– Хотела, – не стала отпираться я. – Но разве утром мы не идем к могиле мертвяка?
– Ты на кладбище не торопись, – таинственно ответила Яга. – А то окажешься там раньше времени.
Я тяжело вздохнула. Наставница любила загадки загадывать. Нравилось ей наблюдать за пытливым человеческим умом. За время, проведенное в избушке, я уже поняла: бесполезно выспрашивать правду. Яга любила ее выплеснуть на человека внезапно, как ведро с ледяной колодезной водой.
– Ладно, – пробормотала я. – Прогуляюсь на ярмарку.
Яга задумчиво склонила голову сначала влево, потом вправо. Жемчужины в гроздьях серег глухо стукнулись друг о друга.
– Повертись среди людей, – негромко посоветовала она, сбрасывая с себя равнодушие, как ненужную маску. – Послушай. Сырая земля полнится слухами. Некоторые из них на вес золота.
С этими словами, не попрощавшись, она поднялась по ступеням крыльца и исчезла за тяжелой дверью сеней.
– Сырая земля слухами полнится, – задумчиво повторила я и, осененная догадкой, запрокинула голову. – Сырая земля…
В небе загрохотало громче, чем на наковальне у кузнеца. Ослепляющие вспышки молнии вспороли темнеющее небо, будто ножом. На землю упали первые крупные капли. Я ладонью стерла их с лица и недовольно буркнула:
– Ну, Красно Солнышко, удружил! Попозже не мог стребовать должок с Яги?
В ответ яркая вспышка расколола небо надвое, а сверху полило как из ведра. Мы с волком рванули в разные стороны: он – в лес, а я – в спасительную тишину избы.
– Ладно-ладно! – крикнула я напоследок. – Твой долг, твое право.
Еще долго в раскатах грома мне слышался довольный смех Красна Солнышка.
Меня разбудили солнечные лучи, щекочущие лицо. Всю ночь ливень перемежался с порывистым ветром, едва не проломившим окно, но ближе к утру все стихло. Выглянув за порог, я с удивлением отметила, что на улице воцарилась такая благодать, будто вчерашняя буря мне привиделась. Лишь зеркальца луж, рассыпанных по дороге, убеждали: нет, разум мой чист и ясен.
Когда я проснулась, Яги в избе уже не было. Ушла куда-то с Настасьей. Ребятня указала на тарелку блинов, оставленных мне к завтраку. Парочку я захватила с собой.
За оградой избы меня уже ждал серый волк. Взглянул с таким осуждением, будто я опоздала. Блины из моих рук не принял и последовал за мной крайне неохотно. Оно и понятно: где это видано, чтобы княжеский сын, рожденный править да казнить, за крестьянкой бегал? Выдумщица, конечно, Яга. Любит столкнуть сказки и жизнь лбом ко лбу и смотреть, что из этого выйдет.
Путь на ярмарку лежал через Раздерихинский овраг. Из часовни подле него по округе неслись звуки колоколов, призывающих к утренней службе.
– За усопших молятся, – пояснил Руслан, брат Настасьи. Он как старший вызвался меня сопроводить. – Ну а вечером гулянья. Люди шумят, песни горланят да кулачные бои меж собой устраивают. В прошлую весну медведя с поводка спустили, еле ноги унесли!
– Весело у вас тут, – пробормотала я, пряча кислую, как спелая клюква, улыбку. – Не заскучаешь.
– Не, мы увеселения любим. Ты глиняные шарыши в ров кидала?
Я покачала головой. Руслан указал на склон вала, где на вершине собралась толпа молодых парней и девок. С улюлюканьем и визгом они, размахнувшись, запускали по дуге оврага расписные глиняные шары. Те, переливаясь в лучах солнца всеми цветами хвоста жар-птицы, скатывались по ущелью, цепляли мелкие камешки и вместе с ними летели на самое дно. А там, внизу, рассыпались яркими осколками, присыпая глиняной пылью мокрую после дождя землю. Богатые парни, красуясь перед невестами, широко, с размахом, бросали игрушки в глубины поросшего травой оврага. Мимо него мы и шли.
