Нить между Настасьей и ее отцом я теперь видела отчетливо – крепкая, будто из корней деревьев сплетенная, она обвивала ее стан. Возможно, виной тому было съеденное колдовское яблоко. Откуда-то я точно знала: будь лешак на свободе, эта нить оберегала бы и питала Настасью, но чем может поделиться заморенный голодом мертвец?
– Это мы чё, все это время жили рядом с лешаком?
– Ну, так-то он завсегда чудной был.
– Помните, как в лес сбегал из поля?
– А как зверей от околицы отогнал, помните?
– И потерявшихся завсегда из леса выводил…
– Ягод с грибами мешками нам таскал!
– Хороший был… лешак.
Гомон человеческих голосов стих. Затуманенные воспоминаниями взгляды всех присутствующих скрестились на Яге. Злость, едва ядом не расплескавшаяся по округе, испарилась. Оглушающий гром тоже стих. Кажется, даже капли дождя стали теплее и уже не кололи кожу ледяными иглами.
– Ты скажи, ведьма, как ему помочь-то? – высказался один из мужиков. – Жечь нельзя, а что надобно?
Матушка Настасьи всхлипнула с облегчением и снова залилась слезами, но уже другими, не горестными. Страх, обуявшей ее при мысли о сожжении мужа, схлынул, как наведенный морок. Зла она ему не желала. Приглядевшись, я приметила, что и к ней от лешака идет нить, пусть и тоньше, чем к дочери.
Любовь. Сила, способная и воскресить, и убить.
– Я проведу обряд, освобожу его душу, и она отправиться домой – в лес. А человеческие останки предадим земле. После разрыва этой связи из Настасьи перестанет уходить жизнь. Сейчас она питает собой лес.
«А после обряда будет наоборот», – подумала я, но промолчала.
Мало ли как местные отнесутся к тому, что одна из семей их города будет вечно пользоваться расположением хозяина леса? Вдруг сочтут дурным знаком?
В толпе пронеслись ручейки шепотков и пересудов. В этот шелест ворвался бас батюшки, и в его голосе слышалась истинная учтивость, рожденная сердцем, а не долгом:
– Говори, ведьма, что делать надо?
Время давно перевалило за полночь, когда последние приготовления были завершены. Полная луна серебристым мерцанием окутала темный гребень подступившего к городу леса. Узкая полоска реки окаймляла его, прорезая местами зеленое нутро, будто лезвие клинка.
Я слепо глядела в клубящиеся меж стволов деревьев тени. Среди них мне виделись души давно ушедших лешаков, выманенных наружу намечающимся представлением. Зажатый в руке пест двигался в такт сумасбродным, разбухающим, как тесто в печи, мыслям. Черные косточки собранных за околицей яблок превращались в кашицу. Помимо них, в человеческом черепе, служившем мне чашей, уже томились и разрыв-трава, и нечуй-ветер, и сорванные когда-то на рассвете чертополох с полынью. Травы перемешивались с чешуйками, одолженными у водяного, и сухой пылью костей давно почившей нечисти. На самом дне покоилась алая капля крови Яги – то, что склеивало все перечисленное. Без чего невозможна настоящая волшба, которую многие назовут темной. Да только, по правде говоря, она не имеет ни цвета, ни стороны. Топор, вложенный в руку, не выбирает, куда ему лететь.
Яга приняла череп из моих подрагивающих ладоней и шагнула к открытому гробу. Повинуясь движению ее пальцев, от мокрой травы отделились капли дождя и серебристой струйкой, похожей на юркую змею, влились в череп. Толпа за спиной Яги ахнула. Самые крепкие зашикали на других, требуя тишины и уважения к обряду.
Ягу не потревожили ни первые, ни вторые.
Ее взгляд уже обернулся внутрь. Она двигалась, ведомая им. Склонившись к мертвецу, влила в его приоткрытые губы снадобье и, выждав чуток, вознесла руки к небу, будто призывая его в свидетели. Зазвенели браслеты на ее запястьях, с алых губ сорвался напевный шепот, постепенно набирающий силу. Зашумели деревья, склоняясь перед Ягой. Трава прижалась к земле, а в воздухе пронесся водяной вихрь, сорвавшийся со дна реки.
От шума хотелось упасть и, зажав уши руками, молить о милости всех известных богов. Я видела это желание в глазах собравшейся толпы и порадовалась, что ребятню все-таки погнали спать. Взрослым-то тяжело подобное вынести, что уж говорить о детях. Если честно, мне и самой к подобному сложно было привыкнуть. Еще мгновение назад твоя наставница – человек из плоти и крови, а теперь – проводница между мирами, взявшая обязательства перед богами.
Ее движения – будто танец. Слова – мелодия давно позабытой песни. Стихия подчиняется ей, она и сама как стихия – непокоренная и бесстрашная. На ее красивом бледном лице на миг проступают совсем иные черты – слишком прекрасные для смертного существа, но они исчезают, стоит мне моргнуть.
Где-то в лесу раздался испуганный, полный отчаяния волчий вой.
– Да будет так! – выкрикнула Яга.
