выражения, что бы ни было у неё в мыслях.
– Ты спрашиваешь, кто такой Наг? – сказала она. – Я, Наг, пред тобою. Великий бог Брама положил эту печать на весь наш род, с тех пор как первая кобра простёрла над ним свой капюшон, чтобы защитить его от солнца, пока он спал. Смотри и ужасайся!
Наг распустил свой капюшон шире обыкновенного, и тогда на задней его стороне Рикки-Тикки увидел знак, который имел форму петельки от металлического крючка. На мгновение на него напал страх, но мангуст не может оставаться испуганным сколько-нибудь долго; да к тому же хотя Рикки-Тикки ещё ни разу не видал живой кобры, но мать его не раз кормила мёртвыми кобрами; и потому он знал, что каждому взрослому мангусту придётся со временем ловить и есть змей. Знал это и Наг, и потому страх объял также и его холодное, жестокое сердце.
– Хорошо, – сказал Рикки-Тикки, и шерсть у него на хвосте стала дыбом, – мне всё равно, есть ли на тебе печать бога Брамы или нет; но разве честно есть маленьких птенчиков, которые выпали из гнезда?
Наг не сразу ответил, всё время упорно не спуская глаз с травы позади Рикки-Тикки. Наг знал, что если в саду поселился мангуст, то это грозит рано или поздно смертью ему и всему его семейству: нужно было во что бы то ни стало погубить Рикки-Тикки, и для этого он решил отвлечь его внимание от того, что делалось сзади. Наг слегка опустил голову и, поглядывая вбок, сказал:
– Ну, поговорим. Ты попрекаешь меня, что я съел птенчика! Ну а ты разве не ешь яиц? Почему же мне тогда не есть птенцов?
– Оглянись! Посмотри, что сзади! – внезапно запел Дарзи. Рикки-Тикки понял, что не следует терять ни мгновения. И, не оглядываясь, подпрыгнул вверх, так высоко, как только мог, и в то же мгновение как раз под ним просвистела голова Нагайны, злой жены Нага. Она подползла сзади, пока Рикки-Тикки был занят разговором с Нагом, и рассчитывала прикончить его. Но её замысел не удался, и она издала злобное шипение. После прыжка Рикки-Тикки очутился на земле почти у самой спины Нагайны, и, если бы он был опытным мангустом, он бы знал, что именно теперь нужно было схватить её и одним ударом перекусить ей спину. Но Рикки-Тикки испугался ответного удара кобры и упустил момент; правда, он укусил её, но недостаточно сильно, и тотчас отпрыгнул назад от взвивавшегося хвоста; а Нагайна уползла злая и раздражённая.
– Ах ты, негодяй Дарзи! – прошипел Наг, подпрыгивая из травы к гнезду. Но Дарзи построил своё гнездо достаточно высоко, и оно только закачалось на ветке из стороны в сторону.
Рикки-Тикки почувствовал, что глаза его стали горячи и красны. Это значило, что мангуст рассердился. Он присел на задние лапы, опираясь на хвост, как какой нибудь маленький кенгуру, и огляделся, щёлкая от злости зубами. Но Наг с Нагайной успели уже тем временем скрыться в траве. Рикки-Тикки не стал преследовать Нагов, так как он не был уверен, удалось ли бы ему справиться одновременно с двумя змеями. Поэтому он побежал по дорожке к дому, затем присел и стал обдумывать, что ему предпринять. Вопрос был для него серьёзный.
Глава III
В старых книгах по естественной истории писали, будто, если мангуста в битве укусит змея, он бежит в сторону и ест какую-то траву, которая спасает его. Но это сказка. Мангуст побеждает змею только благодаря верности своего глаза и быстроте своих ног. На удар змеи мангуст отвечает прыжком; а движения змеи так быстры, что глаз не может уследить за ними. Поэтому ловкость мангуста, когда он увёртывается от удара бросающейся на него змеи, – вещь гораздо более удивительная, чем всякая волшебная трава, спасающая от змеиного яда.
Рикки-Тикки знал, что он ещё молодой мангуст, и потому он очень был горд своей удачей, когда избежал нападения сзади; это придало ему больше уверенности в себе; и, когда Тедди попался ему навстречу, Рикки-Тикки очень хотел, чтобы его поласкали.
Но в ту минуту, как Тедди остановился, раздался лёгкий шелест на песке и тоненький голосок прозвучал:
– Берегись, идёт смерть!
Это был Карайт, пепельно-серая змейка, которая живёт чаще всего на песчаной почве; её укус так же опасен, как укус кобры. Но она так мала, что никто не подозревает опасности, и потому от неё тем больше гибнет людей.
Глаза Рикки-Тикки опять стали красными, и он стал подпрыгивать и совершать странные движения, быстро качаясь из стороны в сторону, которые он унаследовал от своих предков. Эти движения делали его очень забавным, но они имели свою цель: благодаря таким движениям он мог в любой момент броситься вперёд в любом направлении, а когда приходится нападать на змею, это бывает очень важно. Рикки-Тикки едва ли знал, что ему предстоит выдержать гораздо более опасный бой, чем встреча с коброй. Карайт – очень маленькая змея, и потому она может совершать необыкновенно быстрые движения. И если бы Рикки-Тикки не удалось схватить её за самый затылок, змейка успела бы обернуться и укусить его в глаз или в губу.
Но Рикки-Тикки не знал всего этого. Его глаза налились кровью, а сам он метался то вперёд, то назад, выбирая место, где бы лучше вцепиться в змейку. Вдруг Карайт бросился на него. Рикки прыгнул в сторону, но маленькая змейка чуть было не вцепилась ему в плечи, и, только перекувыркнувшись, он спасся от этого удара: голова змеи мелькнула под самыми пятками Рикки-Тикки.
