Человечек из ничего захотел проверить, так ли это, и пошел искать стену, чтобы треснуться об нее головой. Долго ли, коротко ли — нашлась стена. Но она тоже была из ничего. Попробовал человечек из ничего стукнуться об нее головой, разбежался и — раз! — перелетел на другую сторону. Слишком уж сильно он разбежался. Перелетел человечек из ничего сквозь стену из ничего и свалился в ничего. Потому что за стеной ровно ничего не было.
Тут — ничего, там — ничего, всюду — ничего. Человечек из ничего так устал от всего этого ничего, что лег и уснул. И приснился ему человечек из ничего. Будто пошел он по дороге из ничего, повстречал мышь из ничего, и они вместе принялись уплетать за обе щеки дырочки от сыра. И ведь мышь из ничего оказалась права, у них и правда не было никакого вкуса.
Всемирная история
Сначала на Земле все было неправильно и обжить ее было не так-то просто. Не было мостов, чтобы переходить через реки, не было тропинок, чтобы подниматься в горы. Тебе хотелось посидеть? Но не было даже намека на скамейку. Ты падал от усталости, и у тебя слипались глаза? Но на всей Земле не было ни единой кровати. Ты то и дело сбивал ноги? А что поделаешь? Не было ни башмаков, ни сапог. Если ты плохо видел, то ни за что на свете не нашел бы очков. Захотелось тебе сыграть в футбол? Дудки! На всем земном шаре — ни одного мяча. Не было ни кастрюли, ни огня, чтобы сварить макароны. Даже если хорошенько разобраться, то и макарон-то не было. Одним словом, ровным счетом ничего не было. Нуль минус нуль, и ничего больше. Были только люди, и у каждого две руки, которые любили работать и умели исправить все, что было неправильно. И все-таки на Земле еще очень много неправильного. И все надо исправлять. Так что засучивай рукава и принимайся за дело. Работы на всех хватит.
Страна с «НЕ» впереди
Нет, как хочешь, а по-моему, не было на земле путешественника неутомимее Джованнино Бездельника. Путешествовал он, путешествовал и в один прекрасный день забрел в такую страну, о которой никто никогда и не слыхивал.
— Что же это все-таки за страна? — спросил он у одного горожанина, который сидел в тенечке под деревом.
Вместо ответа горожанин вытащил из кармана перочинный ножик, раскрыл его, положил на ладонь и спросил:
— Что это, по-вашему?
— Перочинный ножик, — ответил Джованнино.
— Вот и ошиблись, — возразил горожанин. — Это совсем наоборот, это неножик, иначе говоря, это перочинный ножик с «не» впереди. И служит он для того, чтобы наращивать карандаши, когда они испишутся. Очень полезная вещь, особенно в школе.
— Удивительно! — воскликнул Джованнино. — А что у вас еще есть?
— Ну, например, у нас есть невешалка.
— Вы, наверное, хотели сказать: вешалка?
— Нет, именно невешалка. От вешалки слишком мало толку. Если у вас нет пальто, то будь у вас хоть десять вешалок, они вам ни к чему. Другое дело наша невешалка. На нее ничего не нужно вешать. Наоборот, с нее снимают. Допустим, что вам нужно пальто. Вы подходите к невешалке, снимаете с нее пальто, надеваете его и идете гулять. Если у кого износился пиджак, то ему не надо бежать в магазин, достаточно снять его с невешалки. Летом у нас летние невешалки, зимой — зимние, есть невешалки для мужчин, есть невешалки для женщин и сколько угодно невешалок для ребят. Вы не представляете, сколько денег они нам сэкономили.
— Красота, да и только! Ну, а еще что у вас есть?
— Еще есть нелейка. Это очень веселая штука. Вместо фотокарточек она изготовляет такие смешные карикатуры, просто лопнешь со смеху. А еще у нас есть непушка.
— Бррр! От одного слова мороз по коже подирает.
— Придумаете тоже! Непушка — это же пушка наоборот. А служит она для того, чтобы уничтожать войну.
— И как же она действует?
— Да очень просто. С ней и ребенок управится. Если, положим, где-нибудь вспыхнула война, мы подаем сигнал из нетрубы, выкатываем непушку, нажимаем нестрелятель — и войны как не бывало.
Нет, как хотите, а другой такой удивительной страны не сыскать на всем белом свете.
Собачий городок
Стоял, а может, и по сию пору стоит на земле городок. Ничем вроде не примечательный, но другого такого поискать. Был он невелик, можно сказать, совсем маленький был городок — всего девяносто девять домов. Возле каждого дома — палисадник, за каждым палисадником — собака, и каждая собака лаяла.
«Ну и что тут такого?» — скажете вы. А вот послушайте. В доме под номером первым жил пес по кличке Верный. Он ревностно оберегал своих хозяев и, чтобы никто не подумал, будто он плохо исполняет свою службу, усердно лаял, когда мимо проходил кто-нибудь из жителей остальных девяноста восьми домов, все равно кто — мужчина, женщина или ребенок. Точно так же поступали и остальные девяносто восемь собак. Они лаяли днем и ночью, потому что всегда кто-нибудь шел по улице.
Хуже всех было, конечно, обитателям дома номер девяносто девять. Если синьор, который жил в этом доме, возвращался с работы, то, прежде чем он добирался до дому, ему приходилось пройти мимо девяноста восьми палисадников. Пока он шел, вслед ему лаяли-надрывались все девяносто восемь собак. Они лаяли, с оскаленными пастями бросались на заборы и ясно давали ему понять, что охотно испытали бы своими клыками прочность его штанов. Не легче приходилось и всем остальным жителям. Так что на улице всегда кто-нибудь дрожал от страха.
А представляете, что творилось, когда в городок забредал посторонний? Тут уж принимались лаять сразу все девяносто девять собак. И едва они начинали свой концерт, как из домов выскакивали девяносто девять хозяек, чтобы узнать, что случилось. Узнав причину гвалта, они опрометью бросались обратно в дом, запирали двери на засовы, торопливо опускали шторы и, притаившись за окнами, глазели на постороннего до тех пор, пока он не проходил мимо.
От постоянного лая жители этого городка стали немного туги на ухо и почти перестали разговаривать друг с другом. Впрочем, у них и не было ничего мало-мальски важного, о чем можно было бы рассказать или что стоило бы послушать.
Мало-помалу, привыкнув всегда молчать и ходить буками, они и совсем разучились разговаривать. Под конец случилось так, что хозяева домов стали лаять, как их собаки. Правда, они, наверно, думали, что говорят по-человечески, но на самом деле, стоило им открыть рот, как раздавалось что-то вроде «гав-гав», и звуки эти были так ужасны и отвратительны, что у всякого, кто их слышал, мороз подирал по коже.
Так они и лаяли, все до единого, жители этого городка. Лаяли собаки, лаяли мужчины и женщины, лаяли ребята, играя между собой. И все девяносто девять домов превратились в девяносто девять псарен.
Однако с виду хозяева этих девяноста девяти домов как две капли воды были похожи на обыкновенных вежливых людей, на окнах у них висели чистые занавесочки, а на балконах можно было даже увидеть горшки с геранью и ящики с ухоженной рассадой.
Однажды забрел в те края знаменитый Джованнино Путешественник. Едва завидев его, все девяносто девять собак устроили такой концерт, от которого сдали бы нервы у телеграфного столба, не то что у человека.
Удивленный Джованнино спросил у встречной женщины, что все это значит, но женщина в ответ только гавкнула что-то и прошла мимо. Увидев мальчика, Джованнино похвалил его нарядный костюм и получил взамен изрядную порцию визгливого лая.
— Понятно, — заключил Джованнино, — в городе эпидемия.
Не теряя ни минуты, он направился к управе, добился приема у городского головы и без обиняков сказал:
— Я знаю верное средство, которое поможет горожанам вылечиться. Первым долгом прикажите снести все заборы — сады могут прекрасно цвести и без заборов. Во-вторых, отправьте всех собак на охоту. Там им станет веселее, и они подобреют. И последнее: устройте в городе бал с танцами. После первого же вальса все ваши жители снова научатся говорить по-человечески, ручаюсь вам.
— Гав, гав! — ответил городской голова.
— Понятно, — сказал Джованнино, — нет безнадежней больного, который мнит себя здоровым.
С этими словами он повернулся и ушел в другую сторону.
Так что если когда-нибудь ночью вы услышите, как залаяло сразу много собак, то так и знайте, что это скорее всего лают не настоящие собаки, а жители того странного маленького городка.
Синьор Притворуччи
Синьор Притворуччи был ужасным неженкой. Нет, вы просто не можете себе представить, каким он был неженкой. Если по стене ползла сороконожка, он уже не мог спать и жаловался на шум, ну, а уж если муравьишка нечаянно ронял на пол крупицу сахара, то он подскакивал как ужаленный и в страхе кричал:
— Караул! Землетрясение!
Само собой разумеется, он терпеть не мог детей, грозы и мотоциклеток. Но больше всего ему досаждала пыль, скрипевшая под ногами, поэтому он никогда не ходил, даже по комнате, а заставлял дюжего лакея носить себя на руках. Этого лакея звали Гульельмо, и Притворуччи целыми днями донимал его нотациями.
— Тише, Гульельмо! — пищал он. — Не скрипи тряпкой! Делай все тише, не то я не выдержу и разлечусь на куски!
Оттого что он никогда не ходил ни по земле, ни по комнате, он стал толстеть, и чем больше толстел, тем становился чувствительнее. Под конец его стали беспокоить даже мозоли на руках у Гульельмо.
— Да что же это такое, Гульельмо? — пищал он. — Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не смел носить меня голыми руками. Сию же минуту надень перчатки!
Гульельмо отдувался и с трудом натягивал на руки громадные перчатки, такие толстые и широкие, что они наверняка были бы широки даже гиппопотаму.
Между тем Притворуччи все толстел и толстел, и с каждым днем становился все тяжелее. Теперь даже зимой бедняга Гульельмо обливался потом, словно на дворе стояла июльская жара.
И вот однажды у него мелькнула мысль: «А что будет, если я сброшу синьора Притворуччи с нашего балкона?»