Принцесса на стеклянной гореНорвежская сказкаПеревод Е. Суриц
ил-был один человек, и был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только в последние годы не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь[91], когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему прошло целое стадо. Раз так было, и два так было, а на третий раз хозяину это надоело, и сказал он своим сыновьям, что надо им посторожить у сарая, чтобы не съели у них траву, как в прошлые годы; а было у него три сына, только третий-то был, понимаешь ли, Аскеладден.
— Кто из вас пойдет, пусть глядит в оба, — так сказал отец.
Сначала пошел старший сын сторожить луг.
«Ну, теперь ни человек, ни зверь, ни сам дьявол мою траву не тронет», — думал он.
Вот наступил вечер, забрался старший сын на сеновал и лег спать. Только вдруг среди ночи поднялся страшный шум и земля загудела, задрожала так, что у сарая чуть крыша не обвалилась. Вскочил старший сын — и бежать что есть мочи, даже ни разу не оглянулся. А всю траву опять кто-то объел, как и в прошлые годы.
Вот на другой год, в Иванову ночь, отец опять говорит, что не дело им отдавать всю траву неведомо кому.
— Пусть один из вас опять пойдет сторожить, да пусть следит хорошенько, — сказал он.
Решил средний сын попытать счастья. Забрался он на сеновал и лег спать, в точности как его брат. И опять посреди ночи поднялся страшный шум и земля задрожала еще сильнее прошлогоднего. Услыхал это средний сын, испугался и пустился наутек, да так, словно ему за это деньги платили.
На третий год пришла очередь Аскеладдена. Собрался он на луг, а старшие братья и давай над ним смеяться.
— Ну, ты-то уж наверно убережешь наше сено! Недаром ты только и умеешь, что у печки сидеть да в золе копаться! — говорили они.
Но Аскеладден не стал их слушать, а, как только наступил вечер, пошел на луг, забрался на сеновал и лег; и вот скоро опять поднялся шум и задрожала земля. «Ничего, только бы хуже не было», — подумал Аскеладден. Тут земля еще сильнее задрожала, и соломинки так и запрыгали вокруг Аскеладдена. «Ничего, только бы еще хуже не было», — подумал Аскеладден. Задрожала снова земля, да так, что Аскеладден испугался, как бы крыша на него не свалилась. Но было это недолго, а потом сразу стало все вокруг тихо-тихо. «Интересно, будет опять шум или нет?» — подумал Аскеладден. Но шуму больше не было, все было тихо. Полежал немного Аскеладден и слышит, как будто лошадь стоит у амбара и жует. Выглянул он осторожненько за дверь — и видит: стоит конь и жует траву, да такой большой, гладкий и красивый конь, какого Аскеладден в жизни своей не видывал. Тут же было седло и уздечка и еще рыцарская кольчуга, и были они медные, да так и сверкали. «Ага, так это ты съедаешь наше сено! — подумал Аскеладден. — Ну, больше я тебе этого не позволю!»
Взял он поскорее огниво[92], перебросил через коня, и конь замер как вкопанный. И стал он такой послушный, что Аскеладден мог делать с ним все, что душе угодно. Сел он на коня и поскакал в такое место, о каком никто ничего не знал, да там коня и оставил.
Вернулся он домой, а братья стали над ним смеяться и спрашивать, как он провел ночь.
— Сознайся, ведь недолго ты пролежал в сарае, хоть домой и не спешил возвращаться! — говорили они.
— Я спал на сеновале, пока меня солнце не разбудило, и ничего не видал и не слыхал. А чего вы там испугались, понять не могу! — отвечал он братьям.
— Что же, посмотрим, хорошо ли ты луг сторожил! — сказали они.
Пошли туда и видят: стоит трава такая же густая и высокая, как с вечера была.
На следующую Иванову ночь все было точно так же старшие братья побоялись идти стеречь луг, а Аскеладден пошел. И случилось в точности то же, что и в прошлом году. Сначала раздался шум и задрожала земля, потом — опять, потом — в третий раз. И все три раза намного-намного сильнее, чем в прошлом году. А потом опять стало тихо-тихо. И услышал Аскеладден, как кто-то жует возле двери. Выглянул он поосторожней за дверь и видит: стоит конь и жует, и конь этот еще больше и глаже прежнего. И было на спине у него седло, и была на шее уздечка, а рядом лежала рыцарская кольчуга из чистого серебра, и так она сверкала, что глазам было больно. «Ага, так это ты решил сегодня съесть наше сено, — подумал Аскеладден. — Да только я этого тебе не позволю!» Взял он огниво и набросил прямо на конскую гриву, и стал конь смирнехонек, как ягненок. Ну, отвел его парень в то же место, где первый конь стоял, а сам воротился домой.
