— Да, я слышала, как вы говорили это.
— То есть интересно ведь, чем он занимался, пока не приехал сюда. Может, работал поваром в разных буфетах Атланты? Тогда, наверно, мы бы о нем слышали, да? Если подумать, Ллойд никогда мне особо не рассказывал, где он был, пока не появился у нас в тот день. А тебе рассказывал, Мейси?
— Не припомню такого.
— Не припомнишь, потому что он и не говорил. Что скажешь, Ллойд? В чем дело?
— Времени болтать нет, мистер Котрон.
— Времени болтать нет, Ллойд? Ты что, дуешься на нас? Мы мало тебе платим?
— Я этого не говорил.
— Потому что, если тебе тут не нравится, мне будет очень жаль расстаться с лучшим белым поваром в буфете, какие были у меня с 1947 года.
Железнодорожник поставил пустой стакан и нацепил бумажный колпак.
— Мне нельзя терять эту работу. И простите уж, что говорю так, мистер Котрон, если бы меня заставили уйти, вы бы об этом пожалели со временем.
— Ты что, не слушал меня, Ллойд? Я же сказал только что то же самое.
— Да, сказали. Но, может, лучше нам перестать докучать Мейси своей болтовней и вернуться к работе?
— Люблю людей, которым нравится их работа. — Котрон снова хлопнул Железнодорожника по плечу. — Нужно уж совсем зла себе желать, чтобы выгнать хорошего работника вроде тебя. По мне ведь не скажешь, что я желаю себе зла?
— Нет, не скажешь, мистер Котрон.
— Я постоянно вижу, как Отрада ходит копаться в отбросах у «Сладкого местечка», — сказала ему миссис Грейвс, когда они вместе сидели на качелях тем вечером. — Если будете так часто выпускать кошку, она может попасть в неприятности. Это очень оживленная улица.
Фостер ушел на футбол, а Луиза Паркер отправилась навестить сестру в Чатануге, поэтому они остались одни. Именно такой возможности и ждал Железнодорожник.
— Не хочу держать ее как пленницу, — сказал он. Они медленно раскачивались на качелях, и цепи поскрипывали. Он чувствовал исходящий от нее аромат сирени. Свет, лившийся из окна гостиной, падал на изгиб ее бедра.
— Вам пришлось много времени провести в одиночестве, не так ли? — спросила она. — Это так загадочно.
Он держал руку в кармане, сжав пальцы вокруг кольца. Он медлил в нерешительности. Им кивнула пара, что прогуливалась по тротуару. Он не мог сделать этого здесь, у всех на виду.
— Миссис Грейвс, не поднимитесь ли вы ко мне в комнату? Мне нужно кое-что вам показать.
Она не замедлила с ответом:
— Надеюсь, ничто не сломалось?
— Нет, мэм. Просто мне нужно кое-что переделать.
Он открыл перед ней дверь и последовал за ней по ступеням. Часы в зале громко тикали. Он распахнул дверь своей комнаты и пригласил ее внутрь. Закрыл дверь. Когда она повернулась к нему лицом, он упал на колени.
Протягивая кольцо — эту свою жертву — обеими руками, он сказал:
— Миссис Грейвс, я хочу жениться на вас.
Она по-доброму посмотрела на него, лицо ее было спокойно. Молчание затянулось. Она сделала жест навстречу; он подумал, что она собиралась взять кольцо, но вместо этого она тронула его за запястье:
— Я не могу выйти за вас замуж, мистер Бейли.
— Почему нет?
— Но я же вас совсем не знаю.
У Железнодорожника закружилась голова.
— Скоро узнаете.
— Я больше никогда не выйду замуж, мистер Бейли. Дело не в вас.
Не в нем. Дело никогда не в нем, вот вечно дело было не в нем. От стояния на жестком полу у него заболели колени. Он посмотрел на кольцо, опустил руки и зажал украшение в кулаке. Она скользнула рукой от его запястья к плечу и сжала его. В руку ему вонзился нож боли. Не вставая, он ударил миссис Грейвс в живот.
Она беззвучно охнула и упала на кровать. Он тут же лег на нее, зажал ей рот одной рукой, а другой разорвал платье от самой горловины. Она пыталась сопротивляться, и он достал из-за спины пистолет и приставил к ее голове. Она замерла.
— Только попробуй меня остановить, — пробормотал он, стянул с себя штаны и сделал, что хотел.
Она, как истинная леди, не издала ни звука.
Гораздо позже, когда он лежал на кровати, мечтательно уставившись на светильник в центре потолка, до него дошло, что же именно беспокоило его касательно бабушки. Она совсем не задумывалась о том, что скоро умрет. «Она была бы хорошей женщиной, если б в каждый миг ее жизни кто-то стоял над ней с пистолетом у виска», — сказал он Бобби Ли. И это была правда. Но тогда, в последние минуты, она действительно стала хорошей женщиной: ведь как только Железнодорожник убедил ее, что она скоро умрет, ей уже можно было забыть об этом. В самом конце, когда она протянула к нему руку, она совершенно не думала о смерти, о том, что он убил ее сына, ее невестку и внуков и вскоре убьет ее саму. Ей просто хотелось его утешить. Ей было безразлично даже, можно ли вообще его утешить. Она жила в том единственном мгновении, не помня о прошлом и не заботясь о будущем, жила побуждением своей души — и ничем больше.
Словно кошка. Отрада именно так и жила: кошка не знала о жертве Иисусовой, об ангелах и бесах. Кошка смотрела на него и видела, что он собой представляет.
Он приподнялся на локтях. Миссис Грейвс лежала рядом с ним, не шелохнувшись, и ее волосы разметались по пледу в ромбик. Он пощупал пульс на ее шее.
