— Я подумаю над вашим предложением, — бросил он через плечо. — И дам ответ завтра утром.
«Смертоносный отряд из Нью-Йорка», разрекламированный фильм с лысым американским актером в главной роли — вот чем на этот раз заманила Инкарнасьон своих вдов на вечерние посиделки, и они расселись по-турецки на полу, заполонив всю хижину. Угольную печку и ночной гамак пришлось перенести на улицу, потому что опоздавшим плохо было видно экран. Эстебан стоял в дверях, и ему казалось, что дом его захватила стая огромных черных птиц в капюшонах, которые получали команды из самой глубины мерцающего драгоценного камня с серым отливом. Он неохотно протиснулся сквозь них и пробрался к полкам на стене позади телевизора; он протянул руку к верхней и вытащил длинный сверток, укутанный в несколько слоев промасленных газет. Боковым зрением Эстебан видел, что Инкарнасьон следит за ним, поджав улыбающиеся губы, и эта улыбка-шрам выжигала клеймо на его сердце. Она знала, что он собирался сделать, и это приводило ее в восторг! Возможно, она была посвящена в план Онофрио по убийству ягуара, возможно, они с Онофрио даже сговорились, чтобы поймать его в ловушку. Он проковылял между вдовами (они закудахтали), вышел к своей банановой роще и уселся на камне. Ночное небо заволокли облака, и сквозь рваные очертания листвы виднелась лишь жалкая горстка звезд; листья терлись друг о друга на ветру. Эстебан слышал, как фыркает одна из коров, чувствовал пряный запах загона. Ему казалось, что вся суть его жизни свелась теперь к этой роли постороннего наблюдателя, и он ощущал всю горечь этого отчуждения. Конечно, он признавал, что его брак не удался, но все же не мог припомнить ничего, чем заслужил бы такую исполненную ненависти улыбку Инкарнасьон.
Помедлив немного, он развернул газеты и извлек мачете с тонким лезвием: обычно таким рубили стволы бананов, но он использовал его для охоты на ягуаров. Просто взяв его в руки, он снова почувствовал уверенность, будто оружие придало ему сил. С последней охоты прошло уже четыре года, но он знал, что навыка не утратил. Однажды его провозгласили лучшим охотником в Нуэва-Эсперанза, — до него этот титул носил его отец, — и он оставил свое ремесло не по старости и не из-за недуга, а просто потому, что ягуары красивы, и красота их стала для него важнее всех причин для убийства. И с этим ягуаром из Баррио Каролина то же самое: он угрожал только тем, кто охотился за ним, кто стремился захватить его территорию; его смерть обогатит лишь бесчестного мужчину и вздорную женщину и вдобавок послужит дальнейшей скверне Пуэрто-Морады. А кроме того, то был черный ягуар.
— Черные ягуары, — говаривал его отец. — Это создания ночи. Они могут принимать иные обличья, у них есть свои магические цели, в которые лучше не соваться. Никогда не охоться на черных ягуаров!
Отец не говорил, что черные ягуары живут на луне, он рассказывал лишь, что эти животные пользуются лунной силой. Но в детстве Эстебану снились лунные леса цвета слоновой кости и серебристые луга, по которым, словно черная вода, стремительно текли ягуары; когда он рассказал об этих снах своему отцу, тот сказал, что в таких снах содержится правда, и рано или поздно он отыщет эту истину. Эстебан всегда верил в сны; его не поколебали даже скалистые безвоздушные пейзажи научных передач из телевизора Инкарнасьон: когда загадка луны объяснилась, ночное светило осталось сном, просто смысла в нем было меньше: словно сообщили факт, сводящий реальность к тому, что нам уже известно.
Но, размышляя об этом, Эстебан внезапно осознал: убив ягуара, он может разом решить все свои проблемы; пойдя против учений отца, убив свои сны, свои индейские представления о мире, он, возможно, сможет жить с женой в согласии. Слишком долго он стоял между двух представлений о мире, пришла пора выбирать. Хотя выбора на самом деле у него и не было. Он жил в этом мире, а не среди ягуаров; если ему придется убить волшебное существо, чтобы позволить себе наслаждаться благами вроде телевизора, походов в кино и оштукатуренного домика в Баррио Кларин, что ж, в такой метод он верит. Он помахал мачете, рассекая темный воздух, и рассмеялся. Легкомыслие Инкарнасьон, его охотничий дар, жадность Онофрио, ягуар, телевизор… все это сплелось вместе изящно, словно элементы заклинания, которое освободит его от магии и послужит на пользу антимагическим представлениям, что уже развратили Пуэрто-Мораду. Смех снова овладел им, но мгновением позже он отчитал себя: ведь именно такой образ мыслей он теперь пытается искоренить.
На следующее утро Эстебан рано разбудил Инкарнасьон и заставил ее пойти с ним в магазин электротоваров. При ходьбе мачете в кожаных ножнах колотило его по ноге; он нес джутовый мешок с едой и травами, которые пригодятся ему на охоте. Инкарнасьон молча семенила за ним, лицо ее скрывала шаль. Когда они пришли, Эстебан заставил Онофрио поставить на бумагу печать «ПОЛНОСТЬЮ ОПЛАЧЕНО», а затем отдал Инкарнасьон документ вместе с деньгами.
— Убью я ягуара или он убьет меня, — резко сказал он ей, — это будет принадлежать тебе. Если через неделю я не вернусь, считай, что я не вернусь никогда.
Она отступила на шаг, и на ее лице отобразилось беспокойство, словно она увидела его в новом свете и поняла, каковы могут быть последствия ее поступков. Но, когда он зашагал к двери, она не попыталась его остановить.
