к статс-секретарей. А о разных там председателях и говорить нечего. В Риме их больше, чем нищих. Там стоит протянуть руку, и непременно наткнешься на чей-нибудь светлейший нос. Ясно, что Джованнино Бездельник постарался не пропустить ни одного высокопоставленного носа. И представьте себе, их владельцы воображали, будто таким манером он выражает им свое почтение. А некоторые дошли даже до того, что объявили своим подчиненным:
— Отныне и впредь, вместо того чтобы отвешивать мне поклоны, вы можете трогать меня за нос. Теперь это самый новейший и самый утонченный обычай.
Сначала у подчиненных недоставало духу хватать начальство за нос, и превосходительствам пришлось подбадривать их самыми лучезарными улыбками. Подчиненные осмелели и с таким усердием принялись трогать, сжимать и похлопывать, что превосходительные носы сразу залоснились и покраснели от удовольствия.
Но не подумайте, что Джованнино забыл о своей главной цели — потрогать нос у короля. Совсем нет! Он только ждал удобного случая. И вот во время королевского выезда такой случай представился. Джованнино заметил, что время от времени то один, то другой из присутствующих выходит из толпы, вскакивает на ступеньки королевской кареты и вручает королю конверт (судя по всему — какую-нибудь челобитную), который его величество с улыбкой передает своему первому министру.
Джованнино дождался, когда карета подъехала поближе, вскочил на подножку и в ту минуту, когда король с выжидательной улыбкой обратил к нему лицо, сказал: «Соизволят простить?» — протянул руку и потер указательным пальцем кончик носа его величества.
Донельзя пораженный король схватился за нос и уже открыл было рот, чтобы закричать, но тут Джованнино проворно соскочил на землю, юркнул в толпу — и был таков! Вокруг дружно захлопали, и сейчас же несколько горожан ринулись к карете, горя желанием последовать примеру Джованнино. Они наперебой вскакивали на подножку, хватали короля за нос — одним словом, задали ему хорошую трепку.
— Не беспокойтесь, ваше величество, это новый способ выражать почтение, — улыбаясь, прошептал на ухо королю первый министр.
Но королю было теперь не до улыбок. Нос у него не на шутку разболелся, из него закапало, как из водосточной трубы. А его величество не мог даже улучить минутку, чтобы утереть эту нежданную капель, потому что его верные подданные не давали ему ни отдыха, ни срока и продолжали весело дергать его за нос.
А Джованнино предовольный вернулся домой.
На пляже Остия
Если вы выйдете из Рима и отправитесь по берегу Тибра в ту сторону, где солнце садится в море, то попадете прямехонько на пляж Остия. Зимой он гол, как пустыня, зато летом на нем загорают десятки тысяч римлян; и можно побиться об заклад, что с восхода до заката на всем пляже не отыщешь ни одного свободного местечка, чтобы вырыть в песке самую маленькую ямку самым маленьким совочком. А уж тому, кто опаздывает и приходит последним, некуда даже воткнуть зонт от солнца.
Однажды на пляже Остия появился один очень странный синьор. А если не очень странный, то, во всяком случае, очень находчивый. Он пришел последним, с зонтом под мышкой, и, конечно, не нашел места, куда бы его воткнуть. И тогда, знаете, что он сделал? Открыл его, покрутил немного ручку, и тут вдруг зонт сам собой взлетел в воздух. Взлетел, проплыл над тысячами тысяч других зонтов до самого берега моря и повис метрах в двух или трех над землей. Потом находчивый синьор разложил свой шезлонг, который тоже повис в воздухе, развалился на нем в тени зонта, вытащил из кармана книжку и принялся читать, наслаждаясь морским воздухом, пропитанным солью и йодом, от которого слегка першило в горле.
Сначала его никто не заметил. Все прятались под своими зонтиками, решали кроссворды или пытались увидеть кусочек моря между головами тех, кто сидел впереди. И никто не смотрел на небо.
Вдруг одна синьора услышала, как что-то упало на ее зонт. Она, конечно, сразу подумала, что это мячик, и вылезла из-под зонта, чтобы хорошенько отругать неосторожных ребят. Посмотрела она в одну сторону — нет никаких ребят, посмотрела в другую — опять никого! Тогда она взглянула наверх и увидела находчивого синьора, который парил над самой ее головой.
— Извините, синьора, — сказал он, свесившись со своего шезлонга, — у меня упала книга. Будьте так добры, бросьте мне ее.
От удивления синьора плюхнулась на песок и больше уже не могла подняться. Потому что, надо вам сказать, это была очень толстая синьора. На помощь к ней бросились ее родственники, стали спрашивать, что случилось. Но синьора не могла произнести ни слова. Она беззвучно открыла рот и указала пальцем на летающий зонтик.
— Будьте добры, — как ни в чем не бывало повторил находчивый синьор, — бросьте мне мою книгу.
— А вы не видите, что перепугали нашу дорогую тетушку?
— Мне очень жаль, но, честное слово, я не нарочно.
— В таком случае спускайтесь на землю. Здесь летать запрещено.
— Как бы не так! Весь пляж забит, маслине упасть негде. Что же, прикажете мне оставаться без места? К вашему сведению, я тоже плачу налоги.