Тедди закричал на весь дом:
– Смотрите, смотрите! Наш мангуст напал на змею!
И до ушей Рикки-Тикки донёсся крик матери Тедди. Из дому выбежал его отец с палкой, но, прежде чем он прибежал, дело было уже окончено: Карайт скользнул слишком далеко вперёд, а Рикки-Тикки удачно прыгнул за ним, вцепился ему в спину около самой шеи и мгновенно откатился в сторону. Туловище змеи было парализовано, и она перестала быть опасной.
Рикки-Тикки собирался уже приняться за еду, начав по обыкновению всех мангустов с хвоста, как вдруг вспомнил, что обильная еда делает мангуста вялым, а между тем ему нужно было сохранить всю свою подвижность, чтобы во всякий момент быть готовым сразиться с Нагами.
Рикки-Тикки оставил змею лежать на дорожке, а сам направился под куст клещевины, чтобы там вываляться в песке. В это время прибежал отец Тедди и стал колотить палкой мёртвую змею.
«Зачем это он делает? – думал Рикки-Тикки. – Это совершенно не нужно, я уже сделал всё».
Мать Тедди схватила на руки Рикки-Тикки и стала его прижимать, говоря, что Рикки-Тикки послан к ним Провидением, а сам Тедди стоял неподвижно и смотрел на всё широко открытыми, испуганными глазами. Весь этот шум очень забавлял Рикки-Тикки, который никак не мог понять, для чего всё это делается. Он думал, что мать Тедди ласкает его за то, что он валялся в песке. Во всяком случае, Рикки-Тикки чувствовал себя наверху блаженства.
Вечером за ужином, свободно гуляя по столу среди стаканов, он мог объедаться самыми вкусными вещами. Но он всё время помнил о Наге и Нагайне, и хотя ему было очень приятно, когда его ласкала мать Тедди или когда Тедди усаживал его на своё плечо, но глаза его по временам вспыхивали и становились красными, а из груди вырывался воинственный крик: «Рикки-тикки-тикки-тикки-чик».
Тедди взял его с собою в постель и настойчиво хотел, чтобы Рикки-Тикки улёгся у него на груди. Рикки-Тикки, однако, не хотел ещё спать; но он был достаточно хорошо воспитан, чтобы не сопротивляться, царапать или кусать; он уступил желанию Тедди и лёг, где тот его укладывал, но, когда мальчик уснул, Рикки-Тикки оставил своё место и пошёл странствовать по дому. В темноте он натолкнулся на Чучундру, мускусную крысу, которая всегда крадётся только вдоль стен. Чучундра – маленькое несчастное существо с разбитым сердцем. Она всю ночь стонет и плачет, всё думая, как бы ей выбежать на середину комнаты, но она ещё ни разу не решалась на подобную дерзость.
– Не убивай меня, – со слезами взмолилась Чучундра. – Рикки-Тикки, не убивай меня!
– Неужели ты думаешь, что истребитель змей станет заниматься охотой на мускусных крыс? – сказал Рикки-Тикки оскорблённым голосом.
– Те, кто убивает змей, часто сами становятся жертвами змей, – сказала Чучундра горестным тоном. – Да притом я постоянно боюсь, что в темноте Наг может принять меня за тебя и убить.
– Ну, этого ты можешь не бояться, – ответил Рикки-Тикки, – так как Наг живёт в саду, а ты, я знаю, никогда не бываешь там.
– Моя сестра Чуа, крыса, рассказывала мне… – внезапно остановилась Чучундра на полуслове.
– Что тебе рассказывала Чуа?
– Шш! Наг везде бывает. Ты лучше поговори сам с Чуа в саду.
– Нет, я не желаю говорить с нею; ты сама расскажи мне всё. Живее, Чучундра, а то я тебя укушу!
Чучундра вместо ответа уселась и горько заплакала так, что слёзы стали скатываться по её усам.
– Я самое несчастное существо в мире. У меня ни разу не хватало духу выбежать на середину комнаты. Шш! Я сейчас не могу ничего тебе сказать. Ты разве ничего не слышишь, Рикки-Тикки?
Рикки-Тикки стал прислушиваться. Кругом в доме царила мёртвая тишина, но Рикки-Тикки как будто улавливал среди этой тишины едва слышный шелест, какое-то царапанье – звук столь же слабый, какой может производить оса, ползущая по стеклу; но Рикки-Тикки понял, что это был шелест, производимый чешуями змеи по кирпичной стене.
«Это Наг или Нагайна, – догадался он, – они крадутся по водостоку в ванную комнату».
– Да, ты права, Чучундра; мне нужно было бы поговорить с Чуа.
Глава IV
Рикки-Тикки пробежал в ванную комнату Тедди, но здесь он не нашёл ничего подозрительного. Тогда он побежал в ванную матери Тедди. Здесь, внизу у стены, было проделано отверстие, по которому вода из ванны вытекала наружу; обежав ванну, Рикки-Тикки остановился и стал прислушиваться. До него через отверстие водостока донёсся шёпот голосов Нага и Нагайны, которые находились ещё за стеной.
– Когда дом опустеет, – шептала Нагайна, шелестя чешуями и обращаясь к Нагу, – он тоже уйдёт отсюда, и тогда весь сад останется для нас одних, как раньше. Поэтому поскорее иди и помни, что прежде всего нужно укусить высокого человека, который убил Карайта. Покончив с ним, ты выходи сюда, ко мне, и тогда мы оба вместе расправимся с Рикки-Тикки.