогда можно совершенно обойтись без бога “Сварога”. Замечательно, во всяком случае, при разрешении этого вопроса то обстоятельство, что русский глоссатор несомненно исходит от бога “Сварога”, “Сварожича” же, в этой форме, даже и не знает (вместо “Сварожича” стоит однозначащее выражение “сын Сварогов”)».
Для ближайшего разъяснения этого вопроса приведу полный соответствующий текст Ипатьевской летописи: «И бысть по потопе и по разделеньи язык, нача царьствовати первое Местром от рода Хамова, по нем Еремия, по нем Феоста, иже и Саварога (или: Зварога) нарекоша егуптяне; царствующю сему Феосте в Египте, в время царства его, спадоша клеще с небесе, нача ковати оружье, прежде бо того палицами и камением бьяхуся. Ти же Феоста закон устави женам за един муж посягати и ходити говеющи, а иже прелюбы деющи казнити повелеваше, сего ради прозваша и Бог Сварог: преже бо сего жены блудяху, к нему же хотяша, и бяху аки скот блудяще; аще родяшеть детищь, который ей люб бываше дашеть: се твое дитя; он же створяше празднество и приимаше. Феост же сии закон разсыпа, и встави единому мужю едину жену имети, и жене за один муж посягати; аще ли кто преступить, да ввергнуть и в пещь огнену. Сего ради прозваша и Сварогоми блажиша и егуптяне. И посем царствова сын его, именем Солнце… Солнце-царь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог, бе бо муж силен» и т. д.
«Три раза, – замечает проф. Ягич, – в этом рассказе встречается имя Сварога, в первый раз, правда, довольно странно, в форме “Саварог” или “Зварог”, как будто бы рассказчик с намерением желал придать имени скорее египетский, чем славянский характер. Во второй же и в третий раз имя “Сварог” очевидно приводится в связи с деятельностью “Феосты”: рассказчик говорит, что “Феоста” получил имя “Сварог”, потому что он делал то и то. Следовательно, русский глоссатор понимает значение имени “Сварог”, он совершенно определенно объясняет его из того, что делал Феоста. Что же делал Феоста? Он получил клещи и первый начал ковать. Затем он основал браки, повелевал казнить прелюбодеющих, казнь же эта заключалась в том, что они ввергались “в пещь огнену”».
«Сего ради прозваша и бог Сварог». В данном случае Сварог является, как мне кажется, именно повелителем огня и вместе с тем, подобно Гефесту и Вулкану, основателем домашнего очага и семейного начала, а как отец солнца (по тексту греческого оригинала), которое, по народному представлению, родственно огню (см. ниже ст.: «Олицетв. Солнца» – Сварожич), – отцом и огня. Огонь же издревле известен был в России под именем Сварожича, отсюда, если вообще отрицать существование самостоятельного славянского небесного бога по имени «Сварог», имя этого невольно должно было подвернуться глоссатору, как самое естественное название для отца огня – Сварожича. Ввиду этого, если уж непременно принимать имя «Сварог» за производное от «Сварожича», кажется, нет необходимости привлекать к делу северозападного Сварожича, а можно довольствоваться русским Сварожичем – огнем, с которым «Феоста, как божественный кузнец, находится в теснейшем, непосредственном отношении».
Впрочем, даже и проф. Ягич не отрицает окончательно возможности действительного существования слова «Сварог»: по его словам, новгородский писатель во всяком случае не выдумал этого имени, но оно «или действительно уже существовало в этой форме», или же сложено автором по дошедшему до его слуха имени «Сварожич». Во всяком случае, однако, засвидетельствованное древними памятниками наименование бога солнца у балтийских славян и бога огня у русских одним и тем же именем, «Сварожич», говорит, по моему мнению, в пользу первого предположения, что название «Сварог» существовало раньше, чем «Сварожич», если не как наименование бога неба, то, по крайней мере, как название неба, «небесного круга»(инд. svar, svarga, древнечеш. svor), или, что по моему мнению наиболее вероятно, как название божества первобытного, несозданного огня, творца мира, в смысле прабога Феоста – Фта, отца солнца и земного огня. В этом последнем смысле имя Сварога, в форме Савракте (= Сваракте) или Соракте, засвидетельствовано древними памятниками, хотя и не славянскими. Имя Савракте известно было за много веков до христианства, оставив, опять в древней Италии, несомненные следы свои в названии гор, из которых наиболее известная, по крайней мере, была вулканического происхождения. Об этом – позже, в статье о Сварожиче-Солнце.
Итак, верховный бог неба получил у древних славян следующие названия: Бог (Прабог), Дый (Дий), Святовит, Иесса (Джей), Белбог[5] (Белун), Деди, Сварог.
Мы видели уже раньше, что славяне, олицетворяя известные, почитаемые ими явления природы, не переставали, независимо от этого, почитать и самые физические явления. Так было и по отношению к НЕБУ, которое до нашего времени считается народом святым, божественным. По словам Ибн-Дасты, древние славяне молились о плодородии, поднимая просяные зерна в ковше к небу. Крестьянин из окрестностей Волегаста, повествовавший о видении, которое представилось ему. в лесу, удостоверял справедливость своих слов клятвами, причем обращал взоры к небу. Козьма Пражский, сообщая древнюю легенду о пришествии Чеха и его дружины в обетованную землю, говорит, что Чех приветствовал названную его спутниками по имени его землю, вознеся руки свои к небесам. До сего времени во многих заклинаниях и песнях встречаются выражения: «глядеть на небо», «вздыхать до неба», в смысле молитвы к небу, также непосредственные обращения к небу, напр.:
Из моравской песни:
По саду утром ходила,
И на ясное небо глядела:
И мне солнышко светило…
Из великорусских заклинаний:
– Ты Небо отец, ты земля мати!
– Ты Небо слышишь, ты Небо видишь, что хочу делать над телом раба (имярек).
Из галицко-русской думки:
Хожу, нуджу, ручки ламлю,
Вздыхаю до неба,
С тяжким жалем промавляю:
«Мужа мени треба».
В Малой Руси хозяин, выходя на сев, берет с собой хлеб, соль и рюмку водки и все это ставит в поле на том месте, откуда хочет начать сеять. Прежде, нежели бросить в землю горсть зерна, обращает глаза к небу и говорит: «Роди, Боже, на всякого долю». Староверческие толки (беспоповщина и нетовщина) до позднейшего времени исповедывали грехи свои, зря на небо или припадая к земле.
Христианство, несмотря на почти тысячелетний (местами же еще более продолжительный) период своего господствования в славянских землях, не в состоянии было заглушить в народе древние, языческие верования, – слишком крепка сила живущих в нем языческих преданий, слишком жива в нем сила воображения, чтобы он, сохранив и по сие время главные черты древнего земледельчески-пастушеского быта своего, мог отрешиться вполне от древних верований, веками унаследованных им от праотцов. Прежнее мировоззрение народа, с водворением в нем христианства, не умерло, но, более или менее изменяясь под влиянием времени и иных, новых, условий жизни, продолжало и по сие время продолжает жить в народе. То, что прежде называлось верою, ныне носит название суеверия, в сущности же и то и другое почти не представляет различия. Отцы христианской церкви в немалой степени сами, хотя и поневоле, способствовали сохранению в народе его древнего миросозерцания: исходя из практического взгляда, что новое учение не могло бы привиться к народу, если бы не представляло с учением языческим многих общих черт, они пользовались для своих целей чертами, общими старой и новой религии, заботясь лишь о замене в обращаемом в христианство народе понятий языческих сродными с ними понятиями христианскими, названий богов языческих – названиями христианского Бога, Богородицы, ангелов и святых; первые христианские храмы нередко воздвигались на местах бывших языческих святилищ[6], главнейшие христианские праздники назначались в дни прежних праздников языческих[7]. Народ постепенно привыкал переносить прежние понятия свои о богах на новые объекты, свойства древних богов приписывались христианскому Богу и его святым. Однако, кроме простого замещения языческих богов новыми предметами поклонения и боготворения, по мере постепенного возрастания числа святых и угодников, далеко превосходившего число древних богов, происходила постепенная специализация качеств и свойств, приписываемых народом тому или другому святому или целым группам святых. Древние, более простые представления о богах постепенно разветвлялись, и эти разветвления олицетворялись в образе того или другого святого. Народ не забывал, впрочем, вполне и старых богов своих, стихийных и личных, – они, под старыми же именами, также продолжали существовать для него вместе с новыми. Происходили самые пестрые смешения воззрений языческих с христианскими. Естественное при таких обстоятельствах существование двоеверия подтверждается историческими свидетельствами. Так, напр., в XII веке, в среде штетинских славян, обращенных в христианство, но еще не отрешившихся от прежних верований, по словам Эбона, рядом с христианскими святилищами воздвигались и языческие капища, а народ «двоеверно поклонялся и немецкому Богу, и прежним богам своих отцов». В летописи Титмара под 981 г. читаем, что не только язычники, но и христиане поклонялись языческим богам. Целый ряд свидетельств о почитании языческих божеств славянами, уже исповедовавшими христианскую веру, приведен был раньше. То же самое, разумеется, в меньшей степени, встречаем и в наше время. Во многих русских песнях и заклинаниях, на ряду с Богом, Божьей Матерью, святыми, ангелами, призываются небо, светила небесные, земля, реки, озера и пр. В молитвах скопцов, сложенных в чисто народном духе, подобное двоеверие сказывается с поразительной наглядностью. Во время принятия «новика» в секту молятся: «Прости, Господи, прости меня, Пресвятая Богородица, простите меня, ангелы, архангелы, херувимы, серафимы и вся небесная сила. Прости небо, прости солнце, прости луна, простите звезды, простите озера, реки и горы, простите все стихии небесные и земные». Перед пророчеством, во время богомоления скопцов, произносят: «Простите солнце, месяц, прости матушка – сыра земля. Господи, благослови мне говорить не своими устами, а всели в меня святый Дух твой!» В карпато-русской песне девушка, став под явор, вздыхает: «Боже, Боже мой! Ей явор, явор зеленый!» В белорусской купальской песне встречается припев: «Божаж мой, ой ель моя зеленая, Божа ж мой!» Малорусский заклинатель одновременно взывает к Богу, святым, солнцу, месяцу, зорям. Великорусский поселянин, увидя молодой месяц, произносит: «Молодой месяц! Дай тебе Господи круты рога, а мне добро здоровье!» (Ворон, губ.) В русской семицкой песне, вместе с Троицей и Богородицей, призываются Дид, Ладо:
Благослови Троица,
Богородица!