– Смотри-ка, шарыш целый! – воскликнул Руслан и, прежде чем я успела ему возразить, ринулся к горе черепков.
– Стой, дурак! – крикнула я. – Голову ведь разобьешь!
В мальчишку, петляющего как заяц, полетел новый залп глиняных шаров. Один из них пронесся так близко, что едва не сорвал нежную кожу на виске.
– Малец, уйди! Зашибу!
Другой шар, пущенный более умелой рукой, опустился бы прямиком на упрямую макушку братца Настасьи, навечно приласкав его. Я увидела это так четко, как никогда прежде не случалось. Видения мои всегда были туманны, а тут словно запотевшее зеркало протерли: лежащий мальчишка, давящийся последним хрипом; кровь, стекающая на камни рубиновыми лужицами; толпа, бегущая по оврагу вниз… И стекленеющий взгляд Руслана, смотрящего в небо – неотрывно и безнадежно. В груди занялось пламя, будто кто-то пошевелил тлеющие угли и подкинул новых дров. По телу прошла дрожь, крупная, как при лихорадке, и с моих пальцев сорвался зеленый колдовской огонь. Он меткой стрелой угодил в летящую глиняную грозу и разнес ее на осколки. Те рассыпались за спиной мальчишки в то время, как он – с широкой улыбкой человека, обошедшего стороной беду и даже не узнавшего об этом, – наклонился и поднял глиняный шар. Не мешкая сунул его за пазуху и убежал с места, едва не ставшему ему могилой.
– Да не бойся ты, ведьма, я быстрый, – похвастался он и протянул мне свою добычу. – Целехонький шарыш! Продам купцу и на вырученную монетку пряников куплю матушке!
– Угу, порадуешь ее, – мрачно согласилась я и не стала рассказывать, какой участи он избежал. – Веди на ярмарку, – поди, уже весь товар там расхватали.
– У нас торги с рассветом открывают, – важно оповестил мальчишка. – Торгашей много, кто-то и по твою душу останется. Волка только отгони, а? Напугается народ.
Вспомнив о царевиче, я обернулась. Волк лениво плелся за мной. Случай с Русланом его не встревожил. В звериных глазах с вертикальными зрачками плескалась скука, разбавленная досадой. Земля за ним пестрела цепочкой отпечатков мощных лап. Я невольно подумала, что заколдованный царевич мог бы и помочь: бегал он явно быстрее меня, мог бы и оттащить мальчишку от беды. Будто прочитав мои мысли, волк глухо рыкнул, и я понятливо хмыкнула. Конечно, не царское это дело – глупым мальчишкам помогать. Может, права Яга: рано ему обратно в человека превращаться? Звериного в нем все равно больше, чем человеческого.
– Волк со мной пойдет. Он ко мне стражем приставлен.
– Чудо чудное! Волк, а бегает как псина ручная…
Царевич, заслышав эти слова, ускорил шаг и, нагнав меня, ухватился зубами за подол. За руку куснуть не посмел, но знаю: в мечтах жаждал, чтобы проучить за наглость. Раздался тихий треск: захрустели, как ломающийся по капели лед на реке, и сарафан, и гордость царская. Я не остановилась: кусок ткани так и остался в волчьей пасти.
– Рвать юбку на девке много ума не надо, – не оборачиваясь, как будто между делом бросила я. – Ты и раньше с этим справлялся. Неужто думал меня этим умением поразить?
Волк утробно зарычал. Краем глаза я отметила, как он припал к земле, будто хотел в прыжке броситься на меня. Хлесткие слова раззадорили его. Спроси меня, зачем дразню, потерялась бы с ответом, как в незнакомом темном лесу. Временами я и сама уподоблялась Яге – с ее любовью к загадкам и словесным играм. Верно говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. Путь оказался длинным. Лучи солнца жарили макушку, точно блины, и я скинула с плеч теплый платок. Многочисленные церквушки ослепляли блеском куполов. За береговым откосом, начинающимся у оврага, раскинулась река. Ее воды поблескивали на свету, как серебристые чешуйки. В их сплетениях покачивались темные островки – лодки рыбаков. Извилистая улочка с россыпью теремов привела к пышущему человеческим жаром сердцу города. Ярмарка раскинулась в самом его центре. Между рядов сновала ребятня со свистульками, их песни сливались с гомоном толпы и зазывными криками из балагана со скоморохами.
