«Гордон: кот, который сделал себя сам» появился на свет в конце шестидесятых, когда одна небольшая (и ныне канувшая в небытие) мультипликационная студия попросила Бигла подкинуть им какую-нибудь идею для полнометражного проекта. Из этого ничего толком не вышло, и до 2001 года рассказ провалялся на полке, пока друг писателя не обнаружил рукопись, разбираясь в проржавевшем шкафу в гараже, где Бигл хранил свои документы. Несколько раз переработав рассказ, Бигл опубликовал его в своей бесплатной электронной рассылке The Raven, а затем переиздал его в сборнике The Line Between («Линия посередине»). В данный момент автор переделывает эту историю в полноценную книгу для детей.
У Бигла есть персидская кошечка по имени Принцесса Грейс, которая общается исключительно с собаками (остальные кошки для нее — пустое место) и считается полноценным членом стаи. «Гордон» — это плод размышлений Бигла о том, каков был бы мышиный аналог Принцессы Грейс (или Хасси, как называют ее дети автора).
Охотник на ягуаровЛюциус Шепард
Прошел уже почти год с того момента, как Эстебан Каакс в последний раз появлялся в городе, но его жена задолжала торговцу электротехникой Онофрио Эстевесу, и вот он отправился туда снова. По природе своей он был человеком, которому красоты природы милей всего на свете, безмятежная размеренность крестьянской жизни придавала ему сил, а по ночам он от души наслаждался беседами и прибаутками у костра или был счастлив лежать бок о бок со своей женой, Инкарнасьон. Он как от чумы бежал от Пуэрто-Морады, где всем заправляли фирмы, экспортирующие фрукты, где собаки были угрюмы, а из забегаловок орала американская музыка. Из окон его дома на вершине горы, чьи склоны огораживали Бахия Онда с севера и проржавевшие жестяные крыши домов, что опоясывали залив, напоминая засохшую кровяную корку на устах умирающего.
Но в то утро выбора у него не было: надо было идти в город. Инкарнасьон без его ведома купила в кредит у Онофрио телевизор на батарейках, и продавец угрожал отобрать трех молочных коров Эстебана в счет восьмисот лемпир, которые они задолжали; он отказывался брать телевизор назад, но передал, что согласен обсудить альтернативный метод оплаты. Если Эстебан потеряет коров, то на его доход нельзя будет даже прокормиться, и ему придется снова приниматься за старую работу, гораздо менее почетную, чем фермерский труд.
Спускаясь с горы мимо соломенных хижин и бамбуковых изгородей — в точности, как и у него самого, шагая по тропе, вьющейся через бурые от солнца заросли (в основном то были банановые деревья), он думал не об Онофрио. Он думал об Инкарнасьон. Она всегда была легкомысленной, он хорошо знал это еще тогда, когда они только поженились, и все же этот случай с телевизором явно показывал, какие разногласия появились между ними с тех пор, как выросли их дети. Она заважничала, начала смеяться над деревенской простотой Эстебана и обзавелась кружком пожилых подруг. Почти все они были вдовами, претендовали на изысканность манер и смотрели на Инкарнасьон как на старшую. Каждый вечер они сбивались в стайку вокруг телевизора и пытались перещеголять друг друга в искусстве комментариев: практиковались они на американских детективных сериалах. И каждую ночь Эстебан сидел снаружи, предаваясь невеселым размышлениям о своем браке. Ему казалось, что своим общением с вдовами Инкарнасьон показывает ему, с каким нетерпением она ожидает возможности облачиться в черную юбку и шаль, показывает, что теперь, когда роль отца он уже выполнил, Эстебан превратился для нее в досадную помеху. Хотя ей шел лишь сорок второй год (она на три года была младше Эстебана), но чувственная жизнь уже утрачивала для нее значение: они теперь редко предавались любовной страсти, и Эстебан был уверен, что в этом частично выразилась ее обида за то, что года пощадили его. Он был похож на одного из племени Старая Патука: высокий, с угловатыми чертами и широко расставленными глазами; его медно-красная кожа была еще гладкой, а волосы отливали цветом воронова крыла. У самой Инкарнасьон уже стали появляться седые прядки, и чистая красота ее фигуры растворилась под слоями жира. Но он и не ждал, что она вечно будет прекрасна; он пытался уверить ее, что любит не только девушку, какой она была, но и женщину, которой она стала. Но та женщина умирала, зараженная той же болезнью, что и весь Пуэрто-Морада. Возможно, любовь ее к нему тоже находилась при последнем издыхании.
Пыльная улочка, на которой находился магазин электрических товаров, бежала позади кинотеатра и отеля «Цирко дель Мар». С той ее стороны, что была дальше от моря, Эстебан видел, как звонницы Санта-Мария-дель-Онда поднимаются над крышей гостиницы, точно рога огромной каменной улитки. В юности, повинуясь желанию матери, он собирался стать священником и провел три года в заточении под этими колокольнями. Под руководством старого отца Гонсалво он готовился поступать в семинарию. Об этом периоде своей жизни он жалел больше всего, ибо ученые премудрости, которые он постиг, равно отдалили его как от мира индейцев, так и от современного общества; в душе он придерживался того, чему учил его отец — принципы магии, история племени, законы природы, и все же ему не удавалось избавиться от ощущения, что это все просто предрассудки или ненужные знания. Тень звонниц лежала на его душе так же незыблемо, как на мощеной площади перед церковью, и один их вид вызывал у него желание прибавить шагу и опустить глаза.
Дальше по улице располагалась «Кантина Атомика», место сбора городской золотой молодежи, а напротив — магазин электротоваров: одноэтажное здание, обмазанное желтой штукатуркой, с рифлеными металлическими рулонными шторами, которые на ночь опускались. Фасад был украшен росписью, которая вроде как должна была изображать представленный внутри товар: сияющие холодильники, телевизоры и стиральные машины. Под ними были нарисованы крохотные мужчины и женщины, воздевающие в восторге руки: по сравнению с ними приборы казались просто огромными. На самом деле продукция вызывала куда меньше восхищения, в основном это были радиоприемники и подержанное кухонное оборудование. Мало кто в Пуэрто-Мораде мог позволить себе что-либо сверх этого, а те, кто мог, ездили за покупками в другие места. Клиентура Онофрио по преимуществу состояла из бедняков, едва справлявшихся с графиком выплат; основную прибыль он получал, перепродавая одни и те же устройства снова и снова.
Когда Эстебан вошел, Раймундо Эстевес, бледный юноша с пухлыми щечками, тяжелыми веками и дерзким языком, стоял, прислонившись к конторке. Раймундо ухмыльнулся и пронзительно свистнул. Через пару секунд из задней комнаты показался его отец: огромный слизняк, еще бледнее сына. К его пятнистому лбу прилипли ниточки седых волос, перед его гуайаберы растягивался под напором брюха. Он лучезарно улыбнулся и протянул руку.
— Как прекрасно видеть вас снова! Раймундо! Принеси нам кофе и пару стульев.
Эстебан терпеть не мог Онофрио, но ему приходилось быть вежливым. Он пожал протянутую руку. Раймундо разлил кофе по блюдечкам и приволок стулья, бросая сердитые взгляды: он был зол, что его заставили прислуживать индейцу. Присев, Эстебан спросил:
— Почему вы не позволите мне вернуть телевизор? — И, не в силах сдержаться, добавил: — Разве вы больше не стремитесь обдурить мой народ?
Онофрио вздохнул; казалось, он больше не в силах был объяснять что-либо дураку вроде Эстебана:
— Я не дурю ваш народ. Разрешая вам возвращать товар, я иду в обход контрактов. А ведь мог бы и в суд обратиться. И я придумал способ, как вам сохранить телевизор, не выплачивая вообще никаких денег. Разве это называется «обдурить»?
Бесполезно спорить с человеком с такой гибкой и своекорыстной логикой. Поэтому Эстебан просто ответил:
— Говорите, что собирались.
Онофрио облизал губы цвета сырой колбасы:
— Я хочу, чтобы вы убили ягуара в Баррио Каролина.
— Я больше не охочусь.
— Индеец боится, — вставая со стула за спиной Эстебана, отозвался Раймундо. — Я же говорил тебе.
Онофрио отмахнулся от него и обратился к Эстебану:
— Но это же неразумно. Если я заберу ваших коров, вам снова придется охотиться. Но если вы поможете мне, вам придется убить всего-то одного ягуара.
— Одного, который уже убил восьмерых охотников. — Эстебан поставил чашку на стол и поднялся. — Это не просто ягуар.
Раймундо пренебрежительно рассмеялся, и Эстебан пронзил его пристальным взглядом.
— Ах! — Онофрио льстиво заулыбался. — Но ни один из этих восьми не пользовался вашим методом.
— Прошу извинить меня, дон Онофрио, — с насмешливой учтивостью обратился к нему Эстебан. — Но у меня действительно масса других дел.
— Я приплачу вам пятьсот лемпир, — сказал Онофрио.
— Но почему? Простите, но мне не верится, что вы делаете это из заботы об общественном благополучии.
Жирное горло Онофрио заходило ходуном; он помрачнел.
— Ну да ладно, это неважно. Все равно этой суммы недостаточно.
— Что ж, тогда тысячу. — Онофрио больше не мог скрыть тревоги под маской привычного равнодушия.
Заинтригованный, желая узнать, насколько велико беспокойство Онофрио, Эстебан взял цифру с потолка:
— Десять тысяч. Деньги вперед.
— Да это просто смешно! На эти деньги я смогу нанять десять охотников! Двадцать!
Эстебан лишь пожал плечами:
— И ни один из них не владеет моим методом.
Онофрио с минуту сидел, заламывая руки, словно благочестие мешало ему принять решение. И затем выдавил из себя:
— Так и быть. Десять тысяч!
Эстебан вдруг понял, почему Онофрио так пекся о Баррио Каролина; по сравнению с выгодой, которую извлечет из дела торговец, вознаграждение Эстебана казалось просто ничтожным. Но им уже завладели мечты о том, что могут принести ему эти десять тысяч лемпир: стадо коров, грузовик для перевозки товара или — это казалось ему самым удачным вариантом — маленький оштукатуренный домик в Баррио Кларин, который так запал в сердце Инкарнасьон. Может, заполучив этот дом, она потеплеет к Эстебану. Он заметил, что Раймундо смотрит на него в упор с понимающей усмешкой; да и Онофрио, все еще разъяренный запрошенной платой, уже снова выказывал признаки довольства: поправлял свою гуайаберу, приглаживал свои и так прилизанные волосы. Из-за того, что они смогли его купить, Эстебан почувствовал себя униженным. Чтобы сохранить остатки достоинства, он повернулся и прошел к двери.