Конечно, Сулейман мог повернуть кольцо на пальце и вызвать подземных духов, которые превратили бы всех девятьсот девяносто девять сварливых жён в белых мулов, или в борзых собак, или в гранатовые семена; но к такому решительному средству он не хотел прибегать, рассуждая, что это значило бы подчёркивать свою власть и хвастаться ею. Поэтому, когда султанши затевали ссору, он уходил подальше в сад и проклинал минуту, когда родился на свет божий.
Однажды, когда ссоры продолжались целых три недели – ссорились между собою все девятьсот девяносто девять жён, – Сулейман-бен-Дауд, как всегда, отправился искать успокоения в роскошном саду. Под апельсинными деревьями он встретил красавицу Балкис, которая была очень огорчена тем, что султан переживает такие неприятности. Она сказала ему:
– О мой повелитель, свет очей моих! Поверни кольцо на пальце и покажи этим султаншам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты могущественный и грозный властитель.
Сулейман-бен-Дауд покачал головой и ответил:
– О подруга моя, радость дней моих! Вспомни, как зверь вышел из моря и пристыдил меня перед всеми зверями в мире за моё тщеславие. Если я стану хвастаться своим могуществом перед султаншами Египта, Месопотамии, Персии и Китая только потому, что они изводят меня своими ссорами, то мне будет ещё стыднее.
Красавица Балкис спросила:
– О мой повелитель, сокровище души моей! Что ж ты будешь делать?
Сулейман-бен-Дауд ответил:
– О подруга моя, утеха моего сердца! Я покорюсь своей судьбе и постараюсь терпеливо выносить вечные ссоры девятисот девяноста девяти жён.
Он ещё гулял некоторое время между лилиями, розами, каннами и душистым имбирём, а потом сел отдохнуть под своим любимым камфарным деревом. А Балкис спряталась в чаще пестролистных бамбуков, высоких ирисов и красных лилий, росших около камфарного дерева, чтобы быть поближе к своему горячо любимому мужу.
Вдруг под дерево прилетели два мотылька, ссорясь между собою. Сулейман-бен-Дауд услыхал, как один из них сказал другому:
– Удивляюсь, как ты позволяешь себе говорить со мной таким образом. Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой – и весь дворец Сулейман-бен-Дауда вместе с этим роскошным садом мгновенно исчезнет с лица земли?
Сулейман-бен-Дауд забыл о своих девятистах девяноста девяти сварливых жёнах. Хвастовство мотылька очень его рассмешило, и он до того хохотал, что камфарное дерево затряслось. Протянув палец, он сказал:
– Иди-ка сюда, малютка.
Мотылёк страшно испугался, но всё-таки полетел на руку султана и сел, похлопывая крылышками. Сулейман-бен-Дауд наклонился к нему и тихонько шепнул:
– Послушай, малютка, ведь ты знаешь, что, сколько бы ты ни топал, ты не пригнёшь к земле даже самой тоненькой травки. Зачем же ты рассказываешь небылицы своей жене? Ведь эта бабочка, вероятно, твоя жена?
Мотылёк взглянул на Сулейман-бен-Дауда и увидел, что глаза мудрого царя блестят, как звёзды в морозную ночь. Он собрал всю свою храбрость, склонил голову набок и сказал:
– О царь, да продлится жизнь твоя вовеки! Это действительно моя жена. А ты знаешь, что такое жёны?!
Сулейман-бен-Дауд украдкой улыбнулся и сказал:
– Знаю, братец.
– Нужно поддерживать своё достоинство, – объяснил мотылёк. – Жена целое утро ссорилась со мной. Я сказал это, чтоб её успокоить.
Сулейман-бен-Дауд заметил:
– Дай бог, чтобы это её успокоило. Ну, теперь лети к ней, братец. Я послушаю, что ты ей скажешь.
Мотылёк полетел к своей жене, которая вся трепетала, сидя на листике. Она воскликнула:
– Он тебя слышал?! Сам Сулейман-бен-Дауд тебя слышал!
– Конечно, слышал, – ответил мотылёк. – Я сам хотел, чтобы он меня слышал.
– А что же он сказал? Что? Говори скорее.
– Гм! – ответил мотылёк, напуская на себя важность. – Между нами, милая моя, – он очень испугался, но я его не осуждаю. Дворец ему, видно, стоил больших денег, к тому же и апельсины скоро созреют; вот он и просил меня не топать ногой, и я обещал, что не топну.
– Господи! – воскликнула бабочка и совершенно притихла.
А Сулейман-бен-Дауд хохотал до слёз, так его рассмешило бесстыдство негодного мотылька.
Красавица Балкис стояла среди красных лилий и тоже улыбалась, потому что слышала весь их разговор. Она думала:
«Если я буду умно держать себя, то спасу моего повелителя от неприятностей с этими сварливыми султаншами».
Она протянула палец и тихонько шепнула бабочке:
– Иди сюда, малютка.
Бабочка, жена мотылька, испуганно вспорхнула и села на белую руку Балкис.
Балкис нагнула свою чудную головку и спросила шёпотом:
– Скажи, малютка, ты веришь тому, что сказал тебе сейчас твой муж?
Бабочка взглянула на Балкис и увидела, что глаза красавицы султанши сияют, как глубокое море, в котором отражаются звёзды. Она набралась храбрости и сказала:
– О султанша, да сохранится твоя красота во веки веков! Ты ведь знаешь, какие бывают мужья!
Султанша Балкис, мудрая Балкис, приложила пальцы к губам, чтобы скрыть улыбку, и ответила:
– Знаю, сестрица.