Было уже темно: по воздуху проплывали шум машин с перекрестка и жужжание насекомых, что доносилось из дубовых деревьев за окном. Железнодорожник тихо проскользнул в зал, а оттуда — в комнату Фостера. Приложил ухо к двери — оттуда не доносилось ни звука. Он вернулся в свою комнату, завернул миссис Грейвс в плед и, стараясь как можно меньше шуметь, дотащил ее до шкафа и закрыл дверь.
Железнодорожник услышал мурлыканье: Отрада сидела на столе и наблюдала за ним.
— Да пропади ты пропадом! Чтоб тебя черти взяли! — сказал он кошке, но, прежде чем он успел ее схватить, она метнулась прочь через окно.
Он все понял. Мысль о женитьбе на миссис Грейвс была лишь одним из этапов в коварном плане отмщения, что мертвая бабушка замыслила против него и теперь осуществляла с помощью кошки. Отрада исполняла его желания, но это была лишь приманка; кошмар должен был его предостеречь. Но он не послушался.
Он потер больное плечо. Жест пожилой дамы упал в почву, словно горчичное зерно, и теперь из него произросло огромное дерево в сердце Железнодорожника, и вороны небесные укрывались в нем.
Ну и шутку же сыграл с ним дьявол. Теперь, как он ни старайся исправиться, он никогда не сможет избавиться от того, что натворил.
Было жарко и душно, ни ветерка, будто мир окутало одеяло. Молочно-белое небо. Кухня в «Сладком местечке» раскалилась, точно адская кузница; пот у него тек под рубашкой так, что заткнутый за пояс пистолет стал весь скользкий. Когда вошел детектив, Железнодорожник выкладывал горкой блинчики, замешенные на пахте.
Детектив подошел к стойке и уселся на один из стульев. Мейси тогда отлучилась; скорее всего, пошла в туалет. Детектив огляделся, затем выцепил меню из-за салфетницы и принялся читать. По радио Хэнк Уильямс пел «Я так одинок, что мог бы расплакаться».
Железнодорожник беззвучно развязал фартук и скользнул сквозь черный ход. Стоя в переулке рядом с мусорными ящиками, он оглядел парковку. Он собирался уже перепрыгнуть через заграждение, как увидел, что машина Котрона остановилась на углу у светофора.
Железнодорожник вытащил пистолет, спрятался за мусорным ящиком и нацелился на место, где обычно парковался Котрон. Что-то ткнулось ему в ногу.
Это была Отрада.
— Не зли меня сейчас, — прошептал Железнодорожник, мягко отталкивая кошку.
Кошка вернулась и с мурлыканьем положила передние лапы ему на бедро.
— Ах черт! Да ты же у меня в долгу, дьявол ты мелкий! — прошипел он. Он опустил пистолет и посмотрел на кошку сверху вниз.
Кошка посмотрела на него снизу вверх:
— Мяу?
— Что тебе нужно? Ты ведь помешать мне хочешь, так? Тогда верни все назад. Сделай так, что я никого не убивал!
Ничего не произошло. Это же, черт побери, просто долбаный зверь. В ярости он уронил пушку и схватил кошку обеими руками. Она извивалась и шипела.
— Ты знаешь, что такое, когда болит сердце? — Железнодорожник рывком расстегнул рубашку и прижал Отраду к груди. — Вот! Почувствуй, как оно бьется! — Отрада вертелась и царапалась, полосуя его грудь паутиной царапин. — Ты у меня в долгу! В долгу! — Теперь Железнодорожник орал. — Пусть оно уйдет!
Отрада наконец вырвалась из его хватки. Кошка упала, покатилась и заспешила прочь; когда Котрон въезжал на стоянку, она прыгнула ему под колеса. Левое переднее колесо переехало ее с глухим шлепком.
Котрон ударил по тормозам. Отрада, еще живая, выла и извивалась, пытаясь ползти на передних лапах. У нее был сломан позвоночник. Железнодорожник посмотрел на ограждение, потом оглянулся.
Он подбежал к Отраде и встал на колени. Котрон вышел из машины. Железнодорожник попытался поднять кошку, но она зашипела и укусила его. Ее бока дрожали от прерывистого дыхания. Глаза помутнели. Она положила голову на гравий.
Железнодорожнику стало трудно дышать. Он поднял взгляд и увидел, что Мейси с несколькими клиентами вышли из закусочной. Среди них был детектив.
— Ллойд, я это не нарочно, — сказал Котрон. — Она просто выбежала прямо передо мной. — Он помедлил секунду. — Господи Боже, Ллойд, что с твоей грудью?
Железнодорожник взял кошку в окровавленные ладони и сказал:
— За все нужно платить. Теперь я готов идти.
— Куда идти?
— Обратно в тюрьму.
— О чем ты?
— Мы с Хирамом и Бобби Ли убили тех людей в лесу и взяли их машину. Это была их кошка.
— Каких людей?
— Бейли Боя, его мать, жену и детей. И младенца.
Детектив сдвинул шляпу назад и почесал в затылке:
— Давайте-ка пройдем внутрь и обсудим все как следует.
Они зашли в закусочную. Железнодорожник не разрешал им забрать кошку, и ему дали смятую жестяную коробку, куда он положил ее тельце. Мейси принесла ему полотенце, чтобы вытереть руки, и Железнодорожник рассказал детективу (звали его, кстати, Вернон Скотт Шоу) про государственную больницу для невменяемых преступников, и про похожий на катафалк «хадсон», и про семью, которую они прикончили в лесу. Но больше всего он говорил про бабушку и про кошку. Шоу внимательно его выслушал. А потом захлопнул записную книжку и сказал: