Пришло время доить коров. Взяла старушка подойник, вышла из юрты. Только зазвенел под молоком подойник — в юрте колокольчики-бубенчики зазвенели, ножницы со стуком на пол упали. Вбежала старушка в юрту — сидит на постели та же девушка-красавица, только еще красивей прежней.
— Как ты пришла, как здесь очутилась, дочка? — спросила Байбярикян.
— Мама, — ответила девушка, — когда Харжит-Берген повез меня из дому и увидел на опушке леса лисицу, он сказал мне: «Я поскачу в лес за лисицей, а ты поезжай по дороге, где повешена соболья шкура; на ту дорогу, где повешена медвежья шкура, не сворачивай». Забыла я его наказ, не той дорогой поехала и доехала до железной юрты. Из нее вышла дочь восьминогого абаасы, стащила меня с лошади. Весь мой убор-наряд с меня сорвала, сама в него нарядилась и мое обличье приняла. Потом села верхом на мою лошадь и поехала. Серые злые собаки схватили меня и, бездыханную, бросили в широком поле. Тут я и выросла снова хвощ-травою. Как мне теперь найти-увидеть Харжит-Бергена?
Старушка Байбярикян утешать девушку стала.
— Увидишь, встретишь, — сказала она. — А пока живи у меня любимой дочерью, как и раньше жила.
И стала девушка-хвощинка снова жить у маленькой старушки Байбярикян с пятью коровами.
Чубарая лошадь, как только узнала, что ее хозяйка ожила, пожаловалась отцу Харжит-Бергена.
— Слушай, что я тебе скажу, господин, — проговорила она. — Дочь восьминогого абаасы погубила мою хозяйку! Когда твой сын Харжит-Берген оставил невесту одну, доехала она до развилки, свернула на ту запретную дорогу, где висит медвежья шкура, и приехала к железной юрте. Из юрты выскочила дочь абаасы. Стащила с невесты весь праздничный убор-наряд и нарядилась в него сама и ее обличье приняла. И живет теперь дочь абаасы в твоей юрте, твоей невесткой стала, а моя хозяйка снова ожила, снова стала дочерью старушки Байбярикян. Возьмите ее, приведите в юрту, отдайте сыну, а не то дочь абаасы очаг ваш разрушит, погубит вас всех!
Выслушал старик слова Чубарой лошади, за голову схватился, стремглав в юрту вбежал.
Увидела его дочь абаасы. Должно быть, догадалась — почернела вся.
— Сын! — спросил старик Харжит-Бергена. — Откуда ты привез свою жену?
— Я привез дочь маленькой старушки Байбярикян с пятью коровами! — ответил Харжит-Берген.
— Какой масти была лошадь, на которой ты ее вез?
— Лошадь была Чубарая, понимающая человечью речь.
— Так вот, Чубарая лошадь сказала мне, что когда ты оставил невесту одну и она доехала до развилки, то свернула на ту дорогу, где висит медвежья шкура Приехала она к железной юрте. Из юрты выскочила дочь восьминогого абаасы, стащила с невесты весь праздничный наряд, сама в него нарядилась и ее обличье приняла. Так, обманом, к нам и приехала. Вот почему она лошадь не к разукрашенной коновязи, а к старой, корявой иве привязала… Ступай, сын, к старушке Байбярикян, упроси-умоли девушку вернуться к нам. Приведи ее во что бы то ни стало. А дочь восьминогого абаасы, как велит Чубарая лошадь, привяжи к хвосту дикого коня и выгони его в поле — пусть он размечет там ее кости. А не то погубит она всех нас — и людей, и скотину!
Услыхал это Харжит-Берген, устыдился и разгневался. Схватил коварную дочь абаасы, выволок из-за занавески, привязал к хвосту дикого коня. Умчал ее конь в широкое поле.
А потом Харжит-Берген поскакал к старушке Байбярикян с пятью коровами. Соскочил с коня, еще не доехав до коновязи, — так торопился. Увидела его старушка Байбярикян, выбежала навстречу, обрадовалась, как потерявшемуся, который нашелся, как умершему, который ожил. От коновязи до юрты постлала зеленой травы, на радостях лучшую свою корову заколола.
А девушка подошла к Харжит-Бергену, взглянула на него, заплакала:
— Зачем ты пришел ко мне? Ты дал дочери восьминогого абаасы пролить мою алую кровь, кинул меня на растерзание свирепым псам… После этого какую ты теперь жену ищешь здесь? Девушек больше, чем окуней. Ищи жену среди них. А как я могу пойти за тебя?
— Не отдавал я тебя дочери восьминогого абаасы, — сказал Харжит-Берген, — не отдавал на растерзание свирепым псам! Ты же знаешь, погнался я за лисицей, а тебе дорогу указал. Но ведь я тебе не говорил: «Ступай навстречу гибели!»
Старушка Байбярикян, глядя на молодых, прослезилась от счастья, потом смахнула слезы с обоих глаз на обе стороны, между девушкой и Харжит-Бергеном села:
— Что же это вы — отыскались, увиделись и не радуетесь? Скажу вам: опять любите друг друга, живите в дружбе. И пусть никто из вас моих слов не ослушается!
Девушка тихо сказала:
— Хорошо, не ослушаюсь тебя. Все старое забуду.
А Харжит-Берген вскочил, запрыгал от радости, заплясал, стал девушку обнимать-целовать. Начали они играть и никак не могли наиграться, стали разговаривать и никак не могли наговориться.
А потом Чубарую лошадь оседлали серебряным седлом, взнуздали серебряной уздой, покрыли серебряной попоной, навесили серебряные переметные сумы, пристегнули у седла серебряную плетку. Девушку одели-нарядили, в путь-дорогу снарядили.
Долго ли, коротко ли молодые ехали, к юрте отца Харжит-Бергена приехали.
Все родные, все девять братьев Харжит-Бергена вышли встречать невесту.
От коновязи до юрты устлали дорогу зеленой травой.
«Приедет невеста, — подумали молодцы, — ступит на землю, и по ее следам побегут соболи».
Готовили они стрелы для этого и так старательно работали, что с больших пальцев кожа сошла, а от долгого прицеливания глаза скосились на сторону.
Восемь девушек-сестер нитки сучили так, что с ладоней кожа сошла. Ждали невесту, думали: «Как явится на жениховом дворе да звонко заговорит — посыплются изо рта ее дорогие красные бусинки».
Приехал Харжит-Берген с невестой. Девушки приняли поводья их коней и привязали у коновязи. Приняли невесту на руки, спустили на землю.
Заговорила невеста — словно колокольчики-бубенчики зазвенели, посыпались красные бусинки.
Принялись девушки собирать их да на нитки нанизывать. Пошла невеста к юрте — соболи побежали по ее следам. Стали молодцы стрелять соболей.
Вошла невеста в дом, растопила очаг тремя верхушками молодых лиственниц — запылал ярко огонь и все в юрте, как солнцем, осветил.
Натянули вокруг дома ремень с девятью изгибами, привязали к нему девяносто чубарых жеребят. На правой стороне двора воткнули девять столбов и привязали к ним девять белых жеребцов. Девять белых шаманов пригласили. На левой стороне поставили восемь столбов и привязали к ним восемь быков из восьми стад.
Начали играть свадьбу. Съехались-собрались на нее гости из всех племен, из всех улу́сов[2]. Целую неделю ели, пили, веселились. Были тут певицы, были тут плясуны, были тут певцы-олонхо́суты[3], были тут борцы, были тут бегуны и прыгуны…
Кончился пир, разъехались гости.
А Харжит-Берген с женой-хвощинкой стали жить-поживать да добра наживать. Долго жили. Говорят, внуки их до нынешнего дня живут.
ТРИ СЫНА БЕДНЯКАКазахская сказка
Перевод Н. Анова
ил на свете бедняк. Было у него три сына. Старшего звали Ашке́н, среднего — Мошке́н, а младшего — Жумагельды́. Отличались они большой силой и были очень похожи друг на друга.
Отдал отец сыновей в школу. С нетерпеньем ждал, когда они выучатся, вырастут и станут ему помощниками.
Заметил как-то он, что сыновья, уходя утром в школу, а вечером возвращаясь домой, стали с ним здороваться. Раньше никогда этого не было.
Призадумался бедняк:
«Поглупели они, что ли, от учения? Или недоброе задумали?»
И сказал он сыновьям:
— Дети! Не к добру такая вежливость для простых людей. Не надо так делать.
Но сыновья не обратили никакого внимания на его слова.
Позвал тогда бедняк друзей и поведал им свою печаль.
Друзья сказали:
— Ни к чему тебе с ними жить. Пусть уходят куда хотят.
Послушал бедняк совета друзей. Собрал он сыновей, дал им полный мешок провизии и проводил со двора.
Дошли сыновья до большой дороги. Оглянулись и видят, что за ними бежит отец и руками машет.
Старший сын Ашкен говорит:
— Подождем отца. Он просит нас остановиться. Средний сын Мошкен сказал:
— Не надо. Раз он нас выгнал, нечего надеяться, что позовет обратно.
Младший сын Жумагельды поддержал старшего брата:
— Послушаем все же, что скажет отец.
«При двух голосах — третий молчит» — говорит пословица. Подчинился Мошкен братьям. Остановились они и подождали отца.
— Желаю вам, дорогие дети, счастливого пути, — сказал бедняк. — На прощание хочу дать несколько советов. Встретится вам в пути дремучий лес с болотами и камышами — не останавливайтесь и не ночуйте в нем. Попадется одинокая могила — не отдыхайте возле нее. Встретится большое кладбище — не делайте там привала.
Попрощался бедняк с сыновьями. Пошли они дальше своею дорогой.
Однажды в полдень добрели усталые братья до дремучего леса с болотами и камышами.
Вспомнил тут Ашкен:
— Отец наказывал не останавливаться в таком месте!
Решили путники поторопиться, чтобы пройти лес до наступления темноты и заночевать в степи.
Долго шли они. А лесу конца-краю не видно. Наступил вечер.
Выбились братья из последних сил и говорят между собой:
— Чему быть — того не миновать. Давайте заночуем здесь. Иначе заблудимся и пропадем.
Устроили они привал. Мошкен и Жумагельды легли спать, а Ашкен стал их караулить.
Не спит он. Зорко посматривает вокруг. Охраняет сон братьев.
Прошла полночь. Вдруг зашумел ветер, нагнал черные тучи. Спрятался месяц. Темно стало, хоть глаза выколи. Поднялась сильная буря. Страшно загудел дремучий лес.
Вдруг какое-то чудовище накинулось на Ашкена. Не растерялся старший брат, вступил с ним в борьбу. До утренней зари боролся и победил чудовище.
Смотрит: лежит перед ним огромная Желтая семиглавая птица.