Ну, как сегодня? Хороша, наверно, наша травка? — спросили братья.
— А как же, — отвечал им Аскеладден.
Пошли они на луг и видят: трава как была высокая и густая, так и осталась. Только не стали они от этого к Аскеладдену добрее.
Вот в третий раз наступила Иванова ночь, и опять старшие братья боятся идти сторожить луг. Уж так они тогда испугались, когда в амбаре лежали, что на всю жизнь запомнили. А Аскеладден взял и пошел. И случилось все точно так же, как в прошлый и позапрошлый разы. Трижды дрожала земля все сильнее и сильнее, и напоследок парня так и бросало от стены к стене; а потом вдруг стало тихо-тихо. Полежал немного Аскеладден и слышит, как кто-то жует у двери. Выглянул он за дверь и видит: у самого амбара стоит конь, гораздо больше и глаже, чем те, которых он уже поймал; а на коне седло и уздечка и рыцарские доспехи из чистого червонного золота.
«Ага, так это ты сегодня собрался съесть наше сено, — подумал Аскеладден, — да только я тебе не позволю!» Взял он огниво и перебросил через коня; конь так и замер, будто его к земле пригвоздили, и теперь Аскеладден мог делать с ним все, что душе угодно. Отвел он коня туда, где первые два стояли, а сам воротился домой. Братья опять стали над ним смеяться.
— Верно, хорошо ты стерег траву, — говорили они, потому что Аскеладден так и спал на ходу.
Но Аскеладден не стал их слушать, а сказал им, чтобы они пошли сами да посмотрели. Пошли они и видят: трава и на этот раз осталась высокая и густая.
У короля той страны, где жил отец Аскеладдена, была дочь, и только тому он соглашался отдать ее в жены, кто взберется на стеклянную гору; эта стеклянная гора была высокая-высокая и гладкая, как лед, и стояла она возле самого королевского дворца. На самой верхушке этой горы сядет королевская дочь и будет держать три золотых яблока. И тот, кто взберется на самый верх и возьмет яблоки, получит принцессу и полкоролевства в придачу. Так король велел объявить по всем церквам своей страны и во всех соседних королевствах.
А была принцесса такая раскрасавица, что кто ее ни увидит — хочет не хочет, сразу в нее влюблялся. И понятно, всем принцам и рыцарям со всего света хотелось получить ее и полкоролевства в придачу. Прискакали они на своих конях; кони так и танцевали, а доспехи у рыцарей так и блестели, и каждый думал, что королевская дочь достанется непременно ему. И вот когда пришел назначенный день, возле стеклянной горы кишмя кишели рыцари и принцы, а все, кто только мог ходить или ползать, пришли поглядеть, кому же достанется принцесса; пошли туда и братья Аскеладдена, а его с собой взять ни за что не захотели.
— Как увидят нас с таким оборванцем, да еще черным и грязным от золы, все будут над нами смеяться, — говорили они ему.
— Ну что ж, тогда я один пойду, — сказал Аскеладден.
Вот пришли братья Аскеладдена к стеклянной горе, а рыцари и принцы уже на конях скачут да так стараются, что кони все в мыле. Только проку от этого никакого: как ступит конь копытом на стеклянную гору, сразу вниз и скользит; ни одному даже на вершок не удалось взобраться. Оно и не удивительно: гора была гладкая, как оконное стекло, и крутая, как стена.
Однако принцессу и полкоролевства в придачу каждый не прочь получить — вот они и скакали и скользили без конца. Под конец кони так устали, что больше уж скакать не могли, и так вспотели, что пена с них так и валила, и тут уж принцам делать было нечего. Король хотел было объявить, что все откладывается до другого раза, но только он об этом подумал, как в ту же минуту появился новый рыцарь на таком красивом коне, какого еще никто никогда не видывал; и был он в медной кольчуге, и седло с уздечкой тоже были медные, и все это так блестело, что смотреть было больно. Другие рыцари закричали ему, чтобы он зря не старался, — все равно у него ничего не выйдет. А он не стал их слушать, поскакал прямо к стеклянной горе, и — наверх как ни в чем не бывало, и, ни много ни мало, поднялся на целую треть, а потом повернул коня и спустился вниз. Такого красивого рыцаря принцесса никогда еще не видала, и, пока он скакал по горе, она сидела и думала: «Хоть бы он поднялся!» И когда он повернул коня, она бросила золотое яблоко ему вслед, а оно попало ему в латы на ноге. Вот спустился он с горы и поскакал своей дорогой, да так быстро, что никто и не заметил — куда. Вечером всех рыцарей и принцев позвали во дворец, чтобы найти того, у кого золотое яблоко. Но ни у кого его не было; один за другим приходили рыцари и принцы во дворец, и никто не мог показать яблоко.
Вечером возвратились домой и братья Аскеладдена и рассказали про все: как сначала никто и на вершок не мог подняться по стеклянной горе, а потом прискакал рыцарь в медных доспехах, и они так блестели, что больно было смотреть.
— Этот скакать умеет, — говорили братья Аскеладдена, — он поднялся на стеклянную гору на целую треть, а мог бы и выше, если б захотел; только он взял да повернул коня — видно, решил, что на первый раз хватит.
— Эх, вот бы мне взглянуть на него, — сказал Аскеладден; он, как всегда, сидел у печи и в золе копался.
— Ну да! — ответили ему братья. — Тебя только там не хватало, грязная ты скотина!
На другой день братья снова собрались в дорогу, а Аскеладден снова просился вместе с ними; но они никак не хотели его брать.
— Слишком ты грязный и противный, — говорили они.
— Ну что ж, раз так, я один пойду, — сказал Аскеладден.
Пришли братья Аскеладдена к стеклянной горе, а рыцари и принцы уже снова на конях — видно, наново их подковали. Только и это не помогло — снова ни одному даже и на вершок подняться не удалось. Загнали они вконец своих коней, и больше им делать было нечего. И снова хотел было король объявить, что все откладывает до другого раза, — может, тогда дело лучше пойдет. А потом решил он подождать немного — не появится ли рыцарь в медных доспехах. Только он это подумал, как в ту же минуту показался конь, еще намного красивее, чем у рыцаря в медных доспехах, а сидел на нем рыцарь в серебряных доспехах, и седло и уздечка тоже были серебряные, и все это так блестело, что далеко вокруг так и шло сияние. Снова закричали ему другие рыцари, чтобы он не старался понапрасну; а он и не стал их слушать, поскакал прямо к горе и — наверх, и еще выше поднялся, чем первый рыцарь; но вот поднялся он на две трети, повернул коня и спустился вниз. А принцессе он еще больше первого понравился; она сидела и мечтала: «Только бы он поднялся!» И когда он повернул коня, она бросила ему вслед второе яблоко, и оно попало ему прямо в ногу да там в латах и застряло. Вот спустился он со стеклянной горы и ускакал прочь, да так быстро, что никто и не уследил — куда.
Вечером опять пригласили всех рыцарей и принцев во дворец к королю и принцессе, и опять ни у кого не было золотого яблока. Пришли братья домой и всё рассказали; как все пробовали, да никто не мог подняться на стеклянную гору.
— А потом явился рыцарь в серебряных доспехах, с серебряной уздечкой, — сказали они, — этот, видно, скакать умеет; он поднялся на две трети, а потом повернул коня. Вот это было дело! И принцесса бросила ему второе золотое яблоко.
— Эх, вот бы мне посмотреть, — сказал Аскеладден.
— Тебя там не хватало! На нем кольчуга светилась, как те угли, в которых ты копаешься, грязная скотина! — ответили братья.
На третий день опять было точно так же.
Опять Аскеладден просился вместе с братьями, и опять они не хотели его брать. И опять никто не мог даже на вершок подняться по стеклянной горе. Все только и ждали рыцаря в серебряных доспехах; но о нем не было ни слуху ни духу. И вот показался всадник, конь под ним был такой красоты, что и описать невозможно, а доспехи, седло и кольчуга были из чистого золота и так сверкали, так сверкали, что далеко-далеко от них расходилось сияние. Другие рыцари и принцы даже не стали кричать ему, чтобы он зря не старался, — они слова не могли вымолвить от изумления при виде такой красоты. Он поскакал прямо к горе и взлетел наверх, как перышко, так что королевская дочь даже и пожелать не успела, чтобы он добрался до верхушки, а он уже был там. Взлетел он на вершину, взял у принцессы золотое яблоко и тут же повернул коня, спустился с горы и скрылся из глаз, так что никто и опомниться не успел.
Когда братья Аскеладдена вернулись вечером домой, они рассказали, как опять никто не мог подняться на стеклянную гору. А потом рассказали они и о рыцаре в золотых доспехах.
— Вот это было здорово! Другого такого рыцаря во всем свете не сыскать, — говорили они.
— Вот бы мне посмотреть, — сказал Аскеладден.
— Да уж его кольчуга сверкала точно так, как угольная куча, в которой ты вечно копаешься, грязная скотина! — отвечали братья.
На другой день — дело было вечером — всех рыцарей и принцев пригласили к королю и принцессе, чтобы тот, у кого окажется золотое яблоко, показал его всем. Но приходили гости один за другим — сначала принцы, а потом уже рыцари, — а золотого яблока ни у кого не было.
— У кого-то оно должно быть! — сказал король. — Ведь все мы видели своими глазами, как всадник поднялся на гору и взял его себе!
И он отдал приказ, чтобы все жители страны пришли во дворец, так как он хотел проверить, нет ли у них золотого яблока. И пришли они все один за другим, но яблока ни у кого не было. Вот под конец явились к королю и братья Аскеладдена. Были они самые последние, и король спросил, нет ли кого-нибудь еще в королевстве.
— Да вот, есть у нас брат, — отвечали они, — только у него не может быть яблока: он в эти дни ни разу с печки не слезал.
— Все равно, — сказал король. — Раз все побывали во дворце, пусть и он придет.
И вот привели Аскеладдена в королевский дворец.
— Не у тебя ли золотое яблоко? — спросил король.
— Да, вот одно, вот другое, а вот и третье, — ответил Аскеладден и вынул из кармана все три яблока одно за другим.
А потом сбросил с себя грязные лохмотья, и все увидели золотые доспехи, и они так блестели, что глазам было больно.
— Ну, бери себе мою дочь и полкоролевства в придачу, ты все это заслужил, — сказал король.
Сыграли они свадьбу, и досталась Аскеладдену в жены прекрасная принцесса.
Как мальчик к Северному ветру за своей мукой ходилНорвежская сказкаПеревод Е. Суриц
ила-была старая женщина, и был у нее сын; женщина была совсем слабая и больная, и приходилось сыну ходить в амбар за мукой.
Вот однажды пошел он за мукой, и только вышел из амбара, как, откуда ни возьмись, налетел Северный ветер, отнял у него муку и умчался с нею прочь.
Снова пошел мальчик в амбар, и, как только он вышел оттуда, снова налетел Северный ветер и отнял муку; в третий раз все было точно так же. Подумал мальчик, что нехорошо поступает Северный ветер, и осердился. И решил он разыскать его и попросить обратно свою муку.
Ну вот, отправился он в путь, а дорога была долгая. Шел он, шел и пришел наконец к Северному ветру.
— Здравствуй, — говорит мальчик.
— Здравствуй, — говорит Северный ветер, а у самого голос неприветливый. — Ну, чего тебе надо?
— Да хочу, — говорит мальчик, — муку у тебя обратно попросить, которую ты у меня возле амбара отнял. Мы люди бедные, а если ты и последнее у нас отнимешь, нам ничего другого не останется, как умереть с голоду.
— Нет у меня никакой муки, — отвечает ветер. — Но раз уж ты в такой нужде, дам я тебе скатерть, да такую, что стоит тебе только сказать: «Скатерть, расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!» — и будет у тебя все, что твоей душе угодно.
Ну что ж, обрадовался мальчик и пошел домой. Да только дорога была долгая, за день не дойти, и зашел он переночевать на постоялый двор, а когда там собирались ужинать, положил он на стол свою скатерть и говорит: «Скатерть, расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!»
Не успел он это сказать, как скатерть все исполнила, и все стали хвалить ее — хвалят не нахвалятся. Но никому она так не пришлась по душе, как хозяйке постоялого двора: ничего-то не надо ни жарить, ни варить, ни на стол накрывать, ни со стола убирать, думала она. И вот настала ночь, все заснули, а хозяйка взяла скатерть, которую мальчику Северный ветер дал, а вместо нее положила другую, с виду точь-в-точь такую же, да только скатерть эта никого даже кусочком черного хлеба угостить не могла.
Проснулся мальчик, взял скатерть, отправился в путь и к вечеру пришел домой к своей матери.
— Ну, — сказал он, — был я у Северного ветра; он честно со мной рассчитался: дал мне вот скатерть, а скатерть эта не простая. Скажи ей только: «Расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!» — и у тебя будет все, что твоей душе угодно.
— Вот чудеса, — сказала мать, — пока своими глазами не увижу — не поверю.
Мальчик — скорее к столу, положил на него скатерть и говорит:
— Скатерть, расстелись и угости меня самыми вкусными вещами!
А скатерть как лежала, так и осталась, даже кусочком черного хлеба его не угостила.
— Что ж, делать нечего, придется опять к Северному ветру идти, — сказал мальчик и отправился в путь.
Шел он, шел и пришел к Северному ветру.
— Здравствуй, — говорит.
— Здравствуй, — отвечает ветер.
— Отдавай мне муку, которую ты у меня отнял, а скатерть-то твоя никуда не годится.
— Нет у меня муки, — отвечает ему Северный ветер, — на вот, возьми лучше козла, и он будет давать тебе золотые дукаты, как только ты скажешь ему: «Козел, делай деньги!»
Что ж, мальчик не прочь был получить такого козла и тут же отправился в путь; только идти было долго, в один день не дойти, и снова остановился он на постоялом дворе.
Прежде чем попросить еды и питья, он испытал своего козла, чтобы узнать, правду ли сказал Северный ветер, и оказалось, что все чистая правда. Как увидел это хозяин постоялого двора, решил он, что козлу этому цены нет, и, как только мальчик заснул, хозяин взял козла себе, а вместо него подсунул другого, который никаких золотых дукатов делать не мог.
Наутро мальчик отправился со двора, пришел к своей матери и говорит:
— Северный ветер все-таки хороший. Вот дал мне козла, да такого, что скажи ему только: «Козел, делай деньги!» — и он делает золотые дукаты.
— Вот чудеса, — сказала мать, — ни за что я этому не поверю, пока своими глазами не увижу.
— Козел, делай деньги! — сказал мальчик.
Но козел сделал кое-что совсем другое.
Снова пошел мальчик к ветру, сказал, что козел никуда не годится, и попросил рассчитаться за муку.
— Ну, больше я уже ничего не могу тебе дать, — сказал ветер, — кроме той старой палки, что стоит у входа. Может, и она тебе пригодится. Скажи ей: «Бей, моя палочка!» — и она начнет бить и будет драться до тех пор, пока ты не скажешь: «Стой, моя палочка!»
Путь до дому был долгий, и снова зашел мальчик на постоялый двор. Только он уже смекнул, что сталось со скатертью да с козлом, и потому, как вошел, так сразу и улегся на скамью и давай храпеть, будто спит крепким сном.
Подумал хозяин, что и палка, видно, на что-нибудь сгодится. Нашел он точно такую же и положил рядом с мальчиком и хотел уж было взять палку себе, а мальчик-то как закричит:
— Бей, моя палочка!
Палка — бить-колотить, а хозяин давай прыгать через столы да скамьи и кричит-надрывается:
— Прикажи ты этой палке перестать, не то она прибьет меня до смерти! Ой, отдам я тебе и козла, и скатерть!
Решил тогда мальчик, что хозяин уже получил по заслугам:
— Стой, моя палочка!
А потом положил в карман скатерть, взял в руки палку, на веревочке повел козла и со всем этим богатством отправился к себе домой.
Честно рассчитался за муку Северный ветер!
Честно добытая монетаНорвежская сказкаПеревод Э. Шаховой
ила-была на свете бедная женщина. Жила она в маленькой, убогой избушке на самом краю села. Есть ей было нечего, печку топить нечем, вот и послала она своего маленького сынишку в лес за хворостом. На дворе стояла холодная осенняя погода, и мальчик всю дорогу до леса бежал вприпрыжку, чтобы хоть немного согреться. Каждый раз, положив в корзину ветку или корень, мальчик хлопал руками, потому что от холода они стали красные-красные, точь-в-точь как брусника, что росла у него под ногами.
Насобирал мальчик полную корзину хвороста и только было хотел возвращаться домой, как набрел на засеку. И увидел вдруг там белый изъеденный камень.
— Бедный старенький камень! Какой ты белый и бледный! Как же ты, должно быть, промерз! — сказал мальчик, снял с себя куртку и накрыл ею камень.
Пришел домой, а мать спрашивает его, как это он в такой холод в одной рубашке в лес ходил. Он и рассказал ей, как увидел в лесу старый изогнутый камень, белый и бледный от мороза, и как укрыл его своей курткой.
— Дурень ты этакий! — говорит ему мать. — Неужто ты думаешь, камни мерзнут? А если даже и замерз твой камень — своя рубашка ближе к телу. Одежа нынче и так дорогая, а ты еще будешь разбрасывать ее по всяким камням! — И она прогнала мальчика снова в лес за курткой.
Пришел он на то место, где в первый раз нашел камень, и видит: камень одним концом повернулся и чуть приподнялся от земли.
— Бедняжка! Это потому, что ты немножко согрелся под курткой, ведь правда? — сказал мальчик.
Но когда он повнимательнее поглядел на камень, то увидел под ним шкатулку, полную блестящих серебряных монет. «Наверняка краденые, — подумал мальчик. — Ну кто станет прятать в лесу под камнем честно заработанные деньги?»
Взял он шкатулку, отнес ее к озеру неподалеку от засеки и выбросил в него деньги. Но одна монетка выпала из шкатулки и поплыла по воде.
— Вот уж эта добыта честным путем. Монета, что добыта честно, ни за что не потонет, — сказал мальчик, поймал монетку и, захватив куртку, отправился домой.
Пришел домой и давай рассказывать матери, как камень приподнялся от земли, как он нашел шкатулку, полную серебряных монет, и как выбросил ее в озеро, потому что деньги наверняка были краденые.
— Но одна монетка не утонула. Я взял ее, потому что она добыта честным путем, — кончил мальчик.
— Ну что за болван! — пришла в ярость мать. — Если бы из всех монет только одна была добыта честно, то, значит, не так уж много на свете честности. Но хоть бы их украли десять раз подряд, ты ведь нашел их — а своя рубашка ближе к телу. Взял бы ты эти деньги — жить бы нам припеваючи до конца дней наших. Но ты как был дураком, так дураком и остался. Не желаю я больше гнуть спину на тебя! Убирайся на все четыре стороны и сам зарабатывай себе на хлеб!
И пошел мальчик по белу свету. Шел он, шел и, куда бы ни приходил, всюду просился в услужение. «Уж больно маленький и хлипкий», — думали, глядя на него, люди и не брали его.
Долго ли, коротко ль он шел, только пришел он на двор к купцу. И взял его купец к себе на кухню — носить кухарке дрова и воду.
Стал мальчик жить у купца. И вот однажды собрался купец ехать в другую страну, далеко-далеко за море. Стал он спрашивать слуг, чего им привезти из заморской страны. Каждый сказал, и вот дошла очередь до мальчика, что таскал на кухне дрова и воду. Мальчик протянул купцу монетку.
— Что же тебе привезти? — спросил купец. — Ведь много-то на нее не купишь.
— Купите то, что дадут. Это честно добытая монета, — ответил мальчик.
Пообещал ему купец выполнить просьбу и уехал.
Разгрузил купец за морем свои товары, нагрузил новые, накупил всего, что обещал слугам, и вернулся на свой корабль. Собрался уж было отчаливать от пристани и только тут вспомнил, что мальчик дал ему монетку, а он пообещал купить на нее что-нибудь. «Неужто мне из-за какой-то монетки снова возвращаться в город? — подумал купец. — Вздор! От такой ерунды только лишние хлопоты».
Тут, откуда ни возьмись, старуха с мешком на спине.
— Что у тебя в мешке, мать? — спрашивает ее купец.
— Всего-навсего кошка. Не на что мне ее кормить, вот и надумала я выбросить ее в море, да и дело с концом, — отвечает старуха.