– Они сердятся из-за всякого пустяка, – говорила бабочка, быстро помахивая крылышками, – а мы должны им угождать. Им наполовину нельзя верить. Муж думает убедить меня, что он может, топнув ногой, стереть с лица земли Сулейманов дворец. Я этому не придаю никакого значения, а завтра он сам забудет свои слова.
– Ты права, сестрица, – сказала Балкис. – И в следующий раз, когда он будет хвастать, попробуй поймать его на слове, попроси его топнуть ногой. Посмотрим, что из этого выйдет. Мы ведь знаем, какие бывают мужья, – не правда ли? Не мешает его пристыдить.
Бабочка улетела к своему супругу, и через пять минут они ссорились пуще прежнего.
– Помни, – кричал мотылёк, – помни, что случится, если я топну ногой!
– Я тебе ни капельки не верю, – возражала бабочка. – Вот попробуй, топни нарочно, сейчас топни.
– Я обещал Сулейман-бен-Дауду не делать этого и не хочу нарушать своего слова.
– Беды не будет, если его нарушишь, – сказала бабочка. – Сколько бы ты ни топал, ты не пригнёшь даже травинки к земле. Ну и топни нарочно.
Сулейман-бен-Дауд, сидя под камфарным деревом, слышал каждое слово и так хохотал, как ему до тех пор ещё никогда не случалось.
Он забыл о своих султаншах, он забыл о звере, который вышел из пучины морской, он забыл обо всём и хохотал, потому что ему было весело. А Балкис среди цветов улыбалась, радуясь тому, что её дорогой супруг развеселился.
Мотылёк, очень взволнованный и разгорячённый, стремительно прилетел под тень камфарного дерева и сказал Сулейману:
– Она хочет, чтобы я топнул! Она хочет посмотреть, что из этого выйдет! О Сулейман-бен-Дауд, ты знаешь, что я похвастался. Теперь она уже не поверит ни одному моему слову. Она всю жизнь будет смеяться надо мною.
– Нет, братец, – ответил Сулейман-бен-Дауд. – Мы сделаем так, чтобы она больше не смеялась над тобою.
Он повернул кольцо на пальце – не для того, чтобы похвалиться своим могуществом, а для того, чтобы помочь мотыльку, – и вмиг перед ним явились из-под земли четыре грозных духа.
– Рабы! – сказал Сулейман-бен-Дауд. – Когда этот господин на моём пальце (наглый мотылёк всё ещё сидел на его руке) топнет левой передней ногой, вы унесите мой дворец и сады в грозовую тучу. Когда он опять топнет, вы всё водворите на прежнее место. Теперь, братец, – сказал он, – лети к своей жене и топай на здоровье.
Мотылёк полетел к жене, которая кричала:
– Я требую, чтобы ты это сделал, требую! Топни, говорю тебе! Топни, топни!
В это время Балкис увидела, как четыре могучих духа взялись за четыре угла сада, посреди которого стоял дворец, и от радости даже захлопала в ладоши.
«Наконец-то, – подумала она, – Сулейман-бен-Дауд ради мотылька делает то, что давно должен был сделать ради собственного благополучия. Теперь, по крайней мере, сварливые султанши будут достаточно напуганы».
Мотылёк топнул ногой. Духи подхватили дворец и сады и подняли их на тысячу миль над землёю. Послышался ужасный раскат грома, и всё скрылось в непроглядной тьме.
Бабочка затрепетала и воскликнула:
– О, я больше не буду! И зачем я так говорила?! Верни на место сады, милый мой супруг! Я обещаю, что больше никогда не стану тебе перечить.
Мотылёк испугался не меньше своей жены, а Сулейман-бен-Дауд так хохотал, что несколько минут не мог вымолвить ни слова. Наконец он перевёл дух и шепнул мотыльку:
– Топни опять, братец, верни мне дворец, о величайший из волшебников!
– Да, верни ему дворец! – сказала бабочка, порхавшая в темноте, как моль. – Отдай ему дворец и не прибегай больше к такому ужасному колдовству!
– Хорошо, милая, – ответил мотылёк с напускной храбростью. – Ты сама видишь, к чему привели твои придирки. Мне-то, конечно, всё равно. Я привык и не к такому колдовству, но ради тебя и Сулейман-бен-Дауда я готов поставить дворец на место.
Он снова топнул ногой, и в ту же самую минуту духи бережно опустили дворец на землю. Солнце ярко освещало тёмную листву апельсинных деревьев, птицы пели, а бабочка лежала под камфарным деревом, еле двигая крылышками, и твердила взволнованным голосом:
– Я больше не буду! Я больше не буду!
Сулейман-бен-Дауд от смеха не мог говорить. Он погрозил пальцем мотыльку и, заикаясь, прошептал:
– Ах ты, чародей! К чему ты вернул мне дворец, если я должен лопнуть от смеха?
Вдруг послышался страшный шум. Это девятьсот девяносто девять султанш с криком и визгом выбежали из дворца, созывая своих детей. Они сбегали с мраморной лестницы по сто в ряд и спешили к фонтану.
Мудрая Балкис пошла им навстречу и спросила:
– Что с вами случилось, султанши?
Они остановились на широких мраморных ступенях по сто в ряд и крикнули:
– Что случилось? Мы мирно жили в своём золотом дворце, как вдруг дворец исчез и мы очутились в непроглядной тьме. Грянул гром, и во тьме стали сновать духи. Вот что случилось, старшая султанша! Такого испуга нам ещё никогда не приходилось переживать.