— Все равно у каждого из нас есть самая сокровенная мечта, желание, которое мы бережем только для себя. Загадывай же его скорее!
Крысенок повернулся к камину и долго смотрел на огонь. Затем глубоко вздохнул, и Крот понял, что желание загадано. Оставалось только надеяться и ждать, что оно исполнится.
— Всем шампанского! — завопил вдруг Тоуд, который в такие минуты отбрасывал все церемонии и на равных принимал всех, даже чистильщика обуви.
И что с того, что самые молодые ребята и девушки из прислуги становились от шампанского излишне смешливыми? Что с того, что помощник дворецкого притворно бурчал что-то себе под нос? Что с того, что кухарка, забывшись, на радостях чмокнула в щеку самого дворецкого? Если при этом Барсуку, едва сдерживающему смех, пришлось сесть и обхватить живот руками, если Крот не переставал улыбаться всем и каждому, если Выдра шутил и посмеивался, а племянник Крота и Портли откровенно хохотали, — то хозяин чувствовал себя на вершине блаженства. Он был счастлив, что всем гостям в его доме хорошо, что все они веселы и довольны, как во времена Старого Тоуда и даже во времена его отца.
И если слуги расходились по своим комнатам и принимались за дела с отличным настроением и гордые за своего хозяина, то вовсе не потому, что он раз-другой в году угощал их бокалом шампанского. Нет, дело совсем не в этом. Просто все они знали, что в сердце мистера Тоуда, несмотря на все его странности и самовлюбленность, всегда, весь год есть место Рождеству, празднику, которым он щедро делится с ними, со своими друзьями, со своей усадьбой и со всем миром.
Но больше всех был потрясен этим праздником, конечно же, Сын Морехода. Ведь это было первое настоящее Рождество в его жизни. И все-таки, с каким бы азартом он ни играл в жмурки и в прятки, время от времени остальные замечали, как какая-то грусть пробегала по его мордочке, порой задерживаясь на ней. Тогда Крысенок старался вежливо и незаметно выйти из игры и все норовил задержаться у окна, глядя куда-то вдаль — на заснеженный сад и по-зимнему медленно текущую Реку.
— Что-то не так? — обратился к нему Племянник, знавший, что с Крысенком, как и с Рэтом, лучше всего было говорить начистоту.
— Нет, все замечательно. Просто… мне очень не хватает отца. Как жаль, что его нет с нами. Рождественский камин — он рассказывал мне об этом; елка с игрушками и свечами — у него тоже была такая; вокруг веселые взрослые и дети — он помнил их всех; даже эти игры — он знал и умел играть во все из них, и даже больше.
Племянник подумал и сказал:
— Мне кажется, что он сейчас был бы счастлив видеть тебя здесь, с нами, радующимся празднику. Пусть через тебя исполнится его заветное желание — справить Рождество дома, в кругу друзей.
— Согласен, — кивнул Сын Морехода. — Он действительно был бы этому рад. И все-таки насколько было бы лучше, если бы он был сейчас с нами!
Да, Рождество не было бы Рождеством без этих грустных размышлений о потерях прошедшего года, о бедах и неурядицах. Все эти мысли нужно обязательно уложить, упорядочить и дать им отдохнуть, чтобы спокойно вспомнить удачи, победы и радости, которые и дарят нам новые надежды.
— Пойдем, — негромко позвал Сына Морехода Племянник. — Всех приглашают к столу.
Огромный банкетный стол был приготовлен еще накануне. На следующее утро его еще раз протерли чистой тряпкой, накрыли белоснежной скатертью, украсили подсвечниками, вазочками, мешочками с подарками и сервировали лучшим фарфором и серебром Тоуд-Холла. В центре возвышался изящный букет из сосновых и еловых веток, украшенных золотыми и серебряными нитями.
— В течение ближайших пяти часов мне предстоит еще не раз выступить перед вами с речью, — обратился к присутствующим Тоуд, когда все гости заняли свои места за роскошным столом. — Это мое выступление — всего лишь второе за вечер.
— Третье! — поправил Выдра.
— Если не четвертое, — тихо шепнул Крот Рэту, сидевшему на почетнейшем месте — по левую руку от хозяина дома.
— В нашем роду есть традиция: на всех праздниках мой отец, мой дед, я сам и в будущем — я надеюсь — мой дорогой Мастер Тоуд — все мы произносили и будем произносить неизменный тост — за Незваного Гостя. Место этого Гостя — по правую руку от хозяина этого дома — всегда свободно. Барсук, ты лучше других знал моего отца, обычаи и традиции этого дома. Не хочешь ли ты добавить несколько слов?
— С удовольствием, — ответил Барсук и встал с бокалом в лапе. — Я отлично помню те дни, когда отец нашего дорогого Тоуда произносил этот тост еще в старом, до пожара, Тоуд-Холле. Как и я сейчас, он тогда говорил о тех, кому в этот праздничный день некуда было пойти, кого никто не ждал, никто не приглашал к столу. О тех, чья жизнь сложилась так, что у них не оказалось семьи и друзей, или же тех, кого судьба занесла далеко от родных и близких. Вот почему мы здесь, в Тоуд-Холле, как и во всех домах, где празднуют Рождество, оставляем незанятым место Незваного Гостя, о котором каждый из нас должен подумать, прежде чем приступить к праздничному угощению. Подумать нужно и о том, что, приди к нам в дом этот Нежданный Гость, подарок от судьбы получил бы не столько он, сколько мы, сидящие здесь. И вот почему…
Как же тепло и весело горел огонь в камине Тоуд-Холла, как одобрительно, словно услышав слова Барсука, затрещали горящие дрова; как светлы и добры были физиономии тех, кто, собравшись за праздничным столом и подняв бокалы, слушал эти слова, всем сердцем готовый к ним присоединиться!