Нам в лес пойти,
Нам венки завивать.
Ай Дидо, ай Ладо!
Сходное явление встречаем и у латышей. Так, напр., в заговоре от рожи произносят: «Солнце, небо, земля, звезды, Божий сын, Святой Дух, помогите спасти человека и снять с него боли!» В заговоре от вывиха: «Да придут на помощь ввертывать, вправлять и исцелять мать Лайма, мать ветер, богиня моря и святая Мария!» или: «Боже отец, Кука мать, мать Лайма, святая Мария да приходят на помощь!» В заговоре от чемера, между прочим, встречаются слова: «Святой Богедет на коне Перкуна».
Замечательно, что и сами святые христианской церкви, как увидим ниже, нередко называются богами, «св. Андрею… дай Божезнати» (малорусс.), «Боже милостивый св. Николаю» (галиц. русс.) и т. п. В Орловской и Псковской губерниях об иконах, приносимых на дом, говорят «боги ходят». Люди, которые носят иконы, в Мценском уезде (Орлов. губ.) называются богоносами.
Представление славян-язычников о верховном небесном боге, без сомнения, значительно; облегчило водворение в среде их христианского учения: Бог, Прабог, Дый, Белбог, Святовит – «бог богов», заменились единым верховным Богом христианским, вокруг которого группировались Богородица, святые и ангелы, как в языческом вероучении около «прабога», или «бога богов», «прибоги», или второстепенные боги. Как в язычестве, у славян западных и восточных, образ верховного небесного бога нередко сливался с образом бога солнца, так и в христианстве, в произведениях народного творчества, древний небесный бог, а также бог солнца, замещались Богом христианским. Семья небесных светил сравнивается в народных песнях восточных славян и теперь еще с семьей Божьей, во главе которой стоит солнце – Бог. Так, напр., в малорусской колядке описывается костел, в котором три окошечка: в первом светит солнце, во втором – месяц, в третьем – звезды (зироньки):
Не есть воно ясное солнце.
Але есть воно сам Господь Бог.
Не есть воно ясный мисяць,
Але есть воно Сын Божий.
Не есть воны ясные зироньки.
Але есть воны Божие диты.
Достойно внимания, что в песнях южных славян солнце обыкновенно является подчиненным Богу небесному: оно идет на ночь отдыхать к Богу, за ним ухаживает Божья Мать; невеста молится Богу и солнцу; солнце, обиженное девушкой, которая хвалится перед ним своей красотой, идет жаловаться на нее Богу; обиженное вилой, которая не хочет давать ему воды, оно обращается с жалобою к св. Иоанну Крестителю и т. п. Согласно древне-арийскому преданию, что ветер есть дыхание небесного бога (Варуны), в христианстве Св. Дух отождествляется народом с духом или дыханием Божьим, так, напр., в одной галицко-русской колядке встречается припев:
Подуй же, подуй, Господи, из Духом Святым по земли!
Имя Бога во многих случаях заменило собой и другие божества языческие, напр., в заговорах для привораживания женщины, где к Богу обращаются почти буквально в тех же выражениях, как в подобных же заговорах, имеющих совершенно языческий характер, – к ветрам, огню и т. п. В заговорах на защиту скота от дикого зверя, от болезней и пр. имена Бога и святых заместили, очевидно, имя бога солнца, также Волоса – «скотья бога», и т. д. Смешение понятий христианских и языческих естественно вело к самым разнообразным замещениям языческих божеств христианским Богом и святыми: чем более бледнело и утрачивалось в народе представление о древних его божествах, тем более, разумеется, должен был теряться и параллелизм, между этими божествами и соответствовавшими им, замещавшими их, божественными представителями христианского вероучения.