На другой стороне улицы стоял, прислонившись к стене «Кантина Атомика», Раймундо Эстевес. Он беседовал с двумя девушками в джинсах и оборчатых блузках; девушки размахивали руками и пританцовывали в такт музыке, доносившейся из кафешки. Эстебану они казались существами гораздо более неведомыми и чуждыми, чем то, на которое он собирался охотиться. Раймундо приметил его и зашептал что-то девушкам; они оглянулись через плечо и засмеялись. Эстебан уже кипятился из-за Инкарнасьон, а тут его окатила волна холодной ярости. Он перешел улицу, держа ладонь на рукояти мачете и пристально глядя на Раймундо; раньше он не замечал, как рыхло его тело, как мало в нем жизни. Под челюстью у него рассыпалась целая пригоршня угрей, кожа под глазами была испещрена крошечными оспинами, словно ювелир постучал своим молоточком. Не в силах выдержать пристальный взгляд, его глаза метались от одной девушки к другой.
Гнев Эстебана растворился в отвращении. Он сказал:
— Я Эстебан Каакс. Я сам построил свой дом, я обрабатывал свою землю и привел в этот мир четверых детей. Сегодня я отправляюсь охотиться на черного ягуара, чтобы вы с отцом разжирели еще больше. — Он смерил Раймундо взглядом и, когда омерзение переполнило его до краев, спросил: — А ты кто такой?
Одутловатое лицо Раймундо стянулось в узел ненависти, но на вопрос он так и не ответил. Девушки захихикали и шмыгнули в дверь забегаловки; Эстебан слышал, как они описывают случившееся. Последовал смех. Он не отрывал взгляда от Раймундо. Еще несколько девичьих голов показалось из-за двери, они хихикали и перешептывались. Подождав пару секунд, Эстебан развернулся на каблуках и ушел. Вслед ему раздался взрыв уже не сдерживаемого смеха, и кто-то из девушек выкрикнул насмешливо: «Раймундо! Кто ты такой?» К ней присоединились другие и стали повторять эту фразу хором.
Баррио Каролина не было в прямом смысле «баррио», или пригородом, Пуэрто-Морады: местность располагалась за Пунто Манабик, на самом юге залива, и была отгорожена от моря изогнутым рядом пальм и самым прелестным пляжем в округе: скругленная полоса белого песка, выходящая на нефритово-зеленые отмели. Сорок лет тому назад здесь был головной офис экспериментальной фермы, устроенной фирмой по экспорту фруктов. Проект был настолько масштабным, что рядом даже построили небольшой городок: ряды бревенчатых каркасных домов — плоская крыша, крыльцо с москитной сеткой — словно из журнальной статьи о жизни в сельских районах Америки. Компания вовсю рекламировала свой проект: он, мол, станет залогом блестящего будущего в регионе, а высокоурожайные посевы избавят народ от голода. Но в 1947 г. по побережью прокатилась эпидемия холеры, и город опустел. К тому времени, как ужас перед болезнью утих, компания уже прочно закрепила свои позиции на политической арене, и ей уже не нужно было поддерживать имидж благодетеля. Проект был предан забвению, земля стояла заброшенная, пока — в тот самый год, когда Эстебан оставил занятия охотой, — ее не купили застройщики, планируя превратить в крупный курортный комплекс. И тогда появился ягуар. Он не убивал рабочих, но запугал их до такой степени, что они отказывались продолжать работу. Против него послали охотников, и вот их-то он уже стал убивать. В последний раз охотников отправили на дело, вооружив автоматами и снарядив по последнему слову техники, но ягуар выловил их одного за другим. Этот проект тоже пришлось оставить. Ходили слухи, что землю перепродали (и теперь Эстебан знал, кому именно) и, похоже, снова рассматривали идею сделать из побережья курорт.
Дойдя сюда из Пуэрто-Морады, он устал и изжарился на солнце. Добравшись, Эстебан уселся под пальмой и съел обед из холодных яблочных оладий. О берег бились волны, белоснежные, точно зубная паста; берег был чист: никаких следов человеческой жизни, лишь мертвые пальмовые листья, принесенный морем лес-плавник да кокосовые орехи. Джунгли поглотили все дома, за исключением четырех, но и те были наполовину скрыты темно-зеленой порослью. Даже под ярким солнечным светом они казались призрачными: разорванные москитные сетки, посеревшая обшивка, увитые лианами фасады. Манговое дерево проросло сквозь крыльцо одного из домов, и дикие попугаи лакомились его плодами. Эстебан не бывал здесь с самого детства; тогда руины пугали его, теперь же манили, служа подтверждением того, сколь могущественны законы природы. Мучительно было думать, что он поможет превратить все это в место, где попугаи будут прикованы к домам цепями, а ягуаров можно будет увидеть только на узорах скатерти; в королевство бассейнов и туристов, что потягивают коктейли из кокосовых скорлупок. И все же, закончив обед, он отправился исследовать джунгли и вскоре заметил тропу ягуара: узкая дорожка, петлявшая между остовами домов, опутанных лианами. Она тянулась около полумили и обрывалась у Рио-Дульче. Зелень речной воды была мутнее морской, река изгибисто стремилась вдаль по джунглям; следы ягуара шли вдоль берега, они были всюду; особенно густо они рассыпались на кочковатом подъеме, в пяти-шести футах над водой. Это озадачило Эстебана. Отсюда ягуару до реки не дотянуться, и, уж конечно, для сна это место тоже не подходит. Он немного поразмышлял над этой загадкой, но в итоге решил не забивать себе голову и вернулся на пляж. Охотник собирался бодрствовать всю ночь, а потому прилег вздремнуть под пальмами.