Снаружи, за стенами Тоуд-Холла, даже зимний ветер, вволю нашумевшийся и разметавший снежное покрывало по сугробам в укромных уголках, стих, не желая беспокоить тех, кто праздновал Рождество. Заиндевевшая неподвижная серая трава покрывала речной берег; недвижные, замерли голые ветви деревьев; сама Река, казалось, замерла, умерив свой неизменный хрустально звенящий бег. Стихло и замерло все!
И все-таки в Ивовых Рощах было одно живое и очень-очень одинокое существо.
Как медленно шел этот одинокий путник! Так медленно в рождественский вечер может идти только тот, кто смертельно устал и к тому же ему некуда идти. С замирающим сердцем, замерзая и голодая, он много дней пробирался сюда по заледеневшим полям и рощам, раскинувшимся к югу от плотины. Он ночевал в колючих кустах изгородей или в пустых полуразвалившихся амбарах и каждый раз, засыпая, думал о том, хватит ли у него сил и решимости продолжить путь наутро. Но он не сдался, не повернул назад и вот теперь, с трудом держась на ногах, подгоняемый одной лишь надеждой, шел вперед — голодный, замерзаний и почти отчаявшийся.
Этот путник, которому некуда было идти в такой день, добрался до Реки, до Ивовых Рощ, под сенью которых он так надеялся обрести приют и, может быть, даже найти гостеприимных друзей, но обнаружил лишь пустые, с темными окнами, дома. Пуст был дом Рэта Водяной Крысы, куда первым делом добрался уставший путник, пусто было и жилище Выдры. Рождественский венок на двери напомнил путнику о том, что это вечер большого праздника — для кого-то. Не слишком хорошо зная эти места, путник решил поискать приюта в Дремучем Лесу, и вскоре зимняя тропа привела его к дому Барсука.
— И здесь темно, — пробормотал он. — И опять — никого нет!
Тут его взгляд упал на две цепочки следов, уводивших от закрытой двери. Следы были свежими, не засыпанными снегом, и путник направился по ним, скорее чтобы просто идти куда-то, куда-то туда, куда ходят и другие, чтобы просто обрести хоть какую-то иллюзию не-одиночества.
Подойдя к Железному Мосту, путник был вынужден остановиться и передохнуть — слишком крут и труден был подъем для его усталых ног. Поглядев в темную глубину Реки, он вздохнул и стал карабкаться на Мост.
На середине Моста он остановился, огляделся, и впервые за много дней на его физиономии промелькнула тень улыбки. На другом берегу он увидел ярко горевшие теплым светом окна Тоуд-Холла.
— Ну да, — кивнул сам себе путник, — Рождество. Кто-то празднует… как когда-то…
Спустившись с моста, он долго шел вдоль забора, окружавшего усадьбу Toy да, и остановился у открытых ворот. В окнах мелькали чьи-то силуэты. Видимо, обитатели и гости усадьбы вовсю веселились, празднуя Рождество.
— Весело им сейчас, — вздохнул путник и без всякой неприязни, лишь по-хорошему завидуя, заметил: — Уж чего-чего, а наелись-то они сегодня досыта. Ничего, если я найду место, где переночевать, если раздобуду чего-нибудь поесть, то завтра… может быть, завтра и я смогу, пусть и с опозданием, отметить свое скромное Рождество…
— …И вот почему, друзья мои, — продолжил Барсук свой тост, — я предлагаю всем присоединиться к тосту за Незваного Гостя, ибо, кем бы он ни оказался, его встретили бы здесь уют, тепло и наше радушие. Потому что — помните об этом — благословен тот дом, которому выпала честь принять в этот вечер Незваного Гостя!
Все подняли бокалы, и каждый по-своему, но обязательно с искренней доброжелательностью произнес: «За Незваного Гостя!»
Волна доброты и душевного тепла наполнила зал Тоуд-Холла, проникла во все его уголки, вырвалась за стены и растеклась по окрестным лужайкам, полям и ивовым зарослям. Сила рождественского волшебства, превращающая огонек обычной свечи в свет мерцающей звезды, согревающая огнем в камине сильнее, чем в обычные дни, — эта сила вместе с порывом доброты, исходившим из душ обитателей и гостей усадьбы, заставила утихший вечерний ветерок встрепенуться и прошептать усталому путнику:
— Остановись, не уходи, друг. Иди вперед. Ты найдешь, что искал.
В эти секунды Барсук, Тоуд и все остальные как раз поднимали бокалы за Незваного Гостя, и путник, так долго шедший к берегам Реки, тоже вспомнил об этой рождественской традиции.
— Незваный Гость? — пробормотал он. — Неужели я могу?..
— Да, — прошептал ветер, — можешь. Тоуд и его гости как раз снова уселись за стол и готовились приступить к ужину, когда в большую парадную дверь особняка кто-то постучал. Дворецкий вопросительно посмотрел на Тоуда.