– Ух, видала? – Руслан кивнул на сколоченный помост. – Представление дадут!
Глаза мальчишки загорелись восторгом. Приметив торговца с карамельными петушками на палочке, Руслан сбавил шаг, а затем и вовсе деловито шепнул мне, что догонит. Я держать не стала. Он вместе с вереницей таких же голодных зевак облепил прилавок торговца леденцами – в надежде, что тот сжалится и угостит кого-нибудь. А если нет, то хотя бы отвернется на миг, что позволит самому шустрому стащить леденец и сделать ноги. Я покачала головой и двинулась между рядов. Торговали в основном глиняными расписными игрушками. Здесь были и барыни, и разное зверье: коровы, козы, медведи, пышнохвостые птицы… Свистульки попроще и побогаче, погромче и потише. Я повертела одну, в виде петуха. Пальцы прошлись по алому глиняному гребешку, а в памяти, точно вчерашние вспышки молнии, пронеслись воспоминания об обитателях избушки. Как там Петя? Не заскучал ли без меня? На сердце опустилась тоска. Привязалась я к месту и сама того не заметила. Всего ночь в чужом городке провела, а уже тянет обратно, будто сердце под порогом избушки оставила.
– Ведьма-красавица, смотри, какие бусы! Примерь, недорого возьму!
– Что бусы! Ты рыбу возьми! Свежая, на рассвете выловленная!
– Тьфу на вас обоих. Стыдобища – ведьме такое предлагать. Чай не девка дворовая!
На губах уже расцветала улыбка, но последующие слова торговца срезали ее на излете.
– Милая, вот у меня ножи, вещь для тебя первостепенной надобности… Знаю, знаю, что вы там, ведьмы, в лесу делаете. Но не осуждаю, – наоборот, предлагаю! Возьми мои клинки. В тело ну будто в масло войдут! Эй, ну куда ты? Хоть попробуй!
Я увернулась от ножа, который едва не вложили мне в руку, и торопливо нырнула в толпу людей. В спину полетели уговоры, сменившиеся ругательствами. Они стихли лишь за углом. Я выскочила в переулок и замерла, будто на стену налетела. От предчувствия беды засвербело в носу, и я чихнула, а затем и закашляла. Крики мужчин оглушали:
– Так ему, Степан, так! Не зря я на тебя пятак поставил!
– Васька, мерзавец, бей его! Что ты с ним танцуешь, как с невестой?
С азартом свистящая толпа вытолкнула меня в первый ряд. Совсем рядом пронесся ком злобы и ярости. Двое мужиков, как сцепившиеся вороны, хватали друг друга за одежду и волосы и мутузили почем зря. Из-под ног летели комья земли и грязные капли невысохших луж. Черная земляная клякса брызнула мне на лицо и испачкала щеку. Я, будто завороженная, стерла отметину тыльной стороной ладони, не отрываясь от разворачивающегося зрелища. Рубаха одного бойца порвалась, с другого давно слетел лапоть. На скулах обоих наливались багряные синяки. От запаха крови к горлу подступила тошнота, а на кончике языка появился привкус железа. Темными мошками замелькали картины грядущего, в каждой из которых таилось спрятанное сокровище. Руку протяни, схвати первое попавшееся – и знание обрушится на тебя, сметет, как воздушный вихрь бабочку. Воздух пах скорой смертью. Васька или Степан, Степан или Васька? Доля и Недоля будто играли, вытягивали нить то одного, то другого. Любовались, взвешивали человеческие судьбы и неспешно доплетали узор, доподлинно зная, что он вот-вот оборвется. Померкнет, как жизнь той самой мошки, которую тапкой размазали по стене.