Песня резко оборвалась. Водяной вихрь обрушился на открытый гроб и рассыпался сотней льдинок. Одна из них, отскочив от дерева, угодила в меня. Я тихо охнула и прикоснулась к занывшей щеке. На ладони остался красный след – кровь. Ладно, до свадьбы заживет.
Из гроба, медленно выкарабкиваясь, как улитка из раковины, поднялся лешак. Вытянутое лицо с порослью болотного мха. Макушка, усеянная высокой изумрудной травой. Древесная кожа с зеленовато-коричневым отливом. Скрученные пальцы, похожие на ветви. Я глядела на него, затаив дыхание. Ничто не выдавало в нем человеческое, кроме… тонкой нити, тянущейся к его родным.
Я покосилась на Настасью. К ее щекам прилил румянец, лицо оставила мертвенная бледность. Дышала она глубоко, но от удивления и страха, а не из-за близости смерти. В ее глазах осколками отогнанного видения промелькнула скорая свадьба, рождение детей и спокойная старость в окружении внуков.
Лешак встал на ноги и огляделся. В гробу, словно глиняные черепки, тускло поблескивали человеческие останки. Он потянулся к ним, коснулся выступавшей из гроба кости и повернулся к лесу.
– Вернись туда, где живет твоя душа, – негромко проговорила Яга. – Дом зовет тебя.
Лешак неуверенно перевалился с ноги на ногу. Человеком он был дольше, чем лесным сыном, а потому душу его терзали сомнения. Свистулька Кощея обожгла кожу под рубашкой. Я потянулась к вещице и, вытянув ее на свет, поднесла к губам. Птичья песня понеслась по округе – нежная, мягкая, как материнские объятия, и яркая, как блики солнца на реке. Она освобождала суть, соприкасаясь со струнами души. Лешак потянулся к лесу, вслушиваясь в шорох ветвей на ветру. Вся его суть устремилась туда, тело напряглось, как натянутая тетива. Тихий всхлип Настасьи заставил его обернуться. Она, зажав рот одной рукой, другой прижимала к себе матушку. Боль утраты короткой вспышкой пронеслась между ними. Лешак замялся и растерянно застыл на месте.
– Не держите его, – мрачно потребовала Яга. – Любовь для него оковы.
Нить, связывающая лешака с семьей, натянулась, как поводок, и… не истлела, но стала такой длинной, что позволила ему двинуться дальше. Уже на краю леса он снова обернулся и робко поднял руку. Ладонь с растопыренными и узловатыми, как сучья, пальцами качнулась влево, а затем вправо. Настасья с матушкой замахали в ответ.
Я скорее почувствовала, чем увидела, улыбку, прорезавшую дубовое лицо. Глаза лесного духа сверкнули облегчением и благодарностью. Сердце в его груди забилось ровно и спокойно. Лешак отвернулся и вскоре растворился в тенях ночи, смешавшись с лесом, став его частью, как то и было задумано изначально. Я убрала свистелку от губ, только сейчас поняв, что играла на ней все это время.
– Ну вот и все, девонька, – устало сказала Яга и сняла тяжелый венец с льняных волос. Те свободной волной растеклись по плечам. – Вот все и закончилось.
Я думала, она это мне, но ее взгляд был обращен к Настасье. Помедлив немного, наставница шагнула к девушке и ее матери. Те сжали ее в объятиях и оросили сладкими, как светлая тоска, слезами. Тень недовольно каркнул и сорвался с плеча Яги. Черное воронье крыло на миг загородило луну, скрыв ее от моих глаз.
Я подошла к ступе, притаившейся чуть в стороне. Закинула на дно и череп, и мешок с вещами. В руках осталась деревянная свистелка. Подняв голову, я пробежала взглядом по редеющей толпе, ища, кому оставить подарок, а затем всмотрелась в темнеющий лес. Решение, внезапное, как снежный град летом, осветило разум. Я широко размахнулась. Свистелка полетела прямиком в густую чащу, к тому, кому, как мне чудилось, она была нужнее.
Тихонько отбыть не получилось. Мне кланялись, меня сжимали в объятиях и даже одаривали клятвами, смутными, как илистые воды. Яге досталось и того больше. Прощающийся с ней батюшка едва не осенил ее крестным знамением, но в последний миг поймал себя на этом жесте и смущенно протянул ладонь для рукопожатия.
Сердце сжалось при виде радостных лиц, припыленных одухотворенными думами, как мукой, а на сердце разлилось невиданное прежде тепло. Оно перекрыло даже неловкость, так или иначе сквозившую в благодарственных словах.
В конце концов наша ступа все же поднялась в небо. Холодный ветер ударил в лицо, томно шепча обещания свободы. В черном бархате небесного купола засияли звезды. Я успела загадать желание до того, как одна из них сорвалась вниз.
– О чем попросила? – Яга повела метлой в воздухе, выравнивая ступу. – Не о любви, часом?
Я таинственно улыбнулась и промолчала.
Над книгой работали
Руководитель редакционной группы Анна Неплюева
Ответственный редактор Арина Ерешко
Арт-директор Валерия Шило
Иллюстрации Вероника Переясловская (centaurea)
Корректоры Елена Сухова, Дарья Ращупкина
ООО «МИФ»
mann-ivanov-ferber.ru