Приведу несколько примеров молитвенных возглашений к Богу, призываемому, очевидно, в смысле Бога небесного.
Колядки сербо-хорват.
а) Дай нам, Боже, коледо!
Доброе пастбище, коледо!
Для коровок, коледо!
И овечек, коледо!
Чтобы они дали нам, коледс!
Ведра молока, коледо!
Чтобы мы могли, коледо!
Окупать, коледо!
Молодого бога, коледо!
И божича, коледо!
б) Молимся, Ладо!
Молимся всевышнему Богу,
Ой, Ладо, ой!
Чтобы подул, Ладо!
Чтобы подул тихий ветер,
Ой, Ладо, ой!
Чтобы ударил (т. е. пошел), Ладо!
Чтобы ударил плодородный дождик,
Ой, Ладо, ой!
Поселянин, в окрестностях Дьяковара, выходя сеять, обращает взоры на солнце и произносит:
– Всемогущий Боже, Творец всего! Удостой меня своею милостью, чтобы мой посев был так чист, ак чисто солнце, и плодотворен и обилен, как несчетные звезды на небе[8].
В словинской весенней песне просят бога покатить свое колесо (т. е. солнце) и даровать ясную погоду:
Боже, дай вёдра,
Боже, покати свое колесо
На наши житницы
И на наше поле…
Из чешских песен:
– Дай нам, Господь Бог, здоровья.
– Помоги мне, Божемой,
В этой великой беде.)
Из моравских песен:
– Дай, Боже, урожая
В нашем саду.
– Дай, Боже, солнышка.
Из польской колядки:
У этого господина
Белый дом;
Уродись жито
И яровая пшеница.
Дай же, Господи Боже,
Чтобы уродилась,
Чтобы нас эта госпожа
Позвала на жниво…
Великорусс. причитание, при совершении обряда засевания зерен, накануне нового года (Тульс. губ.):
Уроди, Боже, всякого жита по закрому,
Что по закрому да по великому,
А и стало бы жита на весь мир крещеный.
Из заговора:
Спаси, Господи, и помилуй меня, раба своего (имярек), на пчельнике мои пчелы старые и молодые от всякого зверя, и от всякой птицы, и от водяного потопления, и от нечистого духа, и от лукавого человека[9].
Белорусы, поздравляя с новым годом, произносят:
– Благослови, Боже, у каморы, у оборы, и у поли, и у гумне, и дай уродзай земли, дожжу; суши, граду, чары насылання, уси чертовские дзела оддаляй, а зробь добро и милосць от Бога…
Зажиночная песня:
Народи, Божа, жита,
И густа и велика,
Кыласом кыласиста,
Ядром идряниста!
Народи, Божа, яра,
И циста, вятиста,
Ядром идряниста!
В других песнях встречаем еще следующие обращения к Богу:
а) Дай, Божа, доленьку,
А дай, Божа, счасцика,
Свекорку богатого…
б) Перенес Бог цераз серпок,
Переняся, Боже, цераз душок…
Судзиу же, Боже, пожаць,
Судзиж, Боже, сножиць…
Из малорусских песен:
а) Ой роды, Боже,
Сю пшеницю як лозы,
На вдовыне счастя,
На сыритскии слезы…
б) Роди, Боже, жито
На новее лито,
Густее, колосистее,
На стеблю стеблистее…
Галицко-русс.
В некоторых колядках молитва людская к Богу влагается в уста Божьей Матери (или св. Петра):
Матенька Божи… нана Бога просить:
Зароди, Божейку, яру пшеничейку.
Яру пшеничейку и ярейке житце!
Буде там стебевце саме тростове…
Будут конойки, як звездойки,
Будут стогойки, яко го ройки…
Из пожеланий к новому году:
– Роди, Боже,
Жито пшеницю,
Всяку пашницю,
В запичку детей копицю.
– Дай же вам, Боже, сивого коня, мати,
Дай же вам, Боже, ходити по межи, коны раховати…
Дай, Боже, счастья, здоровья в том доме.
Во всех приведенных примерах молитвенных обращений к Богу народ просит лишь в общих чертах небесного Бога вселенной о даровании ему урожая, счастья и благополучия. Более специальный характер имеют, как увидим ниже, молитвы, обращаемые к другим божествам и заменившим их святым христианской церкви.