Тем временем все римляне, что были на пляже, один за другим задрали носы и стали смотреть на небо. Они смеялись и показывали пальцами на странного синьора.
— Нет, вы только посмотрите на него, — говорили они. — Не иначе как у него реактивный зонтик!
— Слушай, Гагарин, — кричали ему, — возьми меня к себе на верхотуру, что тебе стоит?
Какой-то мальчик поднял книгу и бросил ее синьору. Он сердито перелистал несколько страниц, нашел место, на котором остановился, и, сопя, принялся читать дальше.
Мало-помалу к нему привыкли и оставили в покое. Только ребята то и дело с завистью поглядывали на него, а самые храбрые даже пытались с ним заговаривать.
— Синьор, а синьор! — кричали они.
— Ну что вам?
— Скажите, пожалуйста, как сделать, чтобы нам тоже летать по воздуху?
В ответ он сердито сопел и снова принимался за свою книгу. На закате зонтик с легким свистом полетел прочь. Находчивый синьор опустился на землю рядом со своим мотоциклом, сел на него и уехал.
Так никто и не узнал, кто он такой и где ему удалось купить этот зонтик.
Война колоколов
Разразилась однажды война, страшная война не на жизнь, а на смерть. Солдат полегло видимо-невидимо и с той и с другой стороны. Мы стояли здесь, а наши враги — напротив. День и ночь палили мы друг в друга. А война все идет и идет, и конца ей нет. И вот пришло такое время, что не стало у нас ни бронзы на пушки, ни стали на штыки.
Приказал наш главнокомандующий наповал-полковник Бомбасто Пальбасто Вдребезги-и-Баста снять все колокола с колоколен, разом их расплавить и отлить громадную пушку — одну-единственную, но такую большую, чтобы можно было с одного выстрела выиграть войну.
Сто тысяч подъемных кранов поднимали эту пушку. Восемьдесят семь железнодорожных составов везли ее на фронт. Наповал-полковник потирал от радости руки и говорил:
— Вот посмотрите: стоит моей пушке выстрелить — и враги от страха удерут на Луну!
Наконец великая минута наступила. Пушищу навели на врагов, а мы все заткнули уши ватой. Ведь от адского грохота могли, чего доброго, лопнуть барабанные перепонки, а не ровен час и евстахиева труба.
Наповал-полковник Бомбасто Пальбасто Вдребезги-и-Баста приказал:
— Огонь!
Надавил бомбардир на стрелятель — и вдруг:
«Динь! Дан! Дон!»
Покатился по всему фронту, загудел-зазвенел из конца в конец невиданный колокольный звон.
Тут мы вату долой, уши навострили, слушаем. Громыхает пушища, словно гром:
«Динь! Дан! Дон!»
А в горах и долах вторит ей, гудит на все голоса сто тысяч и одно эхо:
«Динь-динь! Дан-дан! Дон-дон! Дон!»
Закричал наповал-полковник Бомбасто Пальбасто Вдребезги-и-Баста во второй раз:
— Огонь! Огонь, черт возьми!
Снова надавил бомбардир на стрелятель.
И опять полетел-поплыл из окопа в окоп праздничный перезвон. Будто не пушка гремит, а звенят-заливаются все колокольни нашей земли.
Тут наповал-полковник от злости принялся рвать на себе волосы. Рвал, рвал, пока не остался у него на голове один-единственный волосок.
Тем временем смолкло все и стало тихо. Но вот с другой стороны, из-за окопов наших врагов, будто зов призывный, грянул вдруг оглушительный и веселый звон:
«Динь! Дан! Дон!»
Надо вам сказать, что вражеский главнокомандующий обер-бейвсехмейстер фон Бомбах Пальбах Раздроби-вас-в-прах тоже придумал перелить все колокола своей страны в одну небывалую пушку.
И началось!..
«Динь! Дан!» — гудела наша пушка.
«Дон!» — отзывалась вражеская.
Солдаты выскочили из окопов и побежали друг другу навстречу. Бегут, а сами приплясывают.
— Мир! Мир! — кричат. — Колокола! Слышите? Колокола! Праздник настал! Колокола звонят — знак подают! Мир!
Наповал-полковник и обер-бейвсехмейстер прыгнули в свои автомобили — и наутек! Далеко уехали, дальше и некуда, а звон все слышен. Видно, не осталось на всей земле, ни на суше, ни в океане, такого уголка, куда бы не достал голос тех колоколов.
Королевство Обжория
Не сейчас, не вчера, а давным-давно, не близко, не далеко — за тридевять земель, к востоку от княжества Опивония, стояло королевство Обжория. Первым правил тем королевством Обжора Луженое Брюхо. Прозвали его так за то, что, расправившись с макаронами, он сгрызал заодно и тарелку. А разделавшись с тарелкой, был здоровее прежнего и на колики не жаловался.
За Луженым Брюхом на трон воссел Обжора Второй, прозванный Три Ложки. Прозвище это заслужил он тем, что хлебал суп сразу тремя серебряными ложками: одну ложку держал в правой руке, другую — в левой, а третью ему подносила королева; и солоно ей приходилось, если в ложке не хватало хоть капли.
После него трону королевства Обжория — а надо вам сказать, что он нарочно был поставлен во главе стола, который день и ночь держали накрытым, — трону этому пришлось носить на себе: