Как раз и жена его из дворца прибежала, сказали ей, что с мужем беда. Покричала она, поахала, в обморок упала, дали ей нашатырю – всё как у благородных дам положено. Потом показал ей Губернатор Шимшона. «Как-де тебе, душенька, такой еврей, если я, предположим, его в советчики возьму?»
А у нашего героя, пока он в реке был, с лица вся сажа сошла. Губернаторша посмотрела, зарумянилась и говорит супругу: «Попробуй только кого другого взять!».
Так Шимшон-шлимазл стал правителем всего того обширного края.
В первый же день пришлось ему решать тяжбу, с которой совсем измучился главный судья, никак не мог вынести приговор.
У судей оно ведь как устроено? Когда одна из сторон сунула больше, чем другая, всё просто. Решил дело в ее пользу, и хорошо. Если обе стороны пожадничали, ничего не дали, либо нет у них денег судью уважить, ему тоже нетрудно. Признаёшь виновными и ответчика, и истца, чтоб другим неповадно было.
Тут же тягались между собой богатый помещик с богатым купцом. Один дал тыщу и другой дал тыщу, вот судья и растерялся. Решать надо было по законам, но для этого их же все прочесть нужно, а на шкаф, в котором законы хранятся, и посмотреть страшно – сколько там книг. Один только еврей-советчик их не боялся, и когда он помер, тяжба остановилась.
Приходит судья к новому губернаторскому советчику, говорит: так, мол, и так, выручайте, ваше еврейское превосходительство. Сделайте милость, посмотрите, как там в законах про эту закавыку растолковано.
Шимшон на шкаф с книгами глянул, да поскорей от него отвернулся. Страшно стало. «Чего, – говорит, – там смотреть. Я и так знаю. Ведите этих, которые судятся». «Истца с ответчиком?». «Вот-вот, их».
Приходят помещик с купцом, начинают каждый свою правду доказывать. Шимшон слушает, ничего понять не может.
Почесал макушку, спрашивает помещика: «Ты кого больше чтишь: царя-батюшку или царский герб, орла с двумя головами?».
Тот отвечает: «Больше всего чту царя, как я есть верноподданный его величества помещик».
«А ты?» – спросил Шимшон купца.
Тот подумал-подумал, в чем тут подвох, и говорит: «А я превыше всего чту герб, потому что его почитает сам царь».
«А в Бога вы оба веруете? – продолжает Шимшон. – Верите, что Он никогда не ошибается?».
Верим, отвечают. Нельзя не верить.
«Вот и хорошо».
Взял Шимшон серебряный рубль, подкинул вверх. «Коли царем упадет – значит, Бог в пользу помещика решил, а коли орлом – в пользу купца. Ему, Богу, видней».
Рубль упал царем кверху, и купец спорить с Богом не насмелился. Так трудная тяжба и разрешилась.
Главный судья обрадовался, постановил, чтобы все трудные тяжбы отныне только так и велись. Теперь в судах кидали монету, и Бог сам поворачивал ее орлом или решкой, а кто недоволен – подавай апелляцию на Всевышнего, коли тебе охота. Волокита в судах закончилась, и весь край славил нового губернаторского еврея.
На второй день Губернатор собрал всех чиновников для решения накопившихся дел. Пришли сто начальников, у каждого по сто папок, в каждой сто бумаг, и на каждой прописано, что надо запретить, а что позволить, в какой цвет можно красить заборы, а в какой нельзя, в какой день и с какого часу чем торговать, какие когда наряды надевать, какими словами позволительно и непозволительно ругаться, и еще много всякого разного.
Губернатор говорит: «Что делать будет, Шимшончик? С которой папки начнем?»
Тот давай чесать макушку – вдруг сызнова какая мысль придет. Нет, не пришла.
«А ну их всех, – говорит тогда. – Пусть уходят со своими папками и без вызова больше никогда не появляются. Ничего запрещать и позволять не надо».
«Как так? Разве можно людям ничего не запрещать и не позволять? Этак они черт знает чего наворотят!»
«Вот когда наворотят, тогда и будем думать», – сказал Шимшон.
«Гениально!» – восхитился Губернатор, которому такое в голову не приходило. Как замашет руками на чиновников, будто на гусей: кыш, кыш отсюда! Они и пошли.
И стало всем жителям края привольно. Всяк красил свой забор в цвет, который ему люб, всяк торговал когда хотел, без опаски затевал новое дело, а коли где случалось какое безобразие, его там же, на месте, исправляли, не спрашивая у Губернатора.
В общем, всем было хорошо. И народу, потому что ему всегда хорошо, когда начальство не докучает, и Губернатору, потому что дела решались сами собой и можно было жить в свое губернаторское удовольствие.
Шимшон прослыл самым мудрым евреем на свете. По праздникам он выходил к народу на площадь и завязывал узлом железные кочерги, ломал подковы, подбрасывал кверху пятипудовые мешки с мукой. За это его любили еще больше. «Какой он умный!» – говорили мужчины. «А какой красивый!» – вздыхали женщины.
Они, женщины, только и омрачали Шимшону жизнь – проходу ему не давали, но тут уж было ничего не поделать. Как говорят гои, у каждого свой крест. А в Талмуде, который писали люди поумнее нас с вами, про такое сказано: «Слишком много хорошего – это плохо, ибо всего должно быть в меру, даже хорошего». Но разве кто-нибудь на свете это понимает?
Может быть, только китайцы, и то навряд ли.
Невидимый сад мастера ВанаКитайская сказка
Во времена, когда люди жили проще, но честнее, чем нынче, жил в городе Чэнду, столице царства Шу, непревзойденный мастер садового искусства по имени Ван.
Дом у него был маленький и ветхий, потому что Ван совсем не заботился об удобствах тела. Сад тоже невелик, зато это был самый чудесный сад на свете, и каждое растение в нем не имело себе равных во всем Китае. Если у Вана рос пион, это был самый красивый пион под небом, если роза – то такая, что на другие розы смотреть уже не хотелось, только на эту.
Но Вану этого было мало. Он выводил еще и новые, прежде небывалые цветы, причем больше всего ценил лотосы, выращивая их в маленьком пруду, к которому никто кроме хозяина приближаться не смел.
Мастер и в сад-то никого не пускал. Жил один среди цветов, которые ему нравились гораздо больше людей, что неудивительно. Люди приносят не только радость, но и горе, а цветы одну радость. Печаль испытываешь, лишь когда они увядают.
Так Ван и жил. Радовался, когда цветы распускались и оплакивал те, что увядали, но скоро утешался, ибо растения у искусного садовника полностью не умирают. Остаются семена, и из них вырастают точно такие же растения, а у истинного мастера даже лучшие, чем прежде.
Когда Ван утром выходил на веранду, цветы поворачивались к нему, тянулись лепестками. Он разговаривал с каждым. Один похвалит, другим повосхищается, ведь цветы по своему характеру очень тщеславны и обожают лесть, от нее они расцветают еще пышней. Таковы они все кроме лотосов, подле которых следует молчать. Некоторые из этих священных растений, в особенности того или иного красного оттенка, обладают магической силой, и лучше ее пустыми словами, без нужды, не пробуждать.
Лотос Фэйсинь, имеющий четыре малиновых лепестка, может придать телу невесомость. Если сорвать лепестки один за другим, мысленно произнеся заклинание, ведомое посвященным, в течение целого дня сможешь летать, как птица.
Лотос Канфу с шестью алыми лепестками, если потереть им живот, вылечивает любую болезнь.
Золотой Баоцзян с десятью лепестками позволяет находить зарытые в земле клады. Надо взять в руку цветок, и он сам отведет туда, куда нужно.
Багровый Минси с двенадцатью лепестками одарит ясновидением того, кто украсит им свою прическу. Для такого человека на свете не будет тайн, он слышит даже несказанное и видит то, чего еще не случилось.
Светло-пурпурный Шанлян с шестнадцатью лепестками умиряет сердце даже закоренелого злодея – нужно лишь подойти к нему, слегка ударить цветком по голове, и плохой человек преобразится.
Лиловый Усинь имеет всего два лепестка. В отличие от остальных лотосов он скромен, даже невзрачен, но этот цветок ценится не за свой вид, а наоборот, за невидимость. Вокруг Усиня образуется магический круг радиусом в пять чжанов, и всё, что внутри этого круга, становится недоступным для взгляда окружающих. Мастер вывел этот цветок раньше других, и волшебной ауры Усиня как раз хватило, чтобы в нее поместился весь чудесный сад. Хоть он по-прежнему находился посреди столицы, теперь люди его не видели и не мешали Вану своими вздорами. Он их тоже не видел, только слышал гул улиц, но от этой докуки избавился без волшебства: просто затыкал уши кусочками мягкого мха и существовал в блаженной тишине. Скоро соседи позабыли, что на этом месте когда-то жил садовод, а он забыл про них. Где-то совсем близко, за незримой стеной, кричали, бранились, плакали, смеялись, но мастер этого не видел и не слышал.
Нечего и говорить, что чарами остальных магических лотосов Ван не пользовался. Ему некуда и незачем было летать, болеть он не болел, в золотых кладах не нуждался, в ясновидении – тем более. Его занимали только тайны Красоты.
Но Красота, как всякая могучая сила, несет в себе и опасности, о чем садоводу мог бы поведать Лотос Ясновидения, но для этого сначала пришлось бы его сорвать, а такое Вану и в голову не приходило.
Всезнающий лотос Минси, к примеру, предупредил бы, что Красота подобна опиуму. Чем больше ее потребляешь, тем больше от нее зависишь, и насытиться ею невозможно. Голод делается только требовательней.
То же происходило и с Ваном. Его сад становился всё прекрасней, но мастер не испытывал удовлетворения. Ему казалось, что цветы могут быть еще красивей.
Так у него зародилась великая мечта – вывести Самый Прекрасный Лотос На Свете. Такой, чтобы смотреть на него, не отрываясь, всю жизнь и ни в чем ином более не нуждаться.
Теперь Ван с утра до вечера колдовал над ростками и семенами, менял состав почвы и воды, оттачивал заклинания, развешивал над своим прудом тончайшие шелковые занавесы, просеивающие солнечный и лунный свет.