«Мальчик просил купить то, что дадут за его монетку», — подумал купец и спросил старуху, не отдаст ли она за монетку свою кошку.
Старуха не заставила себя долго упрашивать, и сделка совершилась.
Только отплыл купец от пристани, как разыгрался на море страшный шторм. Дико завывал ветер, корабль кидало из стороны в сторону, и купец даже не знал, куда их несут разбушевавшиеся волны.
Наконец их прибило к берегу, и они оказались в стране, в которой купец никогда прежде не бывал. Он сразу же отправился в город. Заходит в трактир и видит: на каждом столе лежат розги[93]: у каждого прибора по розге. Удивился купец. «Зачем им столько розог? — подумал он. — Посмотрю, что будут делать с ними остальные», — решил он и сел за стол. А когда принесли еду, понял купец, для чего на каждом столе лежали розги: из всех щелей повылезли тысячи мышей и набросились на еду, и каждому, кто сидел за столом, пришлось отбиваться от них, размахивая во все стороны розгами. Вокруг ничего не было слышно, кроме свиста и ударов розог, один другого сильнее. А иногда люди задевали друг друга по лицу, и тогда им приходилось говорить: «Извините».
— Тяжко живется людям в этой стране! — сказал купец. — А почему бы вам не завести кошку?
— Кошку? — удивились люди.
Они даже не знали, что такое кошка.
Тогда купец принес с корабля кошку, которую купил для мальчика, и все мыши моментально разбежались, и люди впервые с незапамятных времен смогли спокойно покушать. Уж и благодарили они купца! Стали они просить его продать им кошку. Не соглашался сначала купец, а потом все же пообещал уступить им кошку, но запросил за нее сотню талеров. Они охотно заплатили, да еще тысячу раз благодарили купца.
И снова купец отправился в путь-дорогу. Но не успел он выбраться в открытое море, глядь, а на грот-мачте сидит кошка! А вскоре снова разыгрался на море шторм, еще сильнее первого, и корабль швыряло из стороны в сторону и гнало по волнам, пока наконец не прибило к стране, в которой купец никогда прежде не бывал.
Снова купец отправился в трактир и снова увидел на столах розги. Но на сей раз они были куда больше и длиннее первых. Да оно и понятно: мышей здесь было куда больше, и были они куда крупнее тех, что он видел в первый раз.
Опять продал купец кошку и опять взял за нее сто талеров. И опять не пришлось ему долго торговаться.
Поплыл купец дальше. Только вышел в открытое море, глядь, а кошка тут как тут: сидит себе на грот-мачте. И снова разыгрался шторм, и волны гнали корабль до тех пор, пока не прибило его к стране, в которой купец никогда прежде не бывал.
Пошел он снова в трактир. И здесь тоже на столах лежали розги, но каждая розга была в полтора аршина длиной, а толщиной с маленькую метелку. Купцу рассказали, что поесть для жителей этой страны — сущее мучение: тысячи большущих отвратительных крыс набрасываются на еду и людям с трудом удается вырвать у них кусок и сунуть его в рот.
Принес купец кошку с корабля, и жители страны вздохнули с облегчением. Стали они упрашивать купца продать им кошку. Долго не соглашался купец, но наконец обещал уступить кошку, запросив за нее триста талеров. Они с радостью согласились, не переставая благодарить и благословлять купца.
И снова отправился купец в путь-дорогу. «Сколько же денег заработал мальчик на монете, что послал со мной? — раздумывал он. — Ну что ж, придется отдать ему малую толику, но, конечно, не все. Ведь это я купил ему кошку. Своя рубашка ближе к телу».
Только он это подумал, как разыгрался на море шторм, да такой сильный, что всем уже стало казаться, что корабль вот-вот пойдет ко дну. Смекнул купец, что ничего другого ему не остается, как пообещать отдать мальчику все деньги. И правда: стоило ему это сделать, как шторм утих, и корабль на всех парусах помчался к дому.
Вернулся купец домой и отдал мальчику пятьсот талеров да свою дочь в придачу. Потому что теперь мальчик, который таскал дрова и воду на кухню, стал таким же богатым, как сам купец.
И стал мальчик жить-поживать да добра наживать. А мать свою он взял к себе и всегда был добр к ней.
— Не верю я, — сказал мальчик, — что своя рубашка